– Японская айва, но для всех это секрет, а то хвалить перестанут.

– Уделите мне еще десять минут?

– Да сколько хотите, чайку подолью и продолжим нашу беседу.

– Вы Руслана Юнисова знаете? Он защищался у вас в аспирантуре года три назад.

– Конечно, знаю. За него Игорь Николаевич просил. Имиджная защита. Ни наука ему, ни он науке, конечно, не нужны. Статус, то-сё.

– А работу кто за него писал?

– Зачем вам? Защитился и баста. Друзья они были с Изотовым. Сейчас уже все неважно.

– А с докторской что вышло?

– А вот с докторской ничегошеньки и не вышло. Не хочу старое ворошить. Вас этот летчик интересует. Неужели подозреваете?

– Что скажете о Руслане?

– Да ничего не скажу. Видела раз пять у проходной. На территорию его не пускали, вот мы у турникета и встречались. Бумажки приносил, журналы со статьями…

– Говорят, и на полигон к Изотову приезжал?

– Видела и здесь. Я блатных соискателей не люблю. Посему разговоры с ним не разговаривала, и в дом мы с мужем его не звали. Они с Игорем у начальника полигона гостили.

– Лена, подскажите, с кем еще можно поговорить об Изотове? Мне нужно узнать о нем побольше.

– Да, да, все поняла. С генералом можно, начальником полигона. Он у нас талантище. Басни Крылова читает. У него завтра концерт на открытой сцене напротив дома офицеров. Приходите. Весь городок будет. Там и поговорите. В Москве можно встретиться с Илюшей Фукс-Рабиновичем. Он толковый дядька, доктор наук, профессор. Они с Игорем вместе начинали. Изотов вырвался вперед и ушел в отрыв. Илюшу карьера волновала мало – он из вундеркиндов. Но потом жена, дети. Игорь его к себе взял, дал должность хорошую. Так они вместе и работали. Поговорите с ним. Он мужик заумный, говорить с ним сложно, но Игоря знает как облупленного. Если он что-то скажет, то это будет толково. У него каждое слово много извилин проходит прежде чем выскочить.

В шестидесятые годы XX века Петра Боткина скручивает инсульт. Рука повисла, слова плохо давались. В больницу не пошел, девочки родные выхаживали. Кормили из ложечки и в скверике под ручку выгуливали. Через год Петр Дмитриевич встал на ноги, но на работу в музей не вернулся. Речь стала не та, хромота появилась. Да и годы, куда от них уйдешь. Времени свободного стало много, и решил новоиспеченный пенсионер с внучкой в Москву съездить. Картины фамильные посмотреть, дома навестить, если не снесли.

Москву Боткин не узнал. Сорок лет прошло. Другое все. Метро, дома высотные, фонтаны кругом. Красиво, но не тот город, в котором он жил. Названия улиц поменялись, внучка смеется: «Ты, дедуля, все названия перепутал – таких нет».

От Большого театра пошли на Покровку к семейному гнезду. Долго шли, тяжело. Родные названия все же встречались: Кузнецкий мост, Рождественский бульвар, Трубная площадь, Сретенка, Неглинная, Чистые пруды, кинотеатр «Колизей». Улиц с названиями Покровка и Маросейка не оказалось. Но дома сохранились. И путешественники легко нашли дом 27 по улице Чернышевского. Зашли в арку. Парадный вход в дом был открыт. Мраморная лестница, изуродованная гадкими надписями и сомнительными рисунками, вела, как и прежде, на второй этаж. Четырехметровые резные дубовые двери сохранились. Сверху донизу они были утыканы кнопками звонков и надписями с фамилиями жильцов. Боткин постучал. Нажимать на кнопку звонка он не решился. Дверь заскрипела и на пороге появилась худенькая, очень опрятная старушка. Петр Дмитриевич объяснил, что когда-то жил здесь и хочет показать квартиру внучке. Старушка недоверчиво осмотрела гостей снизу доверху, но в квартиру пустила.

– Зачем ходите? Вот с прошлого ремонта две картины с потолка стащили. Ходите, ходите….

Потолочных полотен с библейскими сюжетами действительно не хватало. Все картинные залы были перегорожены и разделены на комнаты. Боткин растерялся. Но камины! Камины блистали в первозданном виде. По расположению каминов и дымоходов Боткин легко сориентировался и уверенно повел внучку по широкому коридору к зимнему саду. Центральный картинный зал, из которого был выход в сад, был переоборудован в коммунальную кухню: девять кухонных столов, огромная чугунная раковина с пятью кранами, две газовые плиты. Дверь в зимний сад открылась с трудом. Боткины оказались на черной лестнице, без освещения и с характерными запахами выставленных баков с отходами. Следов зимнего сада не было и в помине.

Дом Конона стоял на своем месте на Земляном Валу, рядом с Курским вокзалом. Петр Дмитриевич с гордостью сообщил внучке, что этот необыкновенной красоты особняк принадлежал ее прапрадеду. Семейная коллекция картин начала собираться именно здесь.

В Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина Боткины поехали на такси.

Открытая сцена в виде ракушки стояла между памятником вождю пролетариата и домом офицеров с белыми колоннами, с яркими афишами кинофильмов. Многочисленные скамейки перед сценой заполнялись людьми. Радист считал до пяти и для верности стучал в микрофон пальцем. Все пребывали в предвкушении концерта.

Я обогнул ракушку и стал высматривать генерала. Но никакого генерала в пределах видимости не было. Полноватый мужик лет пятидесяти, высокий, красивый, с зачесанными назад русыми волосами копался в потертом коричневом портфеле. Одет он был в бежевый вельветовый сюртук, льняные штаны и модные замшевые ботинки. Мне он чем-то напомнил лектора из общества «Знание».

– Товарищ вы ко мне? – «лектор» смотрел на меня.

– Извините, я, наверное, вам помешал. Я ищу генерала Сбруйкина, начальника полигона.

– Вы не ошиблись. Это я. Будем знакомы, Иван Иванович. Генерал приветливо улыбнулся и протянул мне руку.

– Алексей Львович, адвокат. Работаю по делу… Изотова.

– Алексей Львович, голубчик. О вас теперь только и говорят. Вы у нас местная знаменитость. Скучно, а тут адвокат из Москвы. Повод, конечно, препоганый… Я весь внимание.

– Иван Иванович, вы на генерала-то совсем не похожи. На артиста больше из «народных».

– Я сегодня и есть артист. Перед публикой выступаю. И вас приглашаю на басни. Это мое любимое дело. Хобби так сказать.

– Мне бы поговорить с вами, если можно.

– Сейчас и пообщаемся. До начала еще минут сорок. Присаживайтесь вот на эту артистическую лавочку.

– Мне рассказывали, что Изотов и Юнисов иногда останавливались у вас. Какие у них отношения были? Что за человек Юнисов?

– Об Изотове ничего говорить не буду. Он большой начальник. Все было под ним. И наука, и полигон. Руководство, хоть и бывшее, обсуждать не хочу. А вот Руслан Сергеевич – парень с хитрецой. Не люблю я его. Ему всегда что-то от кого-то надо. Все время крутит, вертит… Уж вроде сам генерал летный, солидный мужик, а везде какую-то выгоду ищет. Тяжелые отношения у них с Игорем Николаевичем были. По-трезвому вроде ничего, друзья. А как выпьют, то все – туши свет. Шум, гам, разборки. Руслан требовал что-то от Изотова. Толком не знаю. С научными званиями связано. Руслан мечтал профессором в Академии гражданской авиации стать. Не получалось, видимо.

– А угроз никаких не было с обеих сторон?

– Да нет. Побузят по пьяному делу, утром все – друзья.

– Один вопрос, совсем не адвокатский. Как вы считаете, Руслан мог убить Изотова?

– Запросто. Злой он мужик и хитрый. Только так: и вопрос, и ответ пусть останутся между нами?

Сбруйкин ласково потрепал меня по плечу, поднялся по лесенке и вошел в кулису.

Я – любитель московских театров. С женой мы частенько ходим на любимых актеров. Московского зрителя удивить сложно. То, что я увидел на сцене гарнизонной ракушки, меня нокаутировало. Это было потрясающе! Классный театр одного актера. Каждому персонажу басни подбирались яркие и объемные краски. Мимика и жесты со вкусом вписывались в гениальный текст Крылова. Оторваться от этого действа было невозможно. Исполнитель был принят на ура!