— Поведай мне, государь. Хотя сдается мне, о делах на Западе ты тоже знаешь кое-что.

Ринтэ кивнул, хотя лицо его оставалось непроницаемо.

— О Западе ты знаешь больше, Онда. В том даю слово. Но о Востоке и Севере я тебе скажу.

***

В вое метели слышались дикие чужие голоса. Суэра сидел, привалившись к каменной стене, измотанный до предела, безразличный. Не было сил бояться, не было сил думать, как они будут выбираться отсюда, куда они пойдут, если вообще на этой земле осталось еще место, куда идти. В плошке с ворванью плавал чадный вонючий огонек, еле-еле разгонявший тьму. Люди, сбившиеся для тепла в кучу на каменном полу, воняли не лучше. Большая темная меховая груда. Как звери.

Суэра слушал. Метель выла уже много часов. Зима пришла рано, пришла внезапно, накинулась, как тать. Лед покрыл море. Вода взбунтовалась, лед потрескался, льдины встали дыбом, а потом снова ударил мороз, и море застыло вздыбленными ледяными волнами. Вода сдалась. Умерла. И это за одну ночь.

Во льду застыли лодки и корабли, как мухи в янтаре. Когда буря утихла и в небе засияло ослепительно ледяное солнце, рыбаки вылезли из домов, пытаясь высвободить из льда свои лодки. Суэра стоял на берегу, когда земля начала медленно проваливаться, а лед пополз вперед, давя всех, кто не успевал уйти с пути блистающего ледяного языка. Вода вырывалась из трещин, как кровь, и мновенно застывала, и под тонкой ее коркой проступали шевелящиеся очертания сирен и морских змеев. Суэра, оцепенев, увидел, как одна из сирен, самая крупная раскрыгла круглый зубастый как у миноги рот — и корка треснула, выплеснув наружу клубок переливающихся как сталь тел. Змеи струились, ослепительно радужные, распахивая изящные пасти с острыми прозрачными клыками. В раскосых глазах без зрачков плескалась ледяная голубизна. И на каждом из змеев, вросши в стальную шкуру хвостом, сидела сирена.

И началась бойня.

Суэра еле успел взять себя в руки. Возможно, это спасло тех, кто сейчас лежали здесь, в пещере. Он успел начать песню защиты, и те, кто были рядом, смогли уйти от берега. Суэра отступал последним, его волокли под руки двое, а он пел, пел с ощущеньем крови во рту и с кровавой дымкой в глазах, выблевывая последние силы. С берега были слышны хруст, треск льда, когда оттуда выплескивался очередной змей, вопли, глохнувшие подо льдом, куда сирены затаскивали людей, и под прозрачным его стеклом еще некоторое время в клубах крови были видны безумные глаза, разинутый рот и прилипшие ко льду ладони. Вокруг черных дыр — нор во льду — каймой алела кровь.

Суэра пел, почти умирая, и сознавая, что его мир умер. Что все кончено. И что дальше, наверное, уже ничего не будет.

Они укрылись над обрывом. Отсюда было видно весь берег, и все, что творилось внизу. Люди стоял молча, не в силах осознать, что это — на самом деле. Ашвана, молодой одноглазый рыбак, сильный, как кит, отчнулся первым, и стал загонять людей в пещеру. К тому времени небо подернулось легкой дымкой, что предвещало скорую бурю. Мужчины закатили проход круглым камнем, и в пещере воцарилась жуткая тишина, полная страха.

— Будем ждать, — ответил на невысказанный вопрос Ашвана. — А потом пойдем в Холмы.

Суэра ничего не ответил. В него пытались затолкать еду, поили. Тело не принимало, но он заставлял себя есть. Потому, что еслди они выберутся мз пещеры, защищать всех придется ему. Снова придется петь И надо точно знать, куда и как он подут, чтобы правильно сложить песню. Сейчас нельзя ошибиться.

И нельзя умереть.

Идти и правда было больше некуда. Вряд ли соседние поселки уцелели. А кроме поселков на севере ничего уже не осталось. Столица севера была разорена еще четырнадцать лет назад, когда покойный блюститель Севера вовевал с Королевской четвертью. С тех пор народ жил укромно, прячась и друг от друга, и от тварей, и от Белой стражи из Столицы.

Только Холмы. Пусть только окончится буря. Суэра закрыл глаза и начал складывать песню, пытаясь припомнить и предугадать все опасности, от которых надо будет защитить людей.

***

— Я больше не могу…! — выдохнула Аримэ, падая на колени. Риама выругался, рванул ее за руку, заставил встать.

— Мама, мама! — надрывно, отчаянно орал с берега чей-то ребенок. Риама посмотрел вперед — первые уже карабкались по склону, так похожие на снегу на черных жуков.

Над ухом свистнула стрела, Риама зажмурился и присел.

— Быстрее! На берег! — орал Дайна, стреляя в кого-то за спиной у Риамы. Риама боялся оглянуться. Он знал, что увидит. С трудом вытаскивая ноги из жирной, черной чавкающей жижи, он подхватил Аримэ и побрел к берегу. Он не мог быстро. Уже не мог.

Лучники продолжали бить со склона, такого близкого и чудовищно далекого. Двое мужчин с копьями спрыгнули с заснеженного берега и побежали к ним.

— Брось меня…

Он даже не ответил. Не за тем они три седьмицы прорывались из Даррамы к Холмам, чтобы сдаться сейчас, на пороге спасения. Он стиснул зубы и рванулся из последних сил. За спиной, судя по всему, мужики рубили болотного червя, эти его мерзкие, красноватые стремительные кольца, вспарывающие тяжелую поверхность болота. Оно как ловушка легло перед ними после всех этих проклятых, чудовищных дней. Его не было тут прежде. Земля взбесилась, земля была против людей. Больше нет короля, порядок рухнул, больше ни на что нельзя положиться, ни во что нельзя верить. Безумие пришло.

Риама упал грудью на берег, вытолкнув вперед Аримэ. В глазах плыли желтые пятна, во рту стоял привкус крови, грудина болела. Еще немного, ну!

Болото отпустило с недовольным чваканьем. Двое других выбрались рядом, подхватили под руки, не говоря ничего.

Он чуть не заплакал, вспоминая, как в Дарраме одни бросали других на съедение тварям, чтобы хоть еще день прожить. Он не знал, что теперь в городе, но надеялся, что всех этих, всех этих гадов, трусливых сволочей сожрали, или они сами передохли от голода и страха в своих норах. Лучшего они не заслуживали.

"Чтобы болото тебя засосало", — подумал он. "Грязь — в грязь".

До Холмов добралась едва треть людей. Но все же они шли, они боролись, они прорывались. Они верили друг другу, они спасали друг друга, защищали слабых. Они никого не бросили тварям, чтобы откупиться, как бы ни шептали голоса в голове.

Они уже стояли наверху, глядя на черную полосу, оставшуюся за ними. Боги, неужели они прошли весь этот путь? Вот эта черная жидкая полоса — проломленный их бегством лед болота? Хорошо, что оно недавнее, не успело стать глубоким, иначе бы им не пройти. И если бы не этот совсем мальчишка-бард, который плакал и трясся весь — но вел, вел, чуя нутром верный путь, они бы погибли все.

Черная вязкая жижа пятнала склон, отмечая их путь. Жуки, перепуганные тараканы ползли вверх по белому снегу.

Кто-то ахнул. Риама посмотрел вниз. Черное с красноватым отливом лоснистое кольчатое тело выбиралось на берег. За ним еще одно, и еще. Вскоре вся поверхность болота почернела и забурлила от бешено скользящих колец.

— Пппровались ты…, - чуть не рыдая, выругался кто-то рядом. Риама чувствовал, как из горла рвется вопль дикого отчаяния и ненависти, как вдруг черный змеящийся клубок внизу застопорился у самого подъема, словно наткнулся на какую-то преграду.

— Ааааааа!!! — тоненько закричал мальчишка-бард. — Аааааа!!!!

Риама понял все, о чем он орал. А когда сумел встать и посмотреть туда, куда указывал мальчишка, он увидел в ранних сумерках зимнего дня Ночных. Он сразу понял, что это Ночные. Они, словно не замечая того, что творится, быстро скатились вниз, и впереди их была женщина в блестящей кольчуге. С высоты летели чернооперенные стрелы Ночных.

Риама заплакал, кусая кулак. Аримэ села на снег и закрыла лицо руками.

***

— Возможно, такое творится и в Королевской четверти. В которой нет короля.

— Ты пришел, чтобы я дал короля Дню? — спросил Ринтэ Злой Язык.