Очень интересный пример в этом отношении представляет книга Макса Нордау «Парадоксы». Эта умная заблудшая овца, известная своею блестящею критикою жизни по обычаю мира сего, изложенной в очень замечательном произведении, озаглавленном «Условная ложь культурного человечества», вполне сознает, что, не веруя ни во что, кроме собственного разума, он не может познать абсолютную истину и разумно искать ее. На этом писателе особенно ясно видно, до какой степени самый блестящий ум и несомненная талантливость не способны, без света веры, упорядочить хаос мысли и чувства и тем более дать возможность создать сколько-нибудь разумную программу упорядочения хаоса жизни. У него хватило ума на отрицательное отношение к строю жизни, очевидно нелепому и лживому, но, когда он захотел поделиться с современниками собственными мыслями и чувствами, он создал только блестящий хаос блестящих парадоксов и очень умно поступил, назвав это сочинение «Парадоксами».
Не так посмотрел на дело наивный русский переводчик; сочинение, в котором прямо отрицается возможность познания истины и все человечество разделяется на пессимистов и оптимистов, способных только заблуждаться, окрашивая все лживым светом своего субъективного настроения, он с трогательною наивностью назвал «В погоне за истиной».
Людей, достигших степени самосознания М. Нордау, очень немного; подавляющее большинство равняется по наивности его переводчику, неизменно обзывая гипотезы – истинами, парадоксы – доказательствами и воображая, что могут поучать, когда в действительности могут только развлекать блестящими парадоксами. Эти наивные люди часто принимают самые бессмысленные литературные утехи за полезные занятия, воображая, что разумно удовлетворили свои умственные потребности, когда на самом деле развлекались пестрым литературным калейдоскопом, где было всего понемножку: и изящество формы, и блестящие парадоксы, и опоэтизированные пороки, и осмеянная добродетель, и польщенный шовинизм, и ехидный политический намек, только одного не было: попытки утолить жажду сознания хоть каплею воды живой из источника абсолютной истины. Они и это готовы обозвать погонею за истиной; согласиться с ними можно только понимая их в смысле охоты за истиной, причем очень часто удается убить сознание своего абсолютного невежества, забавляясь литературными утками в болоте жизни по обычаю мира сего.
И театральные представления, эти зрелища по преимуществу, имеют тоже очень большие притязания и очень мало действительно полезного значения для жизни и настроения духа человеческого. По большей части это пустые развлечения, при помощи которых грешное человечество убивает время и сознание томительной тоски бесцельного земного бытия.
Об опере и оперетке я уже говорил по поводу музыки в главе об искусстве. Мы видели, что современная опера гораздо чаще поэтизирует порок, чем относится сочувственно к добродетели, и сцена служит важною помехою, а не полезным пособием для того, чтобы дух на крыльях музыки мог вознестись в таинственную область высоких, светлых чувств; мы видели и то, что оперетка есть гнусное сочетание юмора и порнографии, положительно вредное для современных добродушных весельчаков, страдающих половою психопатией и без того очень склонных сочувствовать Хаму и признавать разврат за милую шалость. Добавлю только, что зловредность этой юмористической проститутки нимало не искупается ни идейностью содержания некоторых из опереток Оффенбаха, ни обворожительною прелестью мелодий. Напротив, и то и другое только увеличивает завлекательность искушения и дает повод защищать полезную роль сетей лукавого в общей гармонии культурной жизни по обычаю мира сего.
Другой род представлений, о которых тоже неуместно говорить в разряде умственных утех, – балеты и пантомимы; последнее время они снова начинают входить в моду; нечего доказывать, что это физические калейдоскопы, имеющие целью забавлять зрение, балеты с оттенком позорной порнографии, пантомимы с оттенком самого грубого и часто изысканно пошлого юмора, все это под обманчивою позолотою искусного исполнения и изящной обстановки.
Из двух представительниц драматического искусства трагедия получает все более и более реалистический характер, а комедия проявляет решительную наклонность обратиться в юмористическую идиллию. Первая, стремясь воспроизвести хаос жизни во всей наготе ее реального безобразия, отказывается служить человечеству, выставляя перед ним положительные типы, что она делала хотя и очень топорно в эпоху ходульных героев, очаровательных героинь и нравоучительных эпилогов. Теперь полезность трагедии ограничивается сосредоточиванием внимания на деталях пестрого хаоса жизни, выделяя в театральную рамку то, что, с точки зрения автора, заслуживает особого внимания. Точки зрения авторов очень разнообразны, сходясь только в одном – полной отрешенности от христианского миросозерцания. Конечно, и тут произведения новоявленных искателей Христа составляют отрадные исключения из общего правила, но до сих пор возбуждают более удивления, чем сочувствия.
Комедия давно отказалась от бичующего, грубого юмора, который, изображая смешные стороны характеров и жизни, нещадно бил, громко приговаривая, что так не должно быть. Для этого нужны твердые убеждения и совершенно определенные нравственные понятия. В наш век гипотез и беспринципности комедия обратилась в юмористическую идиллию, где есть над чем призадуматься, есть на чем и помириться, если долго задумываться не желаешь и в конце концов выносишь назидание, что, может быть, оно так и быть должно. Очень любимы публикою водевили и шутки, притом тем более любимы, чем более нелепо содержание и пошлы подробности; авторы давно подметили это и, как подобает трезвым практикам, хорошо знакомым с роковыми законами рынка, стараясь угодить и превзойти, дошли до полного воздержания от всякого смысла и такой фантастической пошлости, что настало время среди всевозможных выставок и конкурсов устроить конкурс пошлых нелепостей, который наверно нашел бы своих тонких ценителей среди современных культурных спортсменов.
Место, занимаемое курением среди физических утех, мы должны отвести по праву, говоря об умственных утехах, картам. Это тоже перл и одно из самых замечательных проявлений увеселительной психопатии.
По целым часам люди, которые не только себя считают, но и другими признаются здравомыслящими, убивают время следующим образом. Они сидят за зеленым столом с кусками картона в руках, каждый кусочек картона имеет условное значение, означенное с одной стороны, тогда как с другой стороны все эти кусочки картона обманчиво схожи. Правдивую сторону картона любовно оборачивают к себе, ревниво охраняя ее от взоров товарищей по игре, а обманчивую сторону обращают к другим. Весь интерес игры заключается в том, чтобы, забыв абсолютную бесполезность этого занятия, сосредоточить все свое внимание на том, как бы воспользоваться данною комбинациею карт в ущерб другим и на пользу себе.
Эра игр, вполне достойная рыцарей капитализма. Как в жизненной борьбе за существование, они не только считают дозволенным, но даже похвальным прибегать ко всяким хитростям, интригам и подвохам, лишь бы не был нарушен буквальный смысл закона, так и в этой игрушечной борьбе умение обманывать и притворяться считается особенно ценными качествами, лишь бы были соблюдены условные правила игры.
Человеку, не одержимому картоманией, горько и обидно видеть играющих, если он имеет к ним хотя немного чувства любви и уважения. Их глубокомысленная сосредоточенность во время развлечения ума этим игрушечным калейдоскопом представляет из себя самое жалкое зрелище; в эти минуты – это положительно маньяки, глубоко убежденные в мировом значении той нелепости, которая стала предметом их мании. Это жалкое зрелище превращается иногда в отвратительное, когда вы видите этих взрослых людей, теряющих в пылу игры всякую меру, доходящих до состояния невменяемости; в эти минуты они не только считают себя вправе грубо обращаться с теми, кому вне игры они не имеют причины отказывать в уважении, но даже не стыдятся доходить до бешенства, возвышая голос до угрожающих криков и словами и взглядами выражая всю силу своей неприязни. Это называется быть серьезным игроком и не считается особенно предосудительным; как мало, однако, надо не только любить и уважать человека, но даже только желать иметь право любить и уважать его, чтобы не считать это позором для него.
