Женщина задумчиво кивает.

— Мы думаем, точнее я говорю отцу Джеймса, что пришло время его отпустить. Жаль, что его сейчас здесь нет, вы бы рассказали ему мысли вашей подруги о смерти. Что более важно, мне хотелось бы, чтобы он узнал её взгляды на жизнь.

— Нелегко отпустить того, кого любишь.

— Он наш единственный ребёнок, — говорит она. — Если он умрёт, то кто мы?

Гудение в голове становится настойчивым. Не знаю, как долго ещё смогу его вынести. Пытаюсь сконцентрироваться на том, что сказала бы Мадлен, если бы сейчас находилась здесь.

— Вы это всё ещё вы. Даже если у вас было не так много времени, как вы хотели, вы всё равно обладали счастьем знать его, — смотрю на Джеймса, — я не могу сказать вам, что делать. Я даже не знаю, что делала бы, если бы оказалась на месте Мадлен, но могу сказать, что когда она ушла, в тот самый момент, когда она прекратила земное существование, она получила спокойствие. И я знаю, что она поступила правильно. Она прожила жизнь на своих условиях.

— Тогда что делать нам? — спрашивает женщина, глазами умоляя дать ей мудрый величественный ответ.

Она с ума сошла? Какого чёрта она делает, спрашивая совета у меня? Мне семнадцать. Я даже не знаю, что надену завтра. Так что я говорю единственное, что могу.

— Сегодня, когда мы уходили с кладбища, то понятия не имели, что будем делать. Мы думали о том, что сделала бы Мадлен. Теперь я постоянно задаю себе этот вопрос. Может, вам и вашему мужу стоит задать тот же вопрос себе: чего бы хотел от вас Джеймс?

Она отворачивается и смотрит из окна. На голубом небе полно белых пушистых облаков, закрывающих лучи солнца. Спустя мгновение тучи расступаются, и поток солнечного света окутывает её лицо. Замечаю, как она выпрямилась и делает глубокий вдох.

— Спасибо, — произносит она, по-прежнему глядя на небо. — Ваши слова — это именно то, что я хотела услышать сегодня.

Она поворачивается и берёт мою руку.

— Огромное вам спасибо. Вы словно ангел.

— Нет, — говорю с грустным смешком. — Я самый далёкий от ангела человек из всех, кого вы встречали.

Но я испытываю невероятное удовлетворение, когда поднимаюсь, и гудение исчезает.

— Я ничего не сделала. Просто принесла кофе.

Она улыбается, хоть и грустно, но всё же с толикой надежды.

— Вы сделали намного больше, чем это. В вас есть мудрость.

Смеюсь, несмотря на ситуацию.

— Пожалуй, вы должны сказать это моим родителям.

— Уверена, они уже знают.

После этого солнце заходит за тучи, и в комнате темнеет. Наш момент завершён. Мы обе не знаем, что сказать. Я выхожу из палаты с тележкой в придачу, и стоит мне только закрыть дверь, как я слышу её сдавленные рыдания и её слова Джеймсу, что она очень сильно его любит.

Неужели это то, через что каждый раз проходили мама и папа Мадлен, снова и снова провожая её в больницу? Достаю телефон и набираю один из немногих номеров, которые знаю наизусть.

— Мам. Что вы с папой делаете вечером?

ГЛАВА 36

Двадцать миль домой длятся целую вечность.

— Уверена, что не хочешь побыть со мной ещё немного? — уточняет Дэниел, когда мы подъезжаем к моему дому. Слышу грусть в его голосе, и как бы сильно мне не хотелось утешить его, я понимаю, время — единственное, что может помочь. Кроме того, у меня есть собственные дела.

Качаю головой.

— Мне на самом деле надо провести время с родителями. Ты же знаешь, как они опекают меня с тех пор, как…

Дэниел понимает. Его родители ведут себя также; наверно, поэтому он не хочет ехать домой. Он терпеть не может, когда они так заботятся о нём. Но после встречи с мамой Джеймса, я могу их понять. В подобных ситуациях родители чувствуют себя такими же беспомощными, как и мы.

— Слушай, давай утром встретимся за кофе. Сомневаюсь, что кого-то будет волновать, если мы забьём на школу.

— Хорошо, — неохотно соглашается он. — Кофе утром. Заеду за тобой.

Наклоняюсь к нему и целую в щёку.

— Тогда увидимся.

Тянусь к ручке и собираюсь выйти из машины, но он хватает меня за руку. Смотрю сначала на руку, потом на его лицо.

— Дэниел, в чём дело?

Слёзы текут по его щекам.

— Я не хочу ложиться спасть, — плачет он. Поворачиваюсь, чтобы обнять его.

— Шшш, — произношу, пытаясь успокоить его. — Сколько времени?

— Не сплю? — уточняет он, головой утыкаясь мне в плечо, звук выходит приглушённым. Я киваю. — Как она умерла. Ну то есть я дремал, когда больше не мог сдержаться, но ночью…, — его голос прерывается. — Боюсь, что начну забывать её.

Заставляю его посмотреть мне в глаза.

— Этого никогда не случится. Неважно, сколько времени пройдёт, или через сколько её лицо начнёт стираться из твоей памяти, оно, — я указываю ему на грудь, где сердце, — оно её не забудет никогда. Она всегда будет в нём. Она — часть тебя. Она — часть нас обоих.

— Как несправедливо! — кричит он, ударяя руль. — Отстой.

Я киваю.

— Да, это несправедливо. И ты прав. Это полный отстой.

— Но мы привыкнем, да? — горько произносит он.

Тщательно обдумываю ответ. Наконец, вздохнув, говорю:

— Нет. Я не думаю, что когда-нибудь мы сможем привыкнуть. Я так и не смогла оправиться после смерти бабули, а она была пожилой. Но однажды, со временем, мы научимся жить с этим.

— Надеюсь. Не думаю, что смогу вечно жить с этой болью, — Дэниел вытирает глаза рукавом. — Тебе лучше идти. Твои родители уже подглядывают за нами через занавески.

— С тобой всё будет в порядке?

— Да. Со мной всё будет в порядке. Просто пообещай, что не бросишь меня завтра. Без тебя я не выдержу.

Протягиваю руку. Он медленно протягивает свою.

— Договорились.

После короткого объятия я выбираюсь из машины и быстро поднимаюсь по лужайке к ярко освещённому крыльцу своего дома.

— Я дома! — кричу, бросая сумку и куртку на пол. От запаха маминого фирменного цыплёнка в кисло-сладком соусе слюнки текут, и я направляюсь прямиком в кухню, где вижу родителей, которые сидят голова к голове и плачут. — Что происходит?

— Ужин готов, — произносит мама, вытирая глаза. Она берёт тарелку жареного риса и идёт в гостиную.

— Что происходит? — повторяю вопрос. — Мы никогда здесь не едим.

— Мы просто подумали, так будет лучше, — отвечает папа, обмениваясь с мамой загадочными взглядами. Фуф. Неужели все родители думают, что детей так легко обмануть? Что-то случилось, и что-то мне подсказывает, что совсем скоро я это выясню. Мои деньги или новость об их разводе. Боже, а если они спросят меня, с кем я хочу жить? Как мне такое решать?

Стол сервирован на троих. В дополнение к цыплёнку и рису на тарелке уже лежат крабовые рангуны и яичный рулет из моего любимого китайского ресторана.

— Кто-то постарался, — отмечаю я, садясь на стул и разворачивая палочки. Тянусь через стол и наливаю кружку чая.

— Папа помогал, — говорит мама, и я чуть не роняю чайник.

— Серьёзно?

Папа не знает даже, как управляться с игрушечной посудой, не говоря уже о настоящей.

При виде моего удивления папа принимает оскорблённый вид.

— К твоему сведению, я могу нарезать цыплёнка и открыть пакет с замороженными овощами. Кроме того, как думаешь, кто выбирал, что заказать?

Улыбаюсь, и, кажется, в первый раз за долгое время чувствую себя хорошо. В смысле, я всё ещё грущу из-за Мадлен, но я уже давно не чувствовала себя дома в безопасности. Интересно, сколько это продлится?

— Может, мне следует чаще ужинать дома.

Родители садятся, и начинается передача тарелок. Только я собираюсь откусить от яичного рулета, как папа прочищает горло.

— ЭрДжей, может, сейчас не самый подходящий момент, но мы должны тебе кое-что сказать.

О нет. Вот оно. Они разводятся. Преуменьшение говорить, что сейчас не самый подходящий момент. Медленно кладу еду на тарелку и вытираю руки.

— Что?

Отвечает мама.

— Я должна признаться, — она почти плачет. — Несколько месяцев назад я совершила ошибку. Как ты знаешь, в этом районе с недвижимость дела обстоят плохо. Твой папа работал очень много, чтобы компенсировать разницу. Я пыталась закрыть сделку, чтобы договориться о трансферах для новой фабрики, открывающейся на юге. После встречи я остановилась выпить и встретилась со старым другом. Одно привело к другому…