Ну а что делать? Сейчас у Кирилла никого ближе нет.

В иное время племянник наверняка позвонил бы своему отцу – и потому что у них хорошие отношения, и потому что папаша его – адвокат. Но тут он стал жертвой дурацкого совпадения: Пашка еще вчера вечером улетел с женой в Прагу на выходные. Нельзя сказать, что эти двое были такими уж большими романтиками. Скорее, Пашку манила возможность соблюдать красивые традиции, пусть даже придуманные не им и не для него.

Да и кто знал, что так получится? У Пашки не было ни единой причины волноваться за сына. Кирилл никогда не доставлял ему серьезных неприятностей, даже в самые трудные этапы взросления. Кирилл Эйлер всегда отличался не по годам развитым умом, он был спокоен и рассудителен, он держался подальше от плохих компаний. Как же иначе? У него оба родителя были такие! Пашка и сам чуть ли не с пеленок был фанатом дисциплины, а потом нашел себе такую же жену. Про себя Ян называл их «плюшевыми фашистами»: они так строго соблюдали все правила, что это настораживало бы, если бы они при этом не оставались сладко вежливыми.

Кирилл был их единственным ребенком, так уж получилось. Поэтому все внимание любящих мамочки и папочки с детства было сосредоточено на нем, он получал только лучшее – однако и требовали от него только успеха. Кирилл ходил в элитные гимназии, занимался спортом, изучал музыку, живопись и еще бог знает что. Каллиграфию, кажется. Яну казалось, что это слишком, но лезть в чужой монастырь со своим уставом он не собирался. Особенно зная, куда ему этот устав могут засунуть.

Он втайне ожидал, что к совершеннолетию Кирилл прибудет законченным неврастеником, но обошлось. Парень получился прекрасный во всех отношениях – как тот принц с обложки детских сказок. Подтянутый, спортивный, с великолепной белоснежной улыбкой. Мамины светлые локоны, папины серебристо-серые глаза. Обаяние, которого не хватало обоим. В том, что Кирилл далеко пойдет, никто не сомневался. А он лишний раз подтвердил это, когда без особых проблем поступил в МГИМО.

Павел оставлял его одного в городе со спокойным сердцем не только потому, что Кирилл был не по годам адекватен. Он знал, что у сына собственные планы на эти выходные. Кирилл собирался провести их в загородном доме приятеля по институту. Там собиралась большая компания, многие приехали еще в пятницу, а Кирилл задержался – у него были дополнительные занятия. Поэтому он отправился в поселок ранним утром, чтобы не терять время, и… обнаружил посреди дороги труп.

Кто-то другой на его месте запаниковал бы, однако Кирилл вырос в семье полицейских. Это его отец предал традиции клана Эйлеров – с точки зрения собственного папаши – и стал адвокатом. Дед Кирилла и его дядя посвятили всю жизнь охране закона. Поэтому он не впал в истерику, а сразу же сообщил о жуткой находке в полицию. Однако Кирилл все равно был двадцатилетним пацаном, которому, при всем уме, страшно оставаться на пустынной дороге с мертвецом, вот он и набрал номер дяди.

И правильно сделал. Ян понимал, что большой проблемы нет, но ему хотелось убедиться, что все закончится быстро и его племянник скоро сможет забыть эту историю, как страшный сон.

Указанная Кириллом дорога располагалась далеко от дома Яна, путешествие отняло несколько часов. Когда он добрался до пункта назначения, по небу уже растекался мутный грязно-серый рассвет, дорогу перекрыли машины полиции, а Кирилл… был пристегнут наручниками к ручке служебного автомобиля.

Вот это уже было плохо. Неправильно по всем фронтам. Племянник, верный себе, постарался улыбнуться Яну, однако чувствовалось, что парень замерз, устал и серьезно нервничает.

– Кажется, я позвонил тебе не зря, – вздохнул Кирилл. – И вовремя, потому что телефон у меня уже забрали.

– Какого хрена? – только и смог произнести Ян.

– О, эта мысль не отпускает меня уже больше часа!

– Подожди чуть-чуть, сейчас разберемся.

Перчаток у Кирилла не было, и руки пострадали больше всего. Мороз в этот день был несильный, но влажный – та его паскудная разновидность, которая будто бы проникает под одежду. Когда сидишь в теплой машине, это вообще не проблема. А когда стоишь на продуваемой всеми ветрами дороге, прикованный к машине, становится совсем уж тоскливо. Поэтому Ян сначала отдал племяннику собственные перчатки, а потом ушел разбираться, кому так захотелось устроить тут цирк с утра пораньше.

Естественно, сначала его не хотели пускать на оцепленную территорию – зевак тут только не хватало! Но на такие случаи у Яна было с собой удостоверение, доказывавшее, что он оказался здесь не от большой любви к лицезрению покойников. Он был готов, если нужно, сделать пару звонков и даже испортить субботу большому начальству, но обошлось. Никто не стал его задерживать, позволяя пройти к двум столь необходимым ему телам. Одно из них неподвижно лежало на дороге. Второе наблюдало за первым и принадлежало следовательнице, с которой и хотел побеседовать Ян.

Следовательница была невысокой, и Ян сразу же навис над ней, как взрослый над ребенком. Ее нельзя было назвать полной, однако вся она оказалась плотно сбитой, словно стремилась занять как можно меньше места в пространстве. Яну она чем-то напоминала кубышку – простенький, плотненький, кругленький цветок. Сходства добавляли еще и кудрявые волосы цыплячьего желтого цвета, ореолом окружавшие крупную голову.

Черты лица у следовательницы тоже оказались специфическими: голубые глаза настолько большие, что от этого становится почти жутко, на их фоне маленький носик теряется, а тонкие губы обозначены разве что розовой помадой. Люди, которым достается такая внешность, прекрасны в ранней юности – нездешней, неземной почти красотой. Но теперь, когда следовательница наверняка отметила сорокалетие, ее лицо напоминало райское яблочко, тронутое первыми морозами. Сходство усиливалось еще и тем, что при появлении Яна женщина недовольно скривилась.

– Вы еще кто? Откуда посторонние на месте преступления?

– А я не посторонний. – Он показал удостоверение еще и ей. – Ян Эйлер. Дядя вон того парня.

– Тому парню, насколько мне известно, двадцать лет, в официальных представителях он не нуждается.

– Это верно, – легко согласился Ян. – А знаете, в чем еще он не нуждается? В наручниках. Но и то, и другое у него сегодня есть. С каких пор у нас свидетелей заковывают?

– С тех пор, как установлена разница между свидетелями и подозреваемыми. Ваш родственник – подозреваемый. А теперь уйдите, будьте добры, за ограждение!

Во время разговора Ян внимательно наблюдал за ней. Эту следовательницу он видел впервые, не представлял, чего от нее ожидать, и теперь спешил составить хоть какое-то впечатление.

Ему очень хотелось бы сразу же объявить ее дурой. Она достаточно его раздражала для этого сомнительного звания. Однако Ян знал, что недооценивать человека лишь потому, что он тебе неприятен, – серьезная ошибка. Возможно, следовательница не отличалась добротой и покладистостью, однако взгляд гигантских стрекозиных глаз оставался умным, цепким даже. Вряд ли она объявила Кирилла подозреваемым исключительно из вредности.

– Я уйду, как только пойму, почему его обвиняют. Как, простите, вас зовут? Не расслышал.

И оба они знали, что не расслышал он лишь по одной причине: она не называла свое имя. Хотя следовало бы. Чувствовалось, что ей очень хочется позвать оперов и выдворить Яна подальше силой. Однако она помнила об удостоверении и знала, чем ей может обернуться такой каприз.

Нет, дурой она все-таки не была.

– Инна Дмитриевна Токарева, – представилась следовательница.

– Раз знакомству. А теперь давайте вернемся к тому, почему мой племянник, которому просто не посчастливилось найти тело, вдруг стал подозреваемым?

– Я не обязана вам об этом говорить.

– Но могли бы – из профессиональной солидарности.

Ян прекрасно знал, что примечательная внешность, доставшаяся ему, редко оставляет женщин равнодушными. В большинстве случаев это упрощало ему работу: дамы млели, хихикали, кокетничали и шли на контакт с нескрываемым восторгом. Но был и другой вариант: женщины, которых привлекательный мужчина бесил куда больше, чем среднестатистический представитель сильного пола. За этим наверняка скрывались причины, в которых с удовольствием покопалась бы старшая сестра Яна – профессиональный психотерапевт.