Присяжные удалились весьма не надолго и, как выяснилось позже, в мудрости своей они скоро решили, что молодой джентльмен был заодно с этими французами, которые только и думали, как бы ввести в страну папство, кровопролитие, грелки и деревянные башмаки. Он считал пустяком зашибить камнем курицу; к чему он только не был способен после этого? Разумеется, он уходил бедного парня, как же могло быть иначе, если дух взывал о пролитой крови? Ужасное ожидание продолжалось недолго, и было прервано словами: «Виновен, милорд».
– Намеренное или ненамеренное убийство?
– В намеренном убийстве.
Подсудимый стоял спокойно, как ему, вероятно, не раз приходилось делать под турецкими пушками.
Судья спросил его по обыкновению, имеет ли он что возразить против присуждения его к смертной казни?
– Нет, милорд. Я виновен в том, что пролил кровь бедного Перегрина Окшота, и хотя я повторяю пред лицом Бога и людей, что не имел этого намерения и что это произошло в пылу борьбы, но я ненавидел его в этот момент, и потому признаю приговор справедливым. Да простит меня Бог, если человек не может этого.
Мужчины, окружавшие несчастного старика-отца, вывели его из залы суда до прочтения окончательного приговора; еле живую Анну также увели и посадили вместе с ним в карету. Старик крепко держал ее руки и не мог говорить.
– Сэр, не теряйте надежды. Бог спасет его. Я знаю, что сделаю. Я поеду к принцессе Анне. Она хороша теперь с королем. Она предоставит мне случай видеть его, и я расскажу ему все.
Она говорила быстро, стараясь, как и другие, поддержать надежду, чтобы сколько-нибудь ослабить страшный удар действительного исхода суда. Комната в гостинице Георга моментально наполнилась друзьями, уверявшими, что в конце концов все кончится хорошо, и совещавшимися о том, что предпринять. Ни сэр Филипп, ни д-р Вулфорд не могли ничего сделать, так как вследствие своего отказа принять присягу королю Вильяму они были на дурном счету. Первый из них только мог написать австрийскому посланнику с просьбою отстоять подсудимого как офицера императорских войск, но вряд ли это было возможно, так как он был англичанином. М-р Феллоус брался ехать с письмом и то же время употребить все старания, чтобы чрез архиепископа Тенисона дело в своем настоящем свете было доложено королю. Почти из одной жалости, чтобы избавить ее от томительного безнадежного ожидания, д-р Вудфорд согласился ехать с Анной на другой же день рано утром, чтобы застать короля, который мог неожиданно отправиться к своей армии в Голландию; промежуток же между приговором и казнью был короток.
Сэр Эдмонд, на счастье оказавшийся в дружественных отношениях с храбрым лордом Кутсом, губернатором острова Вайта, и одним из любимых генералов короля, предложил поехать в Кэрисброк-Кастль в надежде, что посредничество первого будет еще действительнее принцессы Анны. Кроме того, явился посланный от старого м-ра Кромвеля, желавшего видеться с сэром Эдмондом от имени майора Окшота; тот просил сэра Филиппа верить его крайнему огорчению, по поводу результата судебного дела и что его несчастный сын, без сомнения, сам вызвал столкновение. Они вместе с Ричардом Кромвелем приготовили просьбу о помиловании, которую наверное подпишут сэр Генри Майлдмей вместе с большинством выдающихся джентльменов Гемпшира обеих партий; шериф же согласился отсрочить день казни, насколько будет возможно. Прощения, в случаях дуэлей, были таким обыкновенным явлением в последние царствования, что даже приобретались за деньги, и об этом теперь приходилось пожалеть. Сэр Филипп тотчас же хотел отправиться в тюрьму, находящуюся близко к гостинице, но по неотступным просьбам всех окружающих согласился, чтобы ему предшествовал его зять.
Как ни хотелось Анне остаться на несколько минут одной, но она не решалась покинуть старика, который все еще держал ее руку и при каждом перерыве в разговоре повторял, что это убьет мать юноши; так что ей приходилось почти наудачу хвататься за малейшие поводы, чтобы выразить надежды на лучший исход, и она даже сказала, что можно было устроить так, чтобы маленький герцог Глостер, которого так любил король, попросил его за Чарльза. Для них было большим утешением, когда в комнату вошел д-р Вудфорд и предложил помолиться вместе с ними.
Через некоторое время явился сэр Эдмонд, хлопотавший о лучшем устройстве Чарльза. Простые арестанты были обыкновенно скучены вместе, при самой ужасающей тесноте, но с деньгами можно было сделать кое-что; главный шериф разрешил Чарльзу особое помещение, за что пришлось уплатить большие деньги тюремщику. Там его могли посещать друзья, он также мог получать все необходимое, уплачивая за это чуть не на вес золота. Сэр Эдмонд сообщил, что он нашел Чарльза бодрым и сердечно желающим увидеть отца; но так как мисс Вудфорд в своей бесконечной преданности и самоотверженности, уезжает скоро в Лондон, то он просит, чтобы она первая посетила его в этот вечер.
Тюрьма находилась по другую сторону улицы, и сэр Эдмонд быстро провел ее через грязный двор и ужасную комнату, наполненную табачным дымом и запахом пива, где они проходили между несчастными должниками, протягивающими руки, и видели со всех сторон нахальные и угрюмые лица; наконец, они поднялись наверх к тяжелой обитой гвоздями двери, которую открыл, повернув тяжелый ключ в замке, зловещего вида тюремщик, видимо, сдерживаемый в своей грубости только присутствием должностного лица. Спутник ее остался позади, и она увидела Чарльза, склонившегося при свете ночника над письмом к посланнику.
Он вскочил, протягивая руки и с радостной улыбкой на лице:
– Моя дорогая невеста, с каким благородством вы держали себя. Одна правда и преданность. Мое сердце радовалось, слушая вас.
Она склонила голову на его плечо. Она хотела говорить, но ее душили слезы.
– Верная до гроба, – продолжал он, – и вы все еще боретесь за меня.
– Принцесса Анна… – начала она, и слезы не дали ей продолжать.
– Пожалуй! – сказал он. – Будем ждать лучшего. Я еще не потерял надежды! Если посланник похлопочет, король вряд ли откажет; но нельзя рассчитывать на полное прощение… вероятно, предстоит изгнание еще на несколько лет… и тогда вы поедете со мной.
– Если вы непременно желаете быть вместе с той, которая была… могла быть… причиной вашей смерти. О, каждым своим словом я, казалось, наносила вам смертельную рану, – и она заплакала.
– Ничего подобного! Они только доказывал» верность моей невесты Божьей правде и мне, и мое сердце наполнилось гордостью за нее, слушая эти слова, ободрявшие меня в самую тяжелую минуту.
При виде его мужества, она как будто потеряла самообладание. До сих пор она старалась поддерживать дух сэра Филиппа и леди Арчфильд, но, увидев его, не могла уже более сдерживать своих слез.
– О, я вас погубила! – сказала она.
– Нисколько! Есть из-за чего и поплакать. Но не падайте духом, моя Анна. Мне случилось бывать в худшем положении, когда предо мною торчали жерла восьми турецких пушек. Ядра, благодарение Богу, пролетели через мою голову. Может, теперь пронесет беду!
На пути к Железным Воротам я, кажется, отдал бы все человеку, который покончил бы всe мои несчастия пистолетным выстрелом. Но вот я здесь! Может быть, Всемогущий Творец привел меня сюда не только для спасения бедного Седли, но и чтобы я мог очистить мою собственную совесть… и если прощение не выйдет, все же для меня это лучшая смерть. Нет, конечно; все шансы к тому, что вам с другими удастся отстоять меня. я только хотел сказать, что даже если б последовала неудача, то и тогда для меня лучше понести заслуженное наказание, чем умереть с тяжестью на душе; я постараюсь, чтобы они все осознали это, и теперь, облегчив мое сердце, я чувствую себя счастливее, чем в продолжение всех этих семи лет. Если б я только был уверен, что бедняга остался жив, я умер бы, кажется, спокойнее, хотя эти слова и звучат странно. Может быть, после того преследующий его дух беспокойства уляжется в нем.
– О, какое мужество в вас! – Я пришла с надеждой поддержать вас, а вместо того вы ободряете меня.
