Вырвавшись с полярной станции, где люди уже настолько надоели друг другу, что объяснялись жестами и междометиями, Апельсин с неистовостью предался общению. Говоруном он оказался патологическим, эрудиция его превосходила все мыслимые пределы, а желание делиться информацией вовсе пределов не имело. Болтливостью моряков не удивишь, но они ценят трёп остроумный, затейливый. Апельсин же был скучен до ломоты в зубах. Поэтому, завидев его, люди поскорее прятались кто куда, а не успевший увернуться получал часовую лекцию по какой-нибудь неожиданной теме.

Ивашкин, однако, сумел с Апельсином подружиться. Товарищи диву давались, как он умудрялся часами слушать умного доктора и не подвинуться рассудком. А секрет был прост – Ивашкин умел спать с открытыми глазами, сохраняя на лице выражение участия и внимания. Так они и общались: Апельсин вёл нескончаемый монолог, Ивашкин дремал, а пробуждаясь на время, умудрялся вставлять короткие реплики. Доктор полюбил его всей душой, проникся доверием и однажды признался, что чертовски соскучился по научной работе. Собственно, он и на полярную станцию подался, чтобы “изучать функционирование человеческого организма в экстремальных условиях Арктики”. Но полярники оказались людьми чёрствыми и наотрез отказались подвергать свои организмы экспериментам. Даже от сдачи крови для анализов они отбрыкивались всеми силами.

– Понимаю, – моргнул Ивашкин, – кто же просто так свою кровь отдаст!

– Не просто так! – пожаловался Апельсин. – Я же их, гадов, спиртом поил. Спирт выдули, а кровь так и не сдали!

– Это нехорошо, – укорил полярников Ивашкин, – это нечестно.

– А я-то планировал ещё и сперму для анализов собрать! – сетовал доктор. – Так они, паразиты…

Тут учёный разразился докладом о влиянии арктических условий на физиологию, а Ивашкин задремал и глазами моргать перестал. Видать, во сне и пришла ему в голову благородная мысль – помочь бедному исследователю.

– Доктор, а ведь мы, моряки, тоже находимся в экстремальных условиях, – сообщил он, проснувшись, – и сам чёрт не знает, что с нашей несчастной физиологией творится.

– Думаете, сдадут кровь? – в Апельсине встрепенулась надежда. – Спирта, ведь, нету!

– А что есть? – поинтересовался Ивашкин. – Нужно чем-то привлечь подопытных! Вы на борт гору ящиков приволокли, неужели в них ничего полезного для жизни не найдётся?

– А-а-а! – махнул рукой доктор. – Приборы да медикаменты.

– Какие медикаменты? – не унимался Ивашкин. – Пошли, посмотрим!

Они отправились в кладовую и принялись вскрывать ящики.

– Таблетки нам ни к чему, – бормотал Ивашкин, перерывая содержимое докторского багажа, – мази всякие – тоже. А это что такое? – он вытащил небольшой пузырёк с желтоватой жидкостью.

– Настойка лимонника, – пояснил Апельсин. – Это такое стимулирующее…

– На чём эта настойка настояна? – перебил Ивашкин.

– Спиртовый раствор, – доктор раскрыл рот. – А это можно…

– Думаю, можно, – в голосе Ивашкина звучала убеждённость. – Дайте-ка я попробую!

Он откупорил бутылочку, мигом высосал содержимое, скорчил рожу, потряс головой, облизнулся и спросил, как велики запасы этой жидкости?

– Десять коробок, – прикинув, доложил доктор.

– Дураки они – ваши полярники, – икнул Ивашкин. – Да и вы тоже хорош!

– Я про этот лимонник забыл, – признался Апельсин.

– Вот и хорошо, что забыли, – утешил его Ивашкин. – Ладно, сегодня я ещё испробую на себе, и если не отдам концы, мы с вами проведём кампанию по сбору анализов.

– Неужели и сперму сдадут? – изумился доктор.

– А чего её жалеть, – рассеянно ответил Ивашкин, думая о чём-то своём. – Вот только нужно поспешить, родной порт уже близко.

Вечером смелый экспериментатор вытряс в большую кружку полдюжины флаконов, слегка разбавил водичкой, в два присеста выдул, закурил и стал прислушиваться к ощущениям. Ощущения оказались самыми отрадными.

– Не хуже коньяка будет! – обрадовался Ивашкин. – Жаль, мало взял!

Однако прошло ещё немного времени, и чувство лёгкого, но прочного кайфа дополнилось ещё одним чувством. И весьма сильным.

– Вот тебе и лимонник! – крякнул Ивашкин, ощущая, как натянулась ткань на штанах. – Одно слово – стимулятор! Вот беда-то! Ай-ай-ай!

Он запер каюту изнутри и попытался укротить плоть струей холодной воды над раковиной. Не помогло.

Что происходило с ним дальше – никто толком сказать не смог бы. Вроде слышали у дверей женских кают в ту ночь какое-то шарканье, поскребывание и пошёптывание. Утром же Ивашкин явился на вахту в тёмных очках, чтобы скрыть свежий синяк и яркую желтизну глаз – следствие употребления лимонника.

Итак, действие спиртоносного препарата оправдало ожидания, а что касаемо побочного эффекта, то Ивашкин решил, что он может оказаться очень даже полезным в затеянном деле. Поразмышляв как следует, он дождался послеобеденного часа – краткого промежутка, во время которого со старпомом можно было разговаривать, как с нормальным человеком.

– Прошу разрешения! – он вежливо приоткрыл дверь каюты.

– Какого хрена? – благодушно отозвался старпом, ковыряя в зубах штурманским циркулем.

– Имею донос, – потупился Ивашкин.

– Что-о-о! – старпом приподнялся на диванчике.

– Полярный доктор телегу накатал! – наябедничал матрос. – И на капитана родного, и на вас, и на весь наш дружный экипаж. Никого, гад, не пожалел!

– Ты чего несёшь? – старпом вспрыгнул на ноги.

– Я правду говорю! – Ивашкин прижал руки к груди. – Написал, что сначала не хотели на борт брать, а теперь тормозят прогресс науки, саботируют, значит! Разрешите присесть? От волнения едва ноги держат.

И усевшись, живописал страдания Апельсина, лишённого возможности двигать науку.

– И ничего ему не перепало, – заключил Ивашкин, – ни крови, ни спермы.

– А дерьма ему не надо? – злорадно ухмыльнулся старпом. – Дерьма бы дали!

– Про дерьмо разговора не было, – Ивашкин слегка наклонил голову. – А только по возвращении скандал может приключиться. Начальство науку уважает.

– Так что же нам с этим клизмачом делать? – растерялся старпом. – Может, пусть его волной смоет?

– Я, как раз, за этим и пришёл…

– Неужто мокруху на себя возьмёшь? – засомневался старпом.

– Да нет же! Я не об этом! Вот вы с кэпом всё время меня дрючите, а Ивашкин зла не помнит. Ивашкин даже за тех, кто его не любит, душой болеет!

– Глазом тоже болеешь? – хохотнул старпом. – У тебя фингал даже через очки виден! К чему клонишь, нелюбимый?

– Анализы нужно сдать! – с расстановкой проговорил Ивашкин. – Для начала хотя бы сперму. Я возьму на себя низы, а вам придётся убедить командный состав. В том числе капитана, тогда все обвинения окажутся беспочвенными.

– Как же убедить? – задёргался старпом. – Кто же на такой срам пойдёт?

– А никакого сраму и нет, – продолжал уговаривать Ивашкин. – Одно удовольствие и польза науке.

– Не знаю, не знаю, – продолжал сомневаться старпом.

– А чтобы процесс шёл легко и непринуждённо, Апельсин выдаст специальное средство, напиток то есть, крепости неописуемой.

– Говоришь, крепкий напиток? – заколебался старпом.

– Крепкий, вкусный и бодрящий! – Ивашкин почмокал губами. – А тарой для анализов я всех обеспечу. Дело нужно провернуть тихо, чтобы наш судовой лекарь не пронюхал раньше времени. Он же учёному этому, знаете, как завидует!

– Действуй! – решился старпом. – Гадость, конечно, а что делать?

Получив санкцию, Ивашкин навестил боцманскую команду, мотористов и ещё много кой-кого. Вечер выдался хлопотным. Видели его, сновавшего по трапам с какими-то ящиками, видели, как шептал он на ухо то одному, то другому, и ухо слушавшего при этом краснело.

Наутро Апельсин был разбужен деликатным стуком в переборку. Позёвывая, он вылез из койки, отворил дверь и отшатнулся. На пороге, глуповато улыбаясь, стоял боцман, держа в руках большую банку. Глаза боцмана светились яркими одуванчиками.

– Получите, доктор! – он протянул банку.