— Значит, мы можем выдержать удар?

— Если адская зажигалка не рванёт прямо над нами, то… да, герр рейхсмаршал.

Херрик был ошеломлен. Его так поразила степень разрушения страны, что он забыл думать о выживании. И настолько упёрся в неудачу его системы ПВО, что не смог представить возможные выгоды. Сколько региональных и местных центров было потеряно из-за растерянности персонала? Всего несколько простых шагов намного увеличат их шансы.

— Вырубите всё ненужное освещение. Проверьте работу ФВУ. Закрепите всё, что может слететь. И держитесь. Будет жёстко.

До сброса прошли минуты, а может быть секунды. Казалось, что время тянется часами. Бомбардировщики уже ползли над городом. Кто-то молился, кто-то писал прощальные письма. Слова Геринга переломили отчаяние и деморализацию, но на самом деле всерьёз никто не рассчитывал уцелеть.

Потом обрушился мощный удар. Всё заволокло пылью и дымом, с потолка падали панели. Людей сбило с ног сотрясением. Херрик видел, что пол действительно задвигался и пошёл волнами. Планшеты изгибались и ползали по направляющим. Угрожающее глубокое рычание заполнило весь зал. Не было какого-то определённого источника, просто сплошной шум. Чашки и блюдца, стоявшие в углу, рассыпались на осколки. Херрик ощутил, что падает, самым пошлым образом приземляясь на задницу. Свет совершенно пропал.

Потом пришла вторая встряска. Она напугала больше, несмотря на то, что сам толчок был намного слабее. Просто всё, что могло сломаться, уже сломалось, и все, кто могли упасть, уже были на полу. Их встряхнуло, и обломки разлетелись во все стороны. Тряска продлилась дольше первой волны, и уже ослабевала, когда пришло эхо третьего удара, ещё более тихое. «Тихое», конечно, относительно. Хотя центр управления строился из расчёта на бомбардировку, при составлении проекта никто не рассчитывал на адские зажигалки. Пружины, подумал Херрик. В следующий раз закрепим всю постройку на пружинах, которые поглотят вибрацию. Наконец, пришла четвертая ударная волна, сильнее прочих, кроме самой первой.

Тряска продолжалась. Безжалостные удары, каждый из которых добавлял беспорядка и разрушения в зале. Они становились всё слабее, но всё больше повреждали бункер. Последний толчок надломил стены и обрушил облицовку потолка. После того, как всё закончилось, в совершенно тёмном помещении наступил спокойствие. И полная тишина. Даже когда включилось аварийное освещение, сквозь пыль, дым и мелкое крошево ничего нельзя было рассмотреть. Но вентиляция работала и вскоре очистила воздух. Зал превратился в руины, от по-немецки чётко устроенных рабочих мест не осталось ничего, кроме воспоминаний. Люди поднимались с пола. Одна из женщин непрерывно бормотала: «Мы живы, мы живы».

В углу бункера как будто что-то взорвалось. Куча битых обломков и разломавшихся потолочных плиток внезапно зашевелилась, потом разлетелась в стороны, и появилась голова Геринга. Тело и ноги всё ещё скрывались в завале, но он улыбался!

— Конечно мы живы, глупышка. Когда-то я летал на триплане «Фоккер». Уж если я это пережил, никакие американцы с их адскими зажигалками меня не проймут. Фельдмаршал Херрик, теперь вы понимаете, чем командуете? И заодно, кто сейчас я?

Херрик задумался на несколько секунд. Внезапно его посетило прозрение. Да, ОСПВО потерпела неудачу именно как противовоздушная. Но не потому, что была построена с ошибками — просто никто не мог предположить, с чем она столкнётся. Зато она оказалось, пожалуй, самой лучшей в мире системой связи. Ни одна другая страна не достигла ничего подобного. Коммуникационные каналы работали превосходно, даже столкнувшись с немыслимыми трудностями. И более того, благодаря высокой защищённости — как только стихнет электромагнитный шторм — они смогут обеспечить координацию восстановления того, что осталось от Германии. А Геринг? Он, вероятно, единственный оставшийся из высокопоставленных членов правительства.

Херрика озарило снова. Он предполагал, что присутствие рейхсмаршала здесь — случайность. Ну или старый лётчик-истребитель решил умереть среди обломков Люфтваффе. Но Геринг наверняка умел просчитывать всё от начала до конца. Он осознал суть американского рейда и продумал всё заранее. Интересно, Гитлер на самом деле настолько впал в маразм, что не поверил в разрушительную мощь налёта, или…

— Да, мой фю… — Геринг остановил его мановением руки.

— Господин президент. Давайте так. У Германии уже был фюрер в этом веке, хватит.

Херрик кивнул, принимая поправку.

— Да, господин президент. Мы восстановим работу линий связи, а что потом? Что вы намерены делать?

— Чтобы заключить мир, неужели неясно? Хотите, чтобы американцы возвратились завтра или послезавтра, чтобы разровнять здесь всё окончательно? Наши армии не устоят, если амеры сбросят на них адские зажигалки. Если нам придётся пойти на унижение, чтобы добиться мира, так тому и быть. Санни, вы угадали. Двенадцать бомб. Выигрыш за вами. Когда вы с женихом воссоединитесь, можете жить в Каринхалле сколько пожелаете.

Точка 46.8 север, 4.6 запад. Авианосец «Шайло», где-то по правому борту в корме

Демократы, подумал главстаршина, это определённо происки демократов. Он и его бригада пробивались через пожары в посудомоечной. Это было не очень трудно. «Самоа» вылил на этот участок столько воды, что большая часть возгораний погасла раньше, чем в отсек вошли люди. Местами ещё горело, конечно, иногда прямо на их пути. Но не серьёзнее, чем случайно пролитое на плиту масло. Они справлялись без труда. Намного худшим препятствием были дым и ядовитый чад. Чиф был весь дочерна закопчён. Нехорошо, совсем нехорошо. Так они пробрались через посудомоечную и достигли вертикальной шахты, проходившей через палубы. Потом вернулись за передвижным насосом, дозаправили его. Проверили, что мичман Пикеринг в порядке. У него на лбу зияла рана, но он дышал. А потом попробовали открыть люк. Он был задраен сверху.

Чиф беспокоился куда больше, чем позволял себе показать. Он чувствовал, что корабль обречён и смерть его близка. С тех пор, как «Шайло» содрогнулся от большого взрыва, всё чаще и чаще докатывались детонации послабее. Десятилетия опыта и множество пережитых ЧП подсказывали ему, что сейчас пожары вышли из-под контроля. С каждым взрывом корабль стонал, получая новые смертельно опасные повреждения. А люк, который был их выходом, закрыт. Сверху.

— Нам надо уходить через корму. По направлению к носу всё горит, дифферент растёт, затопление тоже. Должен быть проход. Гибсон, вы старший. Ждите здесь. Позаботьтесь о господине Пикеринге, пока я не вернусь.

Главстаршина нырнул обратно и исчез в темноте. За его спиной сразу зашелестел ропот, что авианосец уже покинут, и эсминцы скоро его торпедируют, чтобы пустить на дно. Кто останется на борту, утонет с ним. Корабль кренился, устоять на ногах становилось всё труднее. Один моряк положил руку на переборку и в ужасе её отдёрнул.

— Холодно. Мы уже под водой!

Гибсон влепил ему по челюсти и остановил истерику. Сейчас паника убьёт всех. Наконец главстаршина вернулся, с зажмуренными от дыма глазами и несколькими ссадинами. Он проблевался и отдышался.

— Я нашёл выход. Там тесно, но мы пролезем. Надо преодолеть около тридцати метров против уклона. Если упираться локтями и коленями, осилим. Держитесь за ремень того, кто впереди. Не толкаться, не пихаться, иначе все там и останемся. Если у кого нет дыхательного аппарата, прикройте нос и рот тканью. Намочите чем-нибудь. Если нет воды, используйте мочу. Вы трое, с господином Пикерингом, держитесь в середине группы и смотрите, чтобы он не врезался ещё во что-нибудь.

— Я в порядке, чиф. Справлюсь сам, — голос мичмана был слабым и дрожащим, но он всё-таки говорил. Это хорошо, подумал главстаршина, хотя будет лучше, если он скажет что-нибудь разумное. Но он слишком молодой офицер и, вероятно, демократ. Нельзя ожидать от него разумных решений, даже со целой головой.