Райта не сразу ответил. Ему было тяжело говорить об этом.

— Потому… что я… полукровка…, - он вскинул голову. — Потому, что все мне всегда так говорили!

— А ты что?

— Я дрался!

— И как?

Райта прищурился.

— Ты не думай, они меня один на один боялись бить! Я и четверых мог! А еще у меня есть нож!

— Ну, так что же, ты показал им, что один стоишь четверых. Значит, ты вчетверо лучше любого из них. Так что половина твоей крови покрепче будет, чем вся их чистая.

Райта просто расцвел от таких слов.

— Мать привезла тебя, — спустил его на землю Маллен, — потому, что хочет, чтобы ты выжил. Ты там ел так, как здесь? Спал так? Носил такую одежду? Племя умеет лечить такие раны, как мы?

Райта помотал головой. Шерг Маллена напоминал шерги из сказок, где по одному слову появлялось все, что хочешь. Другое дело, что он даже и не знал многих вещей, чтобы их захотеть. И этот волшебный, богатейший шерг тоже был ему не чужой — ведь половина крови у него была здешняя.

— Так вот, Райта. Ты уже видел и знаешь больше, чем любой из твоих соплеменников. Вам нужна Правда и единый вождь. И когда настанет время Круга, мы поедем туда вместе. И ты бросишь вызов всем, и станешь вождем.

— Но почему я? — внезапно осипшим голосом проговорил Райта.

— Потому, что ты родился в Ничейный час, потому, что ты сын Пустыни и сын Дня.

— Но почему не ты? Ты великий, тебя знают наши племена, ты…

— Я зарубил брата. Великий Тианальт повесил брата. Я не могу стать опорой Правды. А ты можешь. — Маллен подался к сыну, стиснул плечо. — Но ты придешь на Круг не просто так. Я не могу ждать, пока ты возмужаешь, не будет у тебя великих учителей, как у героев в легендах. Но героем ты станешь. Ты придешь туда героем, чтобы все сказали — вот наш вождь, и мы пойдем за ним.

— Но…

— Ты пойдешь в Потерянный шерг, ты добудешь Копье и вернешься живым.

Райта разинул рот, закрыл. Потом опять открыл.

— Но… Копье…

— Если оно не там, то больше его нигде нет.

Райта сглотнул. То самое копье Торамайи, сына Огня. Легенды говорили, что тот, кто добудет его, станет вождем всех Пустынных.

— Но Копье…

— Ты второй раз уже это говоришь.

— Я хотел сказать, что Копье сможет взять лишь избранный…

— А ты не считаешь себя таковым?

— Нет… я просто Райта.

— Ты сын сильного клана Раштанальтов, и их узлом украшен твой пояс. Ты мой сын.

— Великого Маллена…

Маллен кивнул.

— Так и думай всегда. Ты сын великого Маллена и внук могучего Йирема Раштанальта, которого я убил в честном поединке. У избранного на лбу не написано, что он избранный. Избранным становится тот, кто оказывается в нужном месте, в нужное время и кто сделает все как нужно. Иди, попытай судьбу.

Райта упал на колени и ударил лбом в каменный пол.

— Я слышал тебя, отец. Я сделаю, как ты сказал.

ХОЛМЫ. СЕВЕРНАЯ ГРАНИЦА

Тэриньяльт обернулся, и Диэле вздрогнула — она ощутила его взгляд. Она знала, что Тэриньяльт не видит — то есть, видит не так, как обычные люди и даже маги. Об особом зрении Тэриньяльтов знали все Холмы, только мало кто был тому свидетелем. Диэле чувствовала какое-то еле заметное давление воздуха, чуть ощутимый холодок.

— Ты ведь тоже почуяла, госпожа? — негромко спросил он.

— Да, — кивнула Диэле. — Ты прикажи своим людям отойти. Пусть лучше стоят позади. Там, где еще течет сила короля.

— Отдохнем, — скорее, приказал, чем предложил Тэриньяльт.

Диэле не стала противиться. Идти дальше ей отчаянно не хотелось. Она просто боялась.

Северные подземелья выходили далеко за кольцо Холмов. Когда-то по ним можно было выйти к морским гротам. Старинные песни рассказывали о ночном море, светящихся волнах и странных рыбах, поднимающихся в лунные ночи к поверхности воды. О деве Кеньалле, песней одолевшей сирен и усыпившей морского змея, о золотой ладье Берны, который отправился искать Остров женщин, и теперь вечно скитается в ночи по волнам.

Здесь сохранились лестницы и ниши для отдыха, колодцы, порой старинные лампы, в которых масло почернело и стало вязким. В нескольких пещерах на стенах были выложены мозаичные рисунки, в которые были встроены свеьтильыне камни, а в сталагмитах можно было разглядеть очертания статуй. Провал здесь был далеко, и Бездна не шептала. Это казалось странным, поскольку силы короля она тоже не чувствовала. Здесь была ничейная земля. Диэле порой посещала крамольная мысль, что Провал — нечто живое, охотящееся за людьми. А здесь людей не было. И потому Провалу здесь нечего было делать. И эта пустота была непривычна и пугала хуже любого воя Бездны.

Еще через одну ночь под землей почувствовалось мощное движение воздуха, холодного, влажного. И они поняли, что впереди море.

Широкие ступени спускались вниз, сверху сиял крошечными искрами кристаллов высокий круглый свод. Шума моря они не слышали. Диэле почи бежала вперед, и Тэриньяльт хватал ее за руку, чтобы не убежала в опасную неизвестность и подозрительную тишину. Так, держась за руки, они и вышли к сиянию заледеневшего моря в свете кровавой луны. Льды переливались красным. Лед горбился волнами, словно море замерзло в один миг, в движении. Вода прозрачным языком лежала на смерзшемся песке у входа в высокий грот. Пол его был круглым и вогнутым, словно неглубокая чаша, в которой осадком лежала тень.

У Диэле было четкое ощущение, что это не просто тень. Она была более густой, непроглядной, тяжкой. Диэле подняла взгляд — Тэриньяльт стоял, насторожившись, и глядел незрячими глазами в эту чашу. Лицо его было напряженным. Диэле обошла чашу по краю и вышла из грота. Чаша ощущалась затылком, холдно, тяжело и свербяще.

Диэле помотала головой, стряхивая наваждение, и посмотрела на застывшие волны. Лучше бы она не смотрела. Лед был красным не только снаружи, от света полной луны. Он был красным внутри. Там, где застыли во льду тела людей. Мужчин, женщин, детей. Лед сохранил их последние движения. Выпученные глаза. Разинутые рты. Жуткие раззявленные раны, вокруг которых застыли клубы крови. Прижатые к ледяной корке ладони, словно человек пытался выдавить стекло в окне. Голова ребенка. Девочки. С золотыми волосами, вставшими ореолом вокруг спокойного личика над обрубком — точнее, обрывком шеи. Диэле села на землю. Свернулась клубком. Голова ее мутилась, из носу шла кровь. Ее била дрожь.

— Вставай! Вставай! — услышала она над ухом яростный, страшный голос Тэриньяльта. — Вставай! Оно там, оно идет!

Он слепой. Он не видит…

Или видит? Иначе почему у него такой голос?

Она встала на четвереньки, Тэриньяльт рывком поставил ее на ноги и развернул лицом от моря. Перед ней была чаша, до краев полная мрака.

— Это. Надо. Уничтожить.

Диэле смотрела во мрак. Мрак тянулся в душу, дергал за какие-то тоненькие ниточки.

"Ты слабая. Ты никому не нужна. Науринья не любит тебя, ты же сама знаешь. Вступи в чашу. Прими питье мое, и стань сильной. Ты получишь все. Ты сможешь все. Прекраснейшая, могущественнейшая, владычица Диэле!"

— Помоги мне! — отчаянно крикнул над ней Тэриньяльт.

Диэле словно стекалась внутри своего тела к сердцу. Оставалась одна оболочка. Она собиралась в тяжелое, мрачное, жестокое ядро, только не слушать.

"Науринья меня не любит. Но я его люблю. Я его отчаянно люблю. Я люблю!"

Диэле толкнула вперед тот пылающий тяжелый комок, что образовался в ее сердце, направила туда, где стоял на колене, занеся кинжал над полной тьмы впадиной Арнайя Тэриньяльт. Ровно в тот момент, когда полетели в стороны куски льда и из моря вынырнула серебряная голова морского змея и устремилась на них, Арнайя Тэриньяльт всадил кинжал в дно чаши. Он весь вспыхнул, очерченный синевато-белым светом, подобным молнии, и глаза его были полны молний.

— Здесь власть моего государя, — почти прошипел он сквозь стиснутые, пламенеющие зубы, и молния по кинжалу ушла в землю, выплескивая из нее маслянистую тьму. Змей разинул пасть, огромную, в рост человека, запрокинув голову и крича от боли, пронзительно, скрежещуще. Он бился перед гротом, свиваясь и развиваясь, охваченный молнией, и не мог ворваться внутрь.