На стене появились глаза. Была ночь, в комнате было темно. Он лежал и смотрел на противоположную стенку, и вдруг она принялась раздвигаться, увеличиваясь в размерах все больше и больше, являя миру и его взгляду страшную бездонную пропасть, в которой полыхали отголоски адского пламени… А потом появились глаза.

Красные, просто алые, огромные, похожие на большие блюдца… Они взглянули на него с такой ненавистью, что он задрожал. А в голове зазвучал голос, все настойчивее и настойчивее заставляя его смотреть.

Он схватился руками за голову, испытывая боль во всем теле, покатился по полу, пытаясь спрятаться от этого жуткого взгляда. Он был атеистом и не верил в сверхъестественные мистические выдумки, забивающие человеческое сознание. Но этот взгляд, этот ужас заставил его подумать об аде. Эти глаза словно явились из самой преисподней, и он вдруг понял, что должен загнать их обратно. К тому же голос настойчиво требовал сжечь их.

Он побежал на кухню, схватил коробок спичек, вернулся в спальню. Принялся лихорадочно зажигать спички и бросать их в стену одну за другой, одну за другой…

Он пришел в себя, когда загорелся край ковра, лежащего на полу. Глаза к тому времени исчезли. Сбив пламя ногами, он потушил ковер. Затем, несмотря на холод, распахнул окно, чтобы прогнать из комнаты запах гари. А потом лежал на полу и истерически рыдал, вспоминая кошмар, заложником которого он оказался. Выбившись наконец из сил, он тут же, на полу, заснул.

С тех пор и видения, и голоса стали появляться постоянно. Однажды он проснулся от непонятной резкой боли в спине. Болело в двух местах сразу, под лопатками. Он подошел к зеркалу, стащил с себя пижаму… А дальше произошло невероятное.

Он словно увидел свою спину со стороны. Кожа на спине под лопатками лопалась, оставляя длинные уродливые кровоточащие раны. И оттуда, прямо из его плоти, прорастали… огромные черные крылья, похожие на оперенье какой-то хищной птицы.

Последний всплеск мучительной боли – и крылья вырвались наружу, распахнулись во всю ширь! Он взлетел под потолок комнаты, не чувствуя своего тела, нелепо размахивая руками и ногами. И так барахтался, переворачиваясь в этом потоке воздуха, то оставляющего его на месте, то увлекающего за собой.

Он может летать! Это странное, непривычное ощущение наполнило его огромным счастьем! Грудь расправилась, распрямилась, исчезли мучающие его боли. Все тело наполнилось небывалой легкостью и стало невесомым, как перышко. А грудь просто распирало от необъятной, невероятной радости! Он готов был обнять весь мир! И что это был за мир – открытый, светлый, наполнявший его огромным счастьем! Мир, в котором он занял свое достойное место среди таких же прекрасных, летающих людей, от которых исходил сияющий свет!

И возникший в голове голос все твердил и твердил ему, что он может летать, и эта эйфория легкости была верхом блаженства! Ему хотелось только одного – вылететь и объять, вобрать в себя весь этот мир.

Полет был фантастической сферой, в которой он вдруг занял первое место. А голос все советовал ему лететь дальше. Сначала советовал, затем – потребовал. Он открыл настежь окно и стал на подоконник.

Он жил на последнем, пятом этаже добротной «сталинки», которых было достаточно много в центре города. В его сердце тут же вспыхнула лавина радости – он вылетит в самое небо, поднимется выше облаков! И весь мир, все на свете будет принадлежать ему!

Но было холодно – конец зимы. В раскрытое окно ворвался резкий порыв ледяного ветра. Расцарапал кожу множеством ледяных иголок, залетел в рот, вызвав приступ мучительного кашля.

Он пришел в себя и увидел, что стоит на подоконнике, держась за оконную раму. Под его ногами открывалась пугающая черная бездна. Он ужаснулся. Спрыгнул с подоконника на пол. Крылья исчезли. А может, их вообще не было? Он лег на пол и… потерял сознание. В таком состоянии он лежал так долго, что, очнувшись, опоздал на работу, в институт.

Тогда-то и мелькнула у него мысль, что с ним происходит какая-то страшная беда, и надо бы посоветоваться со специалистом. Но голос стал твердить, что врач просто запихнет его в сумасшедший дом, где он умрет. Ведь это сплошной заговор всех – уничтожить его неповторимость, его индивидуальность. Вокруг – лишь завистники, которые мечтают его извести. И если уж у него есть дар – а у него есть дар, потому что он не такой, как все, – нужно молчать, прятаться, таиться от всех, терпеть и следить, чтобы не выдать себя ни единым словом.

И он стал следить за собой. Поведение его изменилось. Он стал ходить более медленно, чем раньше, говорить, растягивая слова, и пристально смотреть каждому собеседнику в глаза, стараясь понять, не таятся ли коварные умыслы у тех, кто постоянно притворяется и лжет, общаясь с ним.

А самое главное – у него появился страх возвращаться домой, и этот страх подкашивал его ноги, едва он появлялся в начале своего переулка.

Видения же стали повторяться постоянно. И самыми мучительными среди них, как ни странно, были черные точки. Сначала появлялась одна маленькая, едва заметная точка – где угодно, на полу, на стене. Потом они разрастались, их становилось все больше и больше. И наконец они захватывали его в плен, окружая плотным коконом, словно чудовищными рыцарскими доспехами, а затем кружили, кружили с такой силой и скоростью, что он буквально валился на пол.

Несколько раз он снова терял сознание. Однажды это случилось прямо в аудитории, посреди лекции. Какая паника тогда началась! Вызвали скорую помощь. Приехавшие врачи всего лишь с помощью нашатырного спирта привели его в себя. Затем сказали, что это спазм сосудов – сильно повысилось давление, в общем, всю ту ерунду, которую принято говорить. Он поддакивал и соглашался, и терпел мучительные уколы, хотя голос и говорил ему, что и здесь ложь – ему вкалывают простую воду.

Но от больничного он отказался и на следующий день пришел на работу, потому что гораздо страшнее ему было сидеть дома – там он погружался в вихрь этих видений все больше и больше и потом гораздо более тяжело, чем раньше, приходил в себя.

В этот день он пришел домой под вечер. Потянул на себя тяжелую дверь парадной. И сразу же увидел черную точку на стене.

Она приближалась. Он бросился к почтовым ящикам, прислонился к ним, надеясь, что прикосновение к холодному металлу защитит и спасет. На лестнице появилась спускающаяся вниз соседка.

Он не помнил ее имени – после голосов и повторяющихся видений у него начались провалы в памяти. Иногда он даже не мог вспомнить, как его зовут и какой сегодня день. Поэтому он и не пытался вспомнить имя соседки, точно зная, что из этого ничего не получится.

Женщина остановилась на середине лестницы. Ее глаза расширились.

– Товарищ Тимофеев… – взглянув на него, произнесла она с тревогой. На ее лице стал проступать отчетливый ужас. – Что с вами? Вам плохо?

Он все вжимался в ящики, пытаясь унять в теле нервную дрожь, и молчал. Соседка стала спускаться. Ноздри ее шевелились – она принюхивалась: очевидно, подумала, что он пьян, и пыталась учуять запах спиртного. Но он давно уже не употреблял алкоголь. Он и раньше ценил свежую голову и с трудом переносил спиртное, а теперь и подавно… Даже одна рюмка крепкого алкоголя могла настолько ухудшить его состояние и вызвать видения такие яркие, что после этого он мог и не вернуться в себя…

Лицо соседки стало хмурым. Запаха спиртного не было, и она явно не понимала, что с ним происходит. Он вдруг отчетливо понял, что она считает, что с ним что-то не то. Это откровение словно придало ему сил.

Придерживаясь сначала ящиков, а затем уже стены, он на ощупь добрался до лестницы и бегом помчался вверх. Он добежал до дверей своей квартиры с такой скоростью, которой раньше в себе не подозревал.

Двери его квартиры были открыты. Он остановился на пороге. Он не помнил, закрывал ли их, когда уходил. Проклятые провалы в памяти – они не давали ему жить спокойно. Он попытался вспомнить, оставлял ли раньше дверь своей квартиры открытой, и не смог.