– Сэр, я должен сказать вам, что м-ра Арчфильда нет с нами. Это письмо, по его словам, должно объяснить все.

После того послышалось всеобщее восклицание, между тем, как сэр Филипп надел очки и отошел к окну, чтобы прочитать письмо; единственный ответ на все расспросы, который могли дать Анна и воспитатель, заключался в том, что м-р Арчфильд без всякого предуведомления покинул их, когда они были на борту корабля.

В первых словах, произнесенных отцом: «Отправился в имперскую армию, драться с турками в Венгрии», звучало облегчение.

Бедная леди Арчфильд вскрикнула, Люси страшно побледнела, и Анна уловила выражение радости, промелькнувшее па лице Седли, при этом он воскликнул: – Непокорный мальчишка!

– Ш-ш-ш-ш! – отвечал сэр Филипп, – конечно, он мог бы приехать сюда перед этим, но, пожалуй, это лучшее, что он мог сделать. При настоящем положении вещей, миледи, ему не так-то легко было бы выбраться отсюда. Да! да! Гы, в конце концов, прав, мой мальчик.

Пусть сперва дела немного улягутся здесь, прежде чем приставать к той или другой стороне. Мне, старику, ничего не стоит бросить свою должность мирового судьи, но совсем другое дело для горячей молодой головы, и он совершенно прав, что не захотел вернуться сюда, чтобы проводить время в безделье, подобна многим из богатой молодежи. Это бы только погубило его, я рад, что он настолько умен, что сам понял это. Я уже подумывал о покупке другого имения, чтобы занять его.

– Но война, – сказала со стоном бедная мать, – если б только он приехал, мы отговорили его.

– Война, миледи! Да это будет только отличие для него; если б он приехал сюда, еще, пожалуй, голландец потребовал бы его к себе… и как не заблуждается король Яков, я все-таки не мог бы перенести мысли, чтобы сын мой встал против него. Нет, нет; это самое лучшее, что мог сделать мальчик. Вы должны прослушать его письмо; оно делает честь одинаково и ему, и м-ру Феллоусу. Он бы не в состоянии был написать такое письмо год тому назад, когда покинул нас.

Сэр Филипп тут стал вслух читать письмо. В нем были приведены полные объяснения всех его побуждений, как частного характера, так и в связи с политикой, за исключением одного, самого главного, заставившего Чарльза Арчфильда покинуть на время родной дом. Он просил простить его, что он решился поступить так, не спросив предварительно согласия отца; но он сделал это потому, что временное пребывание дома только бы усилило горе вторичной разлуки. Далее он объяснял, почему он держал все это в тайне от своего спутника, и просил отца не обвинять м-ра Феллоуса в том, чего он не мог подозревать; затем следовали горячие поклоны его сестре и матери; в заключение он высказывал убеждение, что «маленький» не будет нуждаться в его попечениях, пока он находится с ними.

Леди Арчфильд была сильно огорчена и пролила много слез, уверенная, что бедный мальчик все еще горевал и не мог вынести дома без жены, которую она уже теперь называла добрейшим существом в мире; но решительно высказанное мнение сэра Филиппа, что он поступил разумно, не допускало каких-нибудь дальнейших порицаний.

Однако он отвел в сторону м-ра Феллоуса и спросил его, не подозревал ли он каких других побуждений, кроме приведенных в письме, из-за которых его воспитанник хотел бы избежать встречи с своим отцом. На это м-р Феллоус отвечал, что поведение юноши было во всех отношениях примерным, что вначале он казался совершенно подавленным горем, но потом несколько оживился, особенно в последнее время, при встрече со старой знакомой. Несчастный м-р Феллоус, только что собиравшийся сделать самый блестящий отзыв о своем воспитаннике, был поставлен в крайнее затруднение его неожиданным исчезновением и почувствовал большое облегчение, когда увидел, что все объяснения последнего были истолкованы в лучшую сторону, и проступок его признан заслуживающим извинения.

Анна благодарила свою судьбу за то, что ее ничего не спросили насчет скрытых побуждений Чарльза, и Наоми, созерцая происходившую сцену, подумала, что, может быть, она судила слишком строго, когда увидела одобрение отца, и что мать и сестра только горевали, что им не пришлось увидеть дорогого им Чарльза.

Арчфильды и слышать не хотели, чтобы кто-нибудь из приезжих двинулся в тот вечер в Порчестер. Д-р Вудфорд, приехавший для совещания с сэром Филиппом, должен непременно остаться, у него будет еще много времени впереди переговорить с своей племянницей; а Анна с мисс Дарпент должны были рассказать им все о своем путешествии и о Чарльзе; кроме того, они должны были услышать сотню новостей от Анны, о которой они почти ничего не знали, так как ни одно из ее сантжерменских писем не дошло по назначению.

Как знакома была ей эта старая обстановка! Гостиная такая же, как она ее видела в последний раз, и большая столовая с длинным столом, накрытым для ужина, с яркими солнечными лучами, падающими из больших окон. Ей казалось, что только вчера она оставила все это; новостью только был этот годовалый ребенок, полный, розовый, с льняными локонами, выглядывавшими из-под его белой шапочки, который позволил ей взять себя на руки и ласкать, пока читалось письмо его отца. Ребенок Чарльза! Он был теперь ее принцем.

Наконец, его взяли у нее и передали на руки леди Арчфильд, начавшей целовать и жалеть его, что его отец не приехал взглянуть на «бабушкина красавчика», между тем Люси повела гостей, чтобы переодеться к ужину; Наоми и ее горничной была отведена лучшая в доме комната, а Анну она взяла в свою, – полную стольких детских воспоминании для обеих.

– О, как я ее люблю! – воскликнула Анна, когда открылась дверь в эту маленькую обитую деревом комнатку. – Тот же самый цветок! Можно подумать, что и цветы на нем те же, что были при мне.

– Милая Анна, и ты осталась такая же после всех твоих королей и королев и всего, что тебе пришлось испытать, – И две подруги крепко обнялись.

– Ну, уж, эти короли и королевы! Никто из них не стоит моей Люси.

– И теперь расскажи мне все, расскажи мне все, Анна, и прежде всего о моем брате. Изменился ли он, здоров ли?

– Изменился! Он стал теперь таким красивым кавалером, совсем как ваш дядя на портрете, который был убит и о котором всегда вспоминает с такою горестью сэр Филипп.

– Мой отец всегда надеялся, что Чарли будет походить на него, – сказала Люси. – Ты должна сказать ему это. Но я боюсь, что он стал серьезным и грустным.

– Серьезный, но не грустный.

– И ты его видела, Анна, и говорила с ним? Известно было тебе, что он собирается на эту страшную войну?

– Он говорил, но не сказал когда.

– А! Я была уверена, что ты знаешь об этом больше его старого воспитателя. Он всегда считал тебя своею маленькою невестою и всегда был готов открыть тебе свое сердце. Разве ты не могла удержать его?

– Не думай, Люси; он высказывал свои побуждения, как будто уже глубоко обдумал их, и видишь, твой отец также признает их основательными.

– Да; но как-то я не могу представить себе, чтобы наш Чарли мог сделать это на основании одних благоразумных, высоких, скучных доводов, которые обыкновенно приводятся в письмах.

– Ты не знаешь, как он изменился с тех пор, – сказала Анна, и легкий предательский румянец показался на ее щеках. – Кроме того, ему невыносимо теперь быть дома.

– Не говори этого, Нань. Моя мать заблуждается. Но хотя он и любил свою бедную маленькую жену или старался по долгу уверить себя в этом, она просто сживала его со света.

Я думаю, что настоящая причина в том, что отец, кажется, писал ему насчет этой молодой девицы на острове Вайте с ее имениями, – она очень привлекает его этим, потому что Чарльз был бы тогда занят. Ведь говорят же, что Перегрин бежал, чтобы избавиться от женитьбы на своей кузине; может, и Чарли предпочел изгнание по той же причине.

– Он ничего не говорил об этом, – сказала Анна.

– О, Анна, как жаль, что у тебя нет поместья! Ты составила бы его счастье и любила бы его маленького Филя! Анна! ведь так? Я догадалась! – И Люси поцеловала ее в обе щеки.