– Хорошая моя! Так бывает у людей, перенесших сильный стресс. Они что-то делают, но не помнят этого совершенно. А ты еще не пришла в себя после смерти Андрея.

О боги! Как же мне нравится эта растерянность, недоумение и испуг! Да, детка, это только начало! Каждый день ты что-то будешь «терять», делать не так, забывать и, в конце концов, согласишься со мной, что тебе нужна помощь врачей.

Но перед тем, как ты попадешь в психушку, ты доставишь мне немало сладких мгновений. Гордая красавица, отвергнувшая меня, превратится в рухлядь, немощную старуху. И я, как талантливый режиссер, буду дергать ниточки, ведущие в пропасть….

30.09

– Наденька, родная моя! А почему ты еще не собрана?

– А разве мы куда-то идем? – испуг, метнувшийся в твоих глазах, греет душу, ласкает ее бархатистыми лапками.

– Мы же идем на премьеру. Ты разве забыла?

– Но ты не говорил! – испуг сменяется отчаянием и беспомощностью, и я как открытую книгу читаю тебя: «Или говорил?»

– Надя. Я принес билеты неделю назад, и ты положила их в сумочку. Посмотри сама!

Я наслаждаюсь. Я пью твой страх, твою растерянность, как пчела приникает к цветку и пьет сладкий нектар. Ежедневная игра – это мой нектар. Конечно, я сам положил билеты в твою сумочку и ничего тебе не говорил. Так надо! Надо, чтоб ты превратилась в несмышленое дитя, которое боится сделать хоть шаг без меня. И я тебя направлю туда, куда мне нужно.

Невероятное счастье – понимать, что та, которая тебя отвергла, становится твоей безвольной игрушкой. Игрушкой, которую я скоро безжалостно разломаю и выброшу. Оставив себе на память хороший бонус. Твое наследство, моя дорогая глупышка»

Усилием воли я захлопнула дневник и вернула его на место. Меня била крупная дрожь, и нужно было срочно выпить успокоительное, чтобы не выдать себя.

Слава Богу, все обошлось, муж ничего не заподозрил. А сейчас я жалею, что не сфотографировала страницу. В голове мелькнула опасная мысль – а если Данил его убьет?! Я стану свободной! Но тут же совесть, мой вечный тюремщик, укоризненно покачала головой. Нехорошо использовать человека. Свои проблемы должна решать сама. Ведь Данила за убийство посадят. А с другой стороны – если я не предупрежу его, Омар дотянет свои щупальца и до него. Мать ведь довел до психушки! И неизвестно, от чего она умерла…

Я чувствовала, что голова опять начинает кружиться. Схватив кружку с водой – первое, что я попросила, когда очнулась, – отпила несколько глотков.

Сердце колотилось вразнобой, как взбесившаяся заводная игрушка, что было очень некстати – проверить, жива я или нет, пришел мой доктор.

– Лада, как вы себя чувствуете? – ему хватило одного взгляда, чтобы понять «как».

– Все хорошо, – еле двигая бескровными губами, я попыталась бодренько улыбнуться.

– Заметно. Голова кружится, тахикардия, и давление наверно, ниже некуда. Что ж вы, голубушка, до такого состояния себя довели?

Он говорил негромко, спокойно, отчего мне просто захотелось плакать. Этот замечательный Олег Викторович тоже, наверняка, очень заботливый.

Господи, меня клинит от слова «забота»…

Выйдя из больницы, я не мог дать себе отчета, что пошло не так. Эта Лада, как реальное дитя отечественного автопрома, въехала в мою душу, раскурочив ее. Маленькая, беззащитная, пальцами можно сломать, она сама сломала какую-то стену, которая после смерти матери защищала меня от эмоций. И сейчас они нахлынули, словно бешеный поток воды из прорвавшейся плотины. Мне безумно жалко ее. Не знаю, какая глупость или наивность заставила ее выйти замуж за Омара, но то, что она глубоко несчастна и почти раздавлена, видно невооруженным глазом. А я, получается, еще добавил этому подранку проблем.

Шальная мысль мелькнула в голове. Что, если завернуть ее, как ребенка, в то облезлое одеяло, которым она прикрыта, и унести отсюда? Приютить, как сироту, в своем доме, откормить, дать уверенность, что ее никто не обидит.

Мне нужно звонить своей Милашке, успокаивать ее и просить прощения, что, в общем, я не большой специалист делать, а мне до трясучки хочется затянуться сигаретой, потом еще одной и еще одной. Хочу, чтоб легкие распирало до острой, обжигающей боли. Может так эти малахитовые глаза с искрами янтаря скроет какая-нибудь пелена, и меня отпустит?

Пока я сам, как в каком-то коконе, и не знаю, что творится со мной. Не будь Макса, я б точно вернулся. Мое привычное «ЯТакХочу» никогда меня не подводило, но сейчас здравый смысл пока его задавливает и возвращает в реальность.

– Дэн, с тобой все в порядке? Или это тебя от вида казенного лазарета так пришибло? – подозрительно прищурился Макс.

– В порядке. О Милке думал.

И кого я пытаюсь обмануть? Понятно, что все мои мысли написаны на лице, и острая жалость никак не может ассоциироваться со здоровой, сексуальной молодой девушкой.

– Макс, боюсь, девчонка пропадет. – И на немой вопрос друга добавляю: – Лада. Она такая ….хрупкая. А я немного Омара знаю. Он не пожалеет. И синяки. Не на улице ж она их нахваталась?

– Ты в спасатели опять хочешь заделаться? Одну уже спас, теперь женишься. Вторую куда? Гарем хочешь устроить?

Понимая, что не смогу поддерживать разговор на волне «Юмор FM», я хотел остаться один. Привести свой чердак в порядок.

– Давай я тебя завезу домой и поеду к невесте.

Макс меня понял с полумысли.

– Поезжай сразу, я доберусь. Только осторожней на дороге.

– Учту, – буркнул я и нырнул в машину. Отъехав так, чтоб Максу уже не было видно меня, я достал сигареты и с жадностью, как будто хватаю не дурманящий дым, а воздух, будто хочу не травить легкие, а выжить, глотая спасительный кислород, я сделал пару затяжек. Наконец, усилием воли заставил себя сменить в голове картинку, словно перещелкнул слайд. У меня есть невеста.

Камила. Горячая моя, будоражащая и в то же время покладистая, неконфликтная, умеющая выстраивать отношения так, чтобы и ее не обидели, и сама никого не задела. Просто чудо, подобранное чуть ли не на помойке. Я, никогда не горевший желанием вить семейное гнездышко, уже в этот момент держал бы за руку жену. Как? Как она меня приручила?

Даже сквозь никотиновую завесу в мозгу вспыхнул радугой участок, отвечающий за наслаждение. Вчерашняя девственница оказалась податливой, как пластилин. Не стесняясь, она отставляла свою попку, умопомрачительно прогибаясь в позвоночнике, когда я брал ее сзади. Ее первое смущенное «Ой», когда поставил ее в догги –стайл.

Вся такая аппетитная, жаркая. Даже то, что грудь не своя, заставляло еще больше восхищаться ее жаждой жизни, ее азарту.

Хотя несколько дней я не мог себя пересилить и заставить коснуться ее.

… Обессиленные, выжатые, с капельками пота, мы валялись в кровати. Я нежно поглаживал ее кожу, лаская везде, куда дотягивалась рука. Затем, немного ободрившись, решил, что есть еще порох в пороховницах. Мои губы потянулись к манящим соскам. Оттягивая и покусывая их, я заурчал, как проголодавшийся тигр, и пошел дальше, уделяя внимание каждому миллиметру. И вдруг замер. Под обеими грудями под языком я ощутил практически незаметные шрамы.

– Что это? – прочертив пальцем по ним, я едва выдавил вопрос.

В ее карих глазах мелькнул испуг, растерянность. Она отодвинулась от меня и, отвернувшись, села, прижав к себе коленки. Затем робко потянула покрывало на себя и спрятала грудь, словно пытаясь защититься.

Тревога и умиление нахлынули разом. Смешная! Прикрылась, а спину с соблазнительной попкой от моих глаз не скрыла.

– Камил, зачем ты это сделала? Ты молодая, красивая девчонка! – я потянулся к ней рукой, но она еще больше отодвинулась, и мне показалось, что всхлипнула. Тихонько сползла с кровати и начала подбирать одежду.

Терпеть не могу глупые капризы и недосказанности!

– Камила, ты куда собралась? – невольно в моем голосе появилась жесткость, которой я избегал в отношениях с этой девчонкой. В ответ уже откровенное шмыгание, которое меня обезоруживает всегда – не выношу женские слезы.