Деанта молча смотрел на них. Науринья, пошатываясь, подошел и встал чуть позади него и Арнайи, который тоже смотрел на пленных. Он явно видел что-то незримое другим.

— Почему вы гнали этих женщин? — спроси Деанта.

Юноша даже не пошевелился. Он словно не слышал ничего и вообще не осознавал, что происходит. Один из воинов пнул его, но тот лишь шатнулся как кукла, по-прежнему глядя широко раскрытыми глазами неведомо куда.

Науринья хмыкнул.

— Он не ответит, государь Дня. Он пустой. Шелуха. И наполнить ее нечем.

Деанта коротко глянул на него и кивнул.

— Говори ты, — бросил он мужчине в белом.

Мужчина сглотнул, облизнув сухие губы.

— А я что? Мне было приказано! Я не могу ослушаться, я служилый человек… а они нарушили!

— Но почему вы их просто не убили?

Глаза мужчины забегали, он глянул на соседа, но тот не реагировал.

— Они убили бы меня, — кивнул он на него. — Юных все боятся. Они не люди! Они хуже тварей! А мне некуда было идти!

— И что сделали эти женщины?

Пленный посмотрел на беглянок. Долго мялся.

— Они молодые. Им запрещено уходить.

— Почему?

Он лишь дернул плечом. А потом его прорвало.

— А почему, почему они должны уйти? Другие не могут, а они, видишь ли, сбежали! Неет, пусть все терпят, все! Я старый, мне только подохнуть, а эти суки — они для нового мира! Им все! Все им! А они бегут! Меня из жалости, как пса! Когда буду сдавать, лапы ослабнут — просто прирежут, добренькие! Такие же, как они и прирежут! Пусть сдохнут! Пусть, пусть! Ты им даже воды дал, а мне — нет! Я и для тебя дрянь! — орал он, багровея, и жилы на его лбу и шее вставали буграми. — А я жить хочу! Жить! — его вопль переполнял пещеру.

— То есть, вы загоняли их потому, что они сделали то, чего не посмели сделать вы, — тихо сказал Деанта. Майвэ уже научилась понимать его. Деанта был в бешенстве. — Что ты скажешь, если я тебе скажу, что пришел встать на Камень и все исправить?

Мужчина сначала застыл, затем его брови изумленно полезли на лоб, и он как-то глухо заухал, а потом стало понятно, что он хохочет.

— Ты? Ты? Это ты тот самый королевский выблядок, которого все ждали-ждали, а потом уже и перестали? Ты где был-то? А? Чего ж тебя мамаша-сучка сразу не предъявила-то? Поставила бы на Камень-то, и все! Кому ты нахрен нужен, теперь-то кому ты нужен, не осталось никого! Ни моих не осталось, никаких других не осталось, все, все кончено! — он рвался и скалился, рычал и выл, словно пытался дотянуться до глотки Деанты, бился, словно в припадке, пуская пену.

Науринья шагнул к нему, схватив его за волосы. Присел, глядя прямо в бешеные и смертельно испуганные глаза пленника. Оскалился.

— Говоришь, воды не даем. Ну, пей, — почти шепотом произнес он. Пленник внезапно затих. — Пей. Ну? Ты же жить хочешь? А не будешь пить — убью, — с улыбкой сказал он.

Пленник прижался к стене. Науринья поднес к его губам флягу.

— Пей.

Пленник сделал несколько глотков. Потом задергался, отплевываясь и выкатив глаза на лоб.

— Ну, я так и думал, — выдохнул Науринья и прежде, чем кто-то что-то успел сделать, вогнал ему в глаз стилет. — Он не может уже пить воду людей. Боюсь, и еду тоже не сможет есть. Он все равно что мертв.

— И зачем ты это сделал? — воскликнул Деанта. — Теперь мы ничего не узнаем!

— Узнаем, — спокойно сказал Науринья, вытирая клинок о белую грязную котту покойника. — Эти женщины могут пить воду людей. Они расскажут.

Майвэ вместе с девушками из города омыла лица Руа и Сохоры, расчесала их волосы. Воины уложили их в спальной нише, сложили их руки на груди и положили на грудь их мечи. Деанта стоял над ними, и желваки на его скулах бешено плясали, когда он пытался загнать назад слезы. Это добавит ему горечи, добавит ему гнева и решимости.

— Прощайте, братья мои. Мы встретимся за снами богов. Пусть дорога ваша будет чиста, и вас не терзает ни жара, ни стужа, и всегда будет сладка ваша вода. Да не будут забыты ваши имена.

Они постояли возле мертвых и отошли, остались только Науринья и Майвэ. Майвэ сосредоточилась, ловя нити силы. Земля, вода и ночь были рядом, и она потянулась к ним, и они ответили, струясь через нее и забирая свое. Прах ушел к праху, вода ушла к воде, и ночь окутала темнотой нишу. Это было нетрудно — здесь была сила отца. Она слышала его далекий-далекий отзвук, как еле слышное эхо.

"Папа. Папочка. Прости. Я вернусь. Я обязательно вернусь"…

Науринья криво улыбался, по левой его скуле катилась слеза. Майвэ знала, о ком думает он и у кого просит прощения. Он смотрел своим магическим зрением вслед этим двоим, уходящим из мира, той дорогой, куда собрался идти и он.

"Он не вернется со мной", — окончательно осознала Майвэ, и ее сердечко сжалось, и она посмотрела на Арнайю Тэриньяльта. Тот медленно повернул к ней незрячее лицо.

"Я вернусь с тобой, госпожа моя".

— Мы жили в Амре. Это небольшой город, к северо-востоку от Столицы. Когда все случилось, — говорила Иште, — мне было около года. — Она помолчала. — Смуту я толком и не помню. Все время была война, понимаете. Потом, когда все как-то утихомирилось, Амра подчинилась принцессе, да… Много народу погибло, был голод. Кто-то ушел на юг, к Тианальту, кто-то остался, ну, как везде. Много было сирот. И принцесса собирала их к себе, многие и просто отдавали детей, чтобы с голоду не померли. Ну, и лишние рты тоже… Знаете, они брали охотнее тех, кому было не больше пяти или семи лет, остальных не очень, не всех. Айрим сказал, что в Столицу возьмут всех, кто захочет строить новое. Тогда-то земля и начала умирать. И мы пошли. Мне тогда двенадцать было. Мы были готовы все делать, — она замолчала, словно ей было стыдно.

— Говори, девушка, не бойся, — сел рядом с ней на корточки Деанта. — Мне надо знать, чтобы все исправить.

Иште кивнула.

— Принцесса всех принимала. Все Юные — ее дети. Но самых младших забирали в Дома Детей, и оттуда они выходят вот такими, — она показала на второго, бесстрастного, пустого пленника. — Айрим говорит, что лишь они чисты. У них нет привязанностей, и они могут стать Юными, которые будут жить в Городе Грядущего века, он так говорит. — Она помотала головой. — Всех детей, таких вот маленьких, собирали по всем землям, где могли. Дети принцессы, да. — Сиэнде прижалась к ней, словно утешая, погладила по руке. — Кто постарше, вот как она, тоже брали, но мало кто из них становился Юным… Айрим говорит…

— Кто такой Айрим? — спросил Деанта. Он хотел знать, кто для Столицы этот человек.

— Айрим? Он муж принцессы, он просто Айрим. Наставник всех. Да. Юные понимают его без слов, они любимые Дети его и принцессы, да.

— А остальные?

Иште не сразу ответила.

— В город принимают всех. Всем есть еда и вода, и одежда, и кров. Но избранные — только Дети и Юные. Новый мир принадлежит им, да. Остальные недостойны, они просто доживают. Служат Новому миру как могут. Все должны служить Новому. Есть такие, кто добровольно отдает себя новому миру и становится боговнимателем. — Ее передернуло. Майвэ чувствовала, что за этими словами стоит нечто большее, чем ей уже известно.

— Как становятся? — мягко сказала она.

Иште опустила глаза, видимо, собираясь с мыслями.

— Айрим говорит, что все имеет свою цену, и ее надо заплатить.

— И?

— У каждого своя цена. Они становятся почти как Юные. Только не перестают стареть, просто медленнее стареют. Для этого им приходится…занимать жизнь у кого-нибудь.

Это было настолько тошнотворно-очевидно, что Майвэ даже не удивилась. Она помнила рассказ матери, когда ее готов был убить родной брат.

— Они правда слышат богов?

— Так говорят. Но лет двадцать уже боги молчат, и боговниматели сходят с ума… Айрим велит Юным их убивать, когда так случается.

Двадцать лет. Майвэ переглянулась с Науриньей. Тогда отец запер Жадного…