1914 год, Лондон, Паддингтон
Они стояли на перроне. Клубы пара раз за разом заполняли станцию. Поезд вот-вот готовился к отбытию. Люди постоянно сновали вокруг. Мешались друг другу. То тут, то там слышались слова любви и прощанья. И от каждого ее сердце предательски сжималось. Ей не верилось, что и она тоже одна из тех, кто провожает солдата на войну. Глаза щипали слезы всю дорогу до вокзала. Он говорил, чтобы она не плакала, и она держалась из последних сил, лишь бы не разочаровать любимого.
Легкое ситцевое платье поднимал ветер. Джен ежилась от холода в теплую кожаную куртку, мешком висевшей на ее плечах. Судорожный вздох сорвался с ее губ. Нет, надо быть сильной. Надо, чтобы он запомнил ее счастливой и улыбающейся, бесконечно любящей его. Дженнифер, кивнув самой себе, наконец сократила между ними последний шаг. Холодные ладони легли на грудь молодого парня в военной песчаного цвета форме. Голубые глаза, полные слез, встретились с зелеными.
— Тебе так идет форма, Роб, — грустно улыбнулась Дженнифер. — Хотела бы я, чтобы ты каждый день так ходил раньше.
— Я буду, если хочешь, — улыбнулся он в ответ. Теплые большие ладони легли на талию, притягивая девушку ближе. Мурашки волной пробежали по всему телу.
Его слова прозвучали несколько амбициозно. Для войны. Никто не знал, когда весь этот кошмар закончится. Но хотелось верить в лучшее. Хотелось надеяться, что не пройдет и года, как он снова появится на пороге ее дома с букетом полевых цветов в расстегнутой мятой рубахе. Как Роберт будет улыбаться и каждую свободную минуту своего времени будет проводить рядом с ней. От таких мыслей глаза только сильнее защипало. Джен нервно сглотнула образовавшийся ком в горле. Прозвучал первый свисток.
— Я обязательно вернусь, Дженни, — клялся Роберт, и его ладонь ласково накрыла щеку любимой, стирая дорожки слез. — Ты же знаешь, я тебя одну не оставлю.
— А я буду ждать. Обещаю. — Дженнифер прижалась к его груди, и рыдания захлестнули ее. Боже, как же больно. Ее словно разрывали на мелкие кусочки, а самую важную часть – ее любимого – вот-вот отберут. Как же так? Почему? Они же были счастливы без этой войны. Им так было хорошо. Почему все должно разрушится в один миг, как карточный домик?
Роберт уткнулся носом в черную макушку, стараясь запомнить это мгновение. Чем пахнут ее волосы, насколько крепки ее объятья, как колотится ее сердце в груди, как она грустно улыбается. Он никогда не ценил момента, в котором они жили, а сейчас дорожил каждой секундой. Ведь он мог в любой день на фронте подорваться на мине, попасть под пулю или оказаться в радиусе гранаты. Господи… за что им это все? Парень тяжело вздохнул, крепче прижал к себе Дженнифер, разбирая ее тихий всхлип среди прочего вокзального гула.
— Я люблю тебя, Роберт, — отрывисто призналась Джен, вновь глядя в любимые зеленые глаза. – Люблю.
— А я тебя, — выдохнул Роберт и подарил ей последний нежный поцелуй. Старался вложить в него всю ту силу и любовь, которую он всегда испытывал к ней. Старался оставить ей свое сердце.
Тонкие пальчики сжали ткань куртки на спине. Джен жалась к нему всем телом, будто пыталась в нем раствориться, лишь бы никуда не отпускать. Прозвучал второй свисток. Роберт с неохотой отступил на шаг. Девушка крепко сжала его ладонь в своей. Голубые глаза снова наполнились слезами, которые горячими ручьями побежали по щекам. Нет, она не могла в это поверить. Не могла. Вот бы еще минуту. Только одну, чтобы сказать всё-всё, что она чувствует, но время неумолимо уходило, как утекал песок сквозь пальцы.
Роберт зашел в вагон поезда, наполненный такими же солдатами, как и он. Всех переполняла тревога и печаль. Никто не хотел уезжать. Поезд снова пустил клубы пара. Джен испуганно вскрикнула, все еще не отпуская ладонь любимого.
— Я буду ждать тебя, Боб. Всегда буду, — ее голос предательски дрогнул.
— Джен, я напишу тебе письмо. Помнишь, мы еще можем посылать друг другу телеграммы?
— Да, — кивнула девушка. Поезд плавно тронулся с места. Ее пальцы выскользнули из его ладони. Роберт снова крикнул ей, как сильно любит ее, отчего Дженнифер сорвалась с места. Она бежала, как и остальные, до самого конца платформы, и его сердце разрывалось от боли, как и тысячи других. Лишь бы с ней все было хорошо. Лишь бы она была в безопасности.
«Я не выдержу, если с ней что-то случится».
***
«Я никак не могу привыкнуть к пустоте в доме. Прошел только месяц, а я уже безумно скучаю. Я слушаю радио каждый день, и страх за тебя, Роберт, охватывает всю мою душу. Я не могу ровно сидеть на месте, зная, что где-то там, на фронте, где идут ожесточенные бои, ты борешься за справедливость и честь. Мне страшно представить, как ты бросаешься под пули пулеметов и снаряды вражеских танков. Сердце мое не выдерживает. Я плачу каждый день и молюсь за твою жизнь.
Да, это звучит крайне глупо. Ты бы сейчас, вероятно, посмеялся надо мной, ведь я никогда не верила в Бога. Сейчас я готова верить во что угодно, лишь бы знать, что с тобой все в полном порядке.
Знаю, нет смысла расписывать долгую поэтичную речь. У тебя нет совсем времени, чтобы это читать. Я просто хочу дать тебе знать, что я все так же сильно люблю тебя, что я жду тебя и не перестаю думать о тебе ни на минуту.
Я люблю тебя, Роберт.
Твоя Дженнифер».
Он крепко сжал бумагу в своих пальцах, принюхался, улавливая тонкий аромат духов, которыми Джен всегда пользовалась. На короткое мгновение тот хаос, который окружал его, исчез, и он оказался на пороге дома, где Джен сидела за столом на маленькой кухне и писала это письмо, проливая слезы. Видение исчезло, как только за пределами их окопа разорвало очередной снаряд, сброшенный немецкой авиацией. Земля градом посыпалась в окоп. Роб быстро убрал письмо во внутренний карман рубахи, где располагалось сердце, и, крепче схватив винтовку, вновь погрузился в войну.
«Я так рад, Дженни, получать от тебя письма. Мое сердце тает всякий раз, стоит услышать, как посыльный протягивает мне тонкий конверт, от которого всегда веет твоими духами. Может, ты этого не замечаешь вовсе, но… я чую каждый аромат, которым пропитана бумага. Я так скучаю. Мне не хватает тебя.
Здесь я не успеваю ни о чем думать. Только в редкие минуты покоя закрываю глаза и представляю, как снова обнимаю и целую тебя. Я дорожу каждым мигом, каждым своим воспоминанием, связанным с тобой. Все твои письма аккуратно складываю в карман рубашки, под самое сердце. Не знаю, зачем я это пишу, но хочу, чтобы ты знала.
Надеюсь, мы скоро увидимся снова. И я уже лично скажу, как люблю тебя».
Дрожащими руками Джен сжимала письмо, бумага которого покрылась пылью дорог и копотью. От него веяло беспокойством, страхом и… войной. Роберт писал его карандашом, зажевавшим несколько слов, но смысл был ясен. Слезы снова побежали по щекам. Сердце разрывалось от боли. Девушка обессиленно упала на стул.
— Дженни, ну-ну, ты чего? — старалась успокоить ее подруга, обнимая за плечи. — Он же написал. Если пришло письмо, значит, он жив, дорогая. Это ведь первое письмо?
— Да, — кивнула брюнетка и стерла слезы с лица. — После моих четырех писем… первое. Я уже и не думала, что он ответит. Мне так страшно, Тайра.
Девушка обняла Дженнифер, которая сжалась как маленький ребенок, тихо начиная хныкать. Первое письмо, и уже столько слез. Но то были слезы не печали, а радости. Он жив. Он все еще любит ее и никогда не переставал любить.
— Наверное, в следующий раз он напишет больше, — постаралась приободрить ее подруга, однако все эти пустые слова Дженнифер были ни к чему. Ей абсолютно все равно, каким будет письмо, длинным или коротким, главное, чтобы он был жив, чтобы он был в целости и сохранности. Остальное не имеет никакого значения.
«Нас перебросили на границу. В самую горячую точку. Любимая, что бы ни случилось, помни, что я люблю тебя. И всегда буду любить».
Письмо быстро забрал почтальон. Роберт даже не успел приписать в конце свои инициалы. Дыхание сперло. Ему казалось, что написал недостаточно, что нужно было спросить ее, как дела, чем занимается в свободное время. Дать понять, что все в порядке, чтобы она не слишком пережила (Дженнифер очень это любила – переживать на пустом месте). Ком в горле не давал спокойно отвечать остальным. Глаза покраснели из-за недосыпа, и сосуды в них полопались. Он не ел, наверное, уже пятый день. Хорошо, что была вода.
