Итак, на английском троне оказалась королева-протестантка. Однако, когда в октябре 1562 года она заболела оспой, началась паника. Болезнь стала переломным моментом, напомнив подданным о том, что королева смертна. Елизавета выжила, но в следующем году, а после и в 1566 году Бёрли тайно управлял группой лоббистов в палате общин и за ее пределами, почти не скрывая намерения заставить королеву выйти замуж либо назвать наследника, лишь бы только корона досталась протестанту. Твердо намереваясь проконтролировать этот важный для него вопрос, первый министр Елизаветы пригрозил в случае отказа лишить ее причитающейся королеве доли налоговых поступлений, которая была ей необходима. Он даже начал разрабатывать план действий: парламенту надлежало ввести законодательное условие, согласно которому в случае смерти Елизаветы наследником мог быть избран только протестант, какое бы высокое положение ни занимали претенденты-католики[36].

Подобное превышение полномочий привело королеву в ярость. В ответ она пишет речь, которую собирается произнести на заключительной сессии парламента в 1566 году. В речи содержались слова о «подданных-склочниках», которые пытались на нее давить. Однако перед выступлением Елизавета смалодушничала и повелела сэру Николасу Бэкону, свояку Бёрли, зачитать речь от ее лица. При этом «склочников» королева вычеркнула, как это совершенно ясно из ее последней рукописной редакции[37].

Психологические трудности, с которыми столкнулась Елизавета как правитель, станут заметнее, если представить обстановку ее двора. Личные королевские покои значительно расширились усилиями как Генриха VII, так и Генриха VIII. Хотя аудиенции и официальные обеды и проводились в приемном зале, Генрих VII устроил в главных своих резиденциях несколько отдельных комнат, в совокупности называемых внутренними покоями. Здесь располагалось его личное пространство, в котором он чувствовал себя более защищенным. Генрих VIII значительно расширил эту часть дворца в рамках масштабной строительной программы, деньги на которую поступили от конфискации монастырских земель. Получившийся в результате лабиринт комнат и анфилад был заполнен шедеврами изобразительного искусства[38]. Супруги же обоих монархов жили совершенно в отдельных, автономных «половинах» королевских дворцов со своим собственным штатом слуг.

Годы неуклонно брали свое, и со временем Генрих VIII перебрался из внутренних покоев в еще более уединенную внутреннюю опочивальню, называемую также «тайной обителью»[39]. Здесь он обедал вопреки сложившейся традиции, предписывавшей монарху принимать пищу в официальной обстановке, а также надиктовывал и подписывал письма. Отсюда монарх внимательно следил за событиями внутри страны и на международной арене – даже во время болезни, в конечном итоге приведшей его к смерти. Политический курс определялся по итогам тщательных расспросов, которые Генрих учинял своим советникам. Если речь заходила о вопросах религии или международных отношений, интересовавших его более других, он лично прочитывал все документы и только после этого принимал решение[40].

Когда вскоре после кончины Марии Тюдор в Уайтхолльский дворец переехала Елизавета, ей достался в наследство почти что лабиринт из анфилад и смежных комнат[41]. За большим залом, где днем или – в дни фестивалей – вечером устраивались театрализованные представления и другие увеселительные мероприятия, следовал приемный зал для официальных церемоний; за ним располагались внутренние покои, которые украшал хрустальный фонтан и потрясающие фрески работы Ганса Гольбейна-младшего, а за ними находились внешняя и внутренняя опочивальни[42]. Внутрь можно было попасть лишь минуя стражей и привратников, а общее управление осуществлялось начальником стражи, лорд-камергером и двумя обер-камергерами внутренних покоев. На первый взгляд с приездом Елизаветы мало что поменялось, если не считать того, что, когда королева не принимала гостей, внутренние покои и опочивальня являли собой пространство преимущественно женское, а во внутреннюю опочивальню мужчин не пускали вообще.

Три или четыре старшие фрейлины служили в опочивальне королевы и еще шесть или семь – во внутренних покоях. У них в подчинении находились еще три или четыре фрейлины внутренних покоев – молодые женщин в возрасте 20–30 лет. Кроме того, было также шесть фрейлин опочивальни – девушки-подростки, работавшие под началом «матери фрейлин», которая отвечала за их содержание и дисциплину. Все эти особы лично отбирались королевой и исполняли обязанности в строгом соответствии с письменными указаниями, называемыми «Правилами»[43].

В начале правления Елизавета выслушивала просителей и проводила официальные приемы советников и послов во внутренних покоях, где она бо́льшую часть времени посвящала чтению и игре на вёрджинеле, в чем, как известно, добилась немалых успехов. Также королева очень любила карточные игры, особенно primero: игрокам из колоды в сорок карт раздавалось по четыре, и исходя из полученных карт делались ставки. Когда в 1563 году французский посол Поль де Фуа прибыл к Елизавете на аудиенцию, он застал королеву глубоко погруженной в игру в шахматы[44]. Иногда государыня занимала себя танцами или слушала музыку в исполнении ее любимых музыкантов, более двадцати из которых происходили из Италии, в том числе двое женщин-лютнисток[45]. Долгие летние вечера она проводила за книгой или разговорами, наслаждаясь марципаном, засахаренными фруктами и гипокрасом (подслащенным пряным вином). Марципан был ее любимым лакомством: на Новый, 1562 год ей подарили модель старого собора Святого Павла и шахматную доску в полный размер, сделанные из «мартовского хлеба», то есть марципана[46].

Когда королеве становилось скучно, перед ней выступала с импровизированными представлениями труппа смуглых итальянских актеров – знакомых ее музыкантов. Однажды она дозволила потешить себя женщинам-акробаткам, но действо было расценено ею как «непристойное, бесстыдное, противоестественное кувыркание итальянок»[47]. Порой ее забавляла женщина-шут. В начале правления эту роль исполняла лилипутка по имени Ипполита Татарская, которой Елизавета подарила оловянную куклу. Позднее ее сменила Томасина Парижская, по описаниям женщина-карлица, которой королева пожаловала несколько старых вещей из своего гардероба для последующей продажи. Самым необычным увеселителем Елизаветы следует признать мальчика-африканца, служившего при ней пажом. Она наряжала его в куртку из белой тафты, отделанную золотыми и серебряными полосками, тафтяной камзол с тонкими серебряными пуговицами, пару вязаных белых чулок и пару белоснежных туфель и демонстрировала гостям в качестве «любопытной безделушки»[48].

Таким образом, при Елизавете внутренние покои и опочивальня стали пространством преимущественно женским, отчего королева политически только проигрывала. В отличие от отца и деда она не могла быстро собрать у себя советников-мужчин и подробно расспросить их о делах государственной важности. Для этого необходимо было назначать официальную аудиенцию. Ее отец Генрих VIII жил и работал в мужской среде, и заслужившие доверие короля слуги могли в любое время дня, если он не спал, беспрепятственно попасть к нему во внутренние покои и опочивальню, а порой и в «тайную обитель». Для Елизаветы же было немыслимо, чтобы мужчина, за исключением, быть может, ее личного врача, мог войти к ней в то время, когда фрейлины делали ей макияж или завивали парик, или же застать ее в ночной рубашке, ночном колпаке и вельветовых тапочках, в которых она могла провести целый день, если не нужно было выходить на улицу[49].