Жить – неразумно, умирать – не хочется, вот роковая дилемма, при которой долго оставаться нельзя. Это преимущество чистилища – царства разума, над адом – царством ощущений. Пока внутри нас ад полной дисгармонии духа под деспотическим владычеством ощущений, мы можем страдать, не сознавая абсолютной глупости невольных страданий, наивно принимая эти страдания за неизбежную прихоть какой-то судьбы, и нашу глупость за благоразумие трезвого философа-практика.
Когда мы духовно доросли до преобладания сознания над ощущениями и водворилось внутри нас на место духовного ада чистилище царства разума, мы не можем бессрочно оставаться в этом положении; сознание, которое под владычеством ощущений было поглощено практическими расчетами, выйдя на свободу, непременно приведет нас к пониманию того, что не только страдать без разумной цели глупо, если можно избегнуть этих страданий, но даже глупо подвергать себя опасности страдать, когда самоубийство дает нам верное средство застраховать себя от возможности страданий, приведет нас к сознанию возможности рая и необходимости выбрать между раем и адом, не оставаясь бессрочно на большой дороге чистилища.
Когда добрая воля не мешает сердцу разуметь истину и помнить о Боге, обоготворенное сознание легко может таким образом привести душу, алчущую и жаждущую правды, к подножию креста и тут добровольно и смиренно сложить с себя позорное положение кумира-самозванца, преклонившись перед единым законным владыкою мира – Богом единым, легко может привести к вере и понимание истинного значения Божественного Откровения и заключенной в нем абсолютной, вечной истины правды Божией.
При той же доброй воле, когда хаос жизни и особенно ложь жизни христиан сделали для человека непосильным понимание истинного значения веры и Божественного Откровения в бурном хаосе моря житейского, властное сознание легко может привести к сознательному, хладнокровному самоубийству или долгой агонии мучительной тоски жизни, ноющего прозябания среди хаоса жизни, сознавая его неразумность и не желая подло мириться с нею.
При злой воле инстинктивный страх смерти неизбежен, и решиться на самоубийство можно только под влиянием минутного порыва злобного отчаяния или страстного желания переменить во что бы то ни стало одну невыносимую муку другою, хотя бы для разнообразия. Оставаясь жить, поклонники разума должны выбирать между опьянением ума наукою до потери сознания бесцельности этого занятия, когда знание абсолютной истины не дает мерила для оценки относительной достоверности гипотез, развлечением сознания разнообразными умственными калейдоскопами и добровольным отречением сознания от власти в пользу ощущений.
И тут, конечно, большое значение имеет степень умственных способностей человека. Когда поклонник разума очень глуп, он легко может уверовать в абсолютную истину какой-либо научной сказочки, совершенно серьезно принимать опьянение ума наукою и даже развлечение сознания умственными калейдоскопами за высокополезную, разумную деятельность и благодушно мириться с хаосом жизнедействительности.
Кому не известен этот тип благодушного ученого или жизнерадостного интеллигентного человека, самодовольного и ко всему и ко всем снисходительно доброжелательного, благодаря эгоистическому равнодушию ко всему, что не нарушает иллюзию его интеллигентной феерии среди горя и страданий окружающей жизнедействительности. Эти безобидные мечтатели, пока их мечты уживаются с выгодами поклонников ощущений, внушают этим последним даже уважение, особенно когда их научные изыскания направлены к увеличению комфорта цивилизации или выгодности какого-либо производства; тогда их признают положительно полезными наравне с мериносами и дойными коровами.
Многие при современном культе разума сочтут за кощунство одно святотатственное предположение о возможности соединения изобретательности с ограниченностью ума, и, однако, это так. Ограниченность ума происходит не от ограниченности способности духа сознавать, а от духовной лени, безволия духа, не желающего сосредоточить внимание, часто и от недоброкачественности машины мозга. Если машина мозга действует исправно не вся, а только в одной какой-либо части, человек будет глуп и может в то же время быть односторонне гениален; то же произойдет и в том случае, если человек тупоумный по злобе сердца, при полном равнодушии ко всему остальному, сосредоточит всю энергию духа на какой-либо ничтожной мелочи жизни; терпеливое внимание легко может привести самого глупого человека к открытиям и изобретениям. Так, когда дух по равнодушию к Богу не страдает ни мировою тоскою, ни мучительною жаждою познать абсолютную истину правды Божией и по равнодушию к людям нимало не болеет чужим горем и страданиями, он может сосредоточить всю энергию духа на какой-нибудь машине, если он умен, развлекаясь этою игрушкою, а если он глуп, воображая, что она-то и придает разумный смысл его земному существованию; и в том, и в другом случае он может, в конце концов, при упорном внимании и непоколебимом терпении изобрести новое усовершенствование и даже набрести на совершенно новое открытие. Люди, для которых это усовершенствование или открытие окажутся выгодными, признают изобретателя гением и благодетелем человечества и открытие гениальным подвигом человеческого ума тем охотнее, чем более выгод они от того получили. Таким образом, люди этой категории, особенно если они глупы и злы до невозмутимого самодовольства среди горя и страданий, очень хорошо уживаются с прочими врагами Бога и благодушествуют, находя весьма сносною жизнь по обычаю мира сего.
Кто не перешел через близкое к этому духовное настроение, когда в ранней молодости безобразный хаос окружающей жизни не мешал жестокому эгоизму жизнерадостности! Тогда глупость сердца была порождена жаждою духа жить сознанием и ощущением после невольного воздержания детства, и он забавлялся, даже не подозревая, что это забава, а не важное дело, способное само по себе дать разумный смысл жизни!
Многие ли отрезвляются? Многие ли сознают жестокость беспечной жизнерадостности среди бессмысленного зверства хаоса жизни по обычаю мира сего? Многие ли извиняют этот анахронизм жизни, а не любуются им и не воспевают его как отрадное явление?
Когда искренний поклонник разума очень умен, он не может предписывать ему близорукие или узкие цели деятельности, а должен покорно следовать за вольным полетом своего кумира в самую высь мировых вопросов, как бы дух ни замирал от страха и ни коченел от холода и мрака при роковых выводах неумолимой логики. Он все разрушит, этот разум-кумир, он докажет своему поклоннику, что он – ничтожная былинка безбрежного хаоса мира, которая только и может понять, что ничего не понимает, которая не в силах понять ни сущность материи, ни сущность какой-либо силы, ни начала, ни конца времени и пространства, ни первопричину бытия мира, ни самозарождения этого мира из столь же непонятной пустоты, ни смысла жизни, ни тайну жизни разумного человека. Что же остается для искреннего поклонника разума, как не развенчать своего кумира или оставаться верным ему до безумия или мрачного ужаса беспросветного отчаяния.
До безумия и отчаяния доходят гораздо реже, чем до молчаливого, часто бессознательного развенчивания кумира. Искреннее исповедование разума продолжается только до тех пор, пока глубоко убеждены в его всемогуществе; как только заговорили о его ограниченности, о том, что наука и цивилизация все же лучшее из всего относительного и преходящего, другими словами – излюбленная суета из всех бессмысленных сует, кумир развенчан до степени заурядной похоти, и поклонник разума становится прозябающим рабом самодовлеющих ощущений. Тогда погружаются в непробудное научное пьянство, соединенное с угрюмым озлоблением томительного похмелья в трезвые минуты, или забавляют своего экс-кумира, ставшего излюбленною похотью, разными умственными калейдоскопами, для приличия продолжая говорить громкие фразы о свете разума и благах цивилизации, сознавая в то же время всю дрянность этой пошлой игры и скрытой под нею подлой дряблости бессмысленного прозябания.
