– Вот ведь он какой, сынуля мой! Почтительный!

Прослезился тут Лесник, хряпнул еще стопочку и вышел до ветру. Больше его никто в Лесу не видел – как сгинул мужик…

Сначала этому никто значения не придал. Все думали, чудит дядька, погуляет и вернется. Но время шло, а его все не было. И тогда заволновался лесной народ:

– Как же так… без Хозяина-то?

– Без Хозяина нам никак нельзя – помрем!

Выбрали представителей от общества и пошли к сторожке. Пришли, глядь, а сторожки-то и нет. Пустая поляна, да паутина по деревьям клочьями висит. Заскучали тут звери, испугались.

– Не умеем мы, – говорят, – коллективно Лесом управлять. Не научили нас прежде. Надо старшего выбирать.

Претенденты, впрочем, быстро отыскались. Особенно одна жаба старалась.

– Я, – кричит, – однозначно самая достойная! Во-первых, я ядовитая, а во-вторых, ежели начну икру метать, вам всем места в лесу мало станет.

Дали ей в рыло, чтобы не выступала. Но вопрос тем не решили. А тут еще дятел долбит своей красной башкой о сухой пенек и орет почем зря:

– Каждый работяга получит от меня по одной диетической личинке в сутки. Плюс бесплатное лечение у травматолога, а люди творческих профессий даже у проктолога, и это не считая возможности ежедневного созерцания восхода новой зари!

Дурную птицу утихомирили лошадиной дозой промедола. Дятел – и есть дятел, что с него взять, ежели он всю жизнь на голову стукнутый?

Время шло, а приемлемого решения не находилось. Лесной народ поднял такой гвалт с мордобоем и матюгами, что из соседнего леса, привлеченные шумом, стали зеваки подтягиваться, и что характерно, каждый со своим советом или даже планом окончательного решения всех проблем. Больше всех пеликан один старался, все поучал:

– Чего орете, работать надо, а не глотки драть…

Очень обиделись на него аборигены. Особенно жаба оскорбилась.

– Все, – кричит, – подонки, однозначно! А этот, с кошельком вместо клюва, – первый подонок! Ишь чего удумал! Мы, значит, вкалывай от зари до зари, а он наше кровное себе в хайло запихнет – и поминай как звали! Они всю жизнь такие! Зажрались, суки! Видела я тут ихнего крокодила, это сколько надо продуктов извести, чтобы из обычного тритона такую сволочь вырастить?

Плюнул пеликан досадливо и улетел, сопровождаемый завистливыми взглядами.

– Холеный, гад, а тут весь зад в клещах да морда в прыщах. Эх, не везет нам…

Не на шутку испугались обитатели леса своего сиротства. Совсем приуныли было, но тут один тощий, облезлый медведь-шатун с голоду да недосыпу о пауке вспомнил:

– Прежний Лесник не дурак был. Знал, небось, кого наследником назначать! А что до меня, так мне все равно, под чью дудку плясать. Лишь бы кормили от пуза!

Огорошенные медвежьей откровенностью, обитатели леса не нашли, чем ему возразить, а может, и не захотели: зима как-никак уже на носу была. Решили они тогда всем скопом:

– Конечно, паук не орел, чего уж там кокетничать. Тварь он, тварь и есть. Однако тоже ведь не чужой, а свой – доморощенный! К тому же если сильно прищуриться и посмотреть сбоку, под острым углом, то, как стали уверять некоторые анонимные личности, он даже вполне симпатичный, даром что хелицеровый.

Подумав недолго, отправилось зверье пауку челом бить, да не тут-то было. Всю поляну вокруг паучьего логова теперь местные паразиты оккупировали, и никак сквозь их плотные ряды не пробиться было. Раньше-то все эти клещи, пиявки, комары да трутни поодиночке «трудились», каждый в своем регионе, а теперь вдруг все разом под мохнатую лапу подались в чиновники определяться. Потоптались лесные голодранцы у подножия паучьего Олимпа, удивляясь, как много вокруг них уже паутины наплелось, да тихо расходиться стали. Только самые упрямые задержались.

– Мы, – говорят, – не уйдем, пока чаянья наши и думы горькие до Самого не доведем. Нам теперь все одно! Пусть выходит, а не то худо будет!

Но не очень-то их испугались. Сутки ждали, двое, на третьи явился к ним старый знакомый слизень. Важный такой, раздувшийся и еще более скользкий, чем раньше.

– Чего шумите, господа хорошие? – спросил с мягким укором, за которым самым проницательным послышались нотки скрытой угрозы. – Покою от вас нет. Их лесное высокоблагородие изволит почивать на лаврах после дел праведных, а вы мешаете естественному процессу.

Тут молодой воробей даже сплюнул с досады:

– Это какие же такие дела? Что-то мы ни одного не видели! Одной паутиной пол-леса запаскудил – и все. Скоро летать негде будет!

– Это все потому, – назидательно отвечал слизень, – что мозги у тебя воробьиные, оттого и не видишь дальше своего клюва. Их высокопревосходительство не покладая жвал плел вертикаль паутины, в чем преуспел всесторонне, а отдохнет немного – и за горизонталь примется. Что же касается полетов, то летать тоже надо уметь! Кончились времена брожения и шатаний. Идет новая эра порядка и тотального контроля в рамках демократических преобразований. Есть лицензия – пари орлом! Нет – крылья долой, претенденты всегда найдутся!

Слизень расчувствовался, рассопливился и заскользил вниз по пригорку.

– Вот наши лучшие кадры! Новые соколы, так сказать, – заявил он, указывая на небо.

Ошалевшее от административных новаций зверье, открыв пасти, с изумлением смотрело, как над кронами деревьев, неумело дрыгая конечностями, кружили: тощий медведь-шатун, ядовитая жаба и еще добрый десяток таких же чудных персонажей.

– Не все еще пока получается, – комментировал слизняк их неловкие движения в воздухе, – но, как говорится, не боги горшки обжигают!

Под шумок никто и не заметил, как болтливого воробья уволокли куда-то в чащу четыре здоровых кукушонка, по дороге обрывая перья с крылышек.

– Да, ребята, видимо, нам и впрямь пора по домам, – сказал полоумный дятел, вмиг излечившись от своего сумасшествия. – Мне бы промедольчику да личинку пожирней – и все, я не в претензии!

И побежал по земле на коротких лапках, опасаясь летать без лицензии. Остальные сиганули врассыпную вслед за ним. Вмиг поляна опустела.

– То-то же! – удовлетворенно констатировал сей факт слизень и, вспорхнув, элегантно заскользил по воздуху в сторону паучьего логова.

А паук тем временем все так же тихо сидел в своей норке, и только две бусинки-глазка его ярко горели в темноте. Жутко горели, надо сказать. Угрожающе!

Много ли с тех пор времени прошло, мало ли, трудно сказать: только в самом Лесу ничего не изменилось. Кто был с голым задом, тот с ним так и бегает, высунув язык. А у кого с шерстью побогаче было, те даже выгоду себе от того поимели. Попришивали на шкуру форменные пуговицы, погоны с большими звездами да все как один на службу определились. Теперь куда ни плюнь – кругом «ихния благородия», сидят и внимательно смотрят, чтобы не пропустить того важного момента, когда быт аборигенов лесных стремительно улучшаться начнет.

Более того, от бдительного созерцания у многих даже видения начались. Стало им казаться, что быт этот и впрямь налаживается. Ну что тут скажешь, когда уже коровы летать стали! В общем, успокоился Лес. Притих. Даже воробей опять объявился. Только узнать его теперь трудно было. Тощий, общипанный, молча скакал по дорожкам и от каждой тени шарахался.

Повстречал его как-то старый лесной клоп, тот самый ветеран почетный и уважаемый. Расправил фалды пышного генеральского кителя, забренчал наградами и сказал ехидно, но как-то даже по-отечески:

– Ну что, жиденок, дочирикался? А я ведь тебя предупреждал, советовал. В нашем Лесу лучше лишний раз перебздеть, чем, упаси господи, недобздеть малость. Жизнь штука вонючая, это понимать надо!

Сказал и уполз в чащу, а ведь мог бы и улететь. Но клоп был взглядов консервативных и новаций молодежи не поддерживал, что, впрочем, ему прощалось. Что взять с говнюка старого? Пускай себе ползает, лишь бы под ногами не путался.

Лесной молодняк, кстати сказать, паука очень полюбил. Один хорек в его поддержку даже партию организовал, «Жующие вместе» называлась. Верноподданнические демонстрации устраивал с песнями и бесплатной раздачей халявы. Но кто-то донес на хорька, мол, партия его на самом деле зовется «Жующие вместо…». Задумались тогда некоторые: «А вместо кого, интересно?» – и хорька быстро, без лишнего шума куда-то убрали. И правильно, между прочим, сделали. Нефиг лезть, конечно, в Лесу всего хватает, но далеко не всем!