— Клятвы были произнесены всеми присутствующими, — продолжал Саррет, — что, кстати, заняло достаточно времени — и начался пир. Согласно той же устоявшейся традиции, пир продолжался несколько часов. Супруга Крадура не просыпалась, и правитель произносил тосты от имени их обоих. А когда празднество закончилось, свежеиспечённый властитель княжеств Семи Братьев, обнаружил, что его жена мертва.

— Ой, — сказала Элья. Хотя удивляться было особенно нечему — название рассказа говорило само за себя.

— Вот-вот. Причём мертва она была уже довольно давно — по всей видимости, с начала праздника, когда он принял её за спящую. Так и получилось, что подданные королевства принесли клятву верности трупу, и все те часы, что шёл пир, труп был официальной правительницей земель Семи Братьев.

— Жуткая история. — Элью передёрнуло.

— Да, неприятная. Некоторые считают, что это событие было плохим предзнаменованием для княжеств Семи Братьев. Ведь именно тогда началось движение за независимость, и Крадур, несмотря на свои попытки сохранить страну предков, не смог предотвратить неизбежный итог… Цитирую по памяти.

— Хочешь, чтобы я похвалила твою память?

— Думаешь, я за этим всё это сейчас рассказывал?

— Думаю, и за этим тоже, — холодно улыбнулась Элья. — Но да, плохо похоже на совпадение. Книжка довольно броская, и раз она докатилась до окраин, то, наверное, популярна в Татарэте.

— Я полагаю, более чем, — кивнул Саррет. — В рекламу наверняка вложили достаточно средств. При этом в Кабрии «Исторические курьёзы», мягко говоря, под запретом. Ты вроде писала, Инерра станет королевой, чтобы якобы восстановить справедливость?

— Да, Панго хочет, чтобы она посидела на троне, а потом ушла на покой. Уже насовсем.

— Так вот, так как в Кабрии книжка запрещена, то об этом инциденте среди населения знают единицы — и то, скорее всего, слышали, когда в школе учились, не позже. Если кому из осведомлённых кабрийцев Инильта покажется похожей на покойную фрейлину, в его голове ничего не сработает. А теперь представь, что будет, если мёртвая королева сядет на трон Татарэта, где куча людей читала эти «Курьёзы». Кстати, эта история очень выделяется среди остальных в книге. Не весёлый пикантный рассказик о после безымянной страны, а довольно мрачное произведение. День этого несчастного пира представлен как чёрный день в истории Семи Братьев… Недобрый знак, злой рок…

Элья тряхнула головой:

— Я не понимаю. Ты намекаешь на то, что эту книжку написали специально? Чтобы когда выяснится, что Панго посадил на трон мёртвую Инерру, люди решили, что это конец Татарэта?

— Я тоже ничего пока не понимаю. Просто пересказываю факты. Меня не оставляет ощущение, что здесь есть какая-то схема, в которую я пока не могу вникнуть… И особенно меня интересует вопрос, кто и что получит, когда эта схема сработает. Если сработает… У тебя яичница горит…

Элья подскочила к плите, чуть не свернув табуретку.

— Ничего подобного!

Она сердито оглянулась на Саррета и увидела улыбку, притаившуюся в уголках его губ.

— Я не успел добавить «вроде бы», — сказал он. — Ты слишком быстро реагируешь… Не злись.

От неожиданной мягкости в его голосе у Эльи словно что-то надломилось внутри, и она отвернулась. Впервые за утро он говорил с ней таким тоном — и, возможно, в последний раз.

Они довольно быстро поели, после чего Элья принялась прибираться на кухне, а Саррет отправился на улицу к бочке, где надеялся найти бритву. Надежда была слабенькой: Охотник, оказывается, носил окладистую бороду, а к бочке ходил только закаляться с утра пораньше. Но попробовать стоило.

Принявшись за посуду, Элья спохватилась, что Саррет не взял с собой полотенце, отыскала в шкафу некое его подобие (чистое, но слегка попахивавшее плесенью) и поспешила на улицу.

Полицейского она обнаружила стоящим возле бочки. Он отсутствующим взглядом смотрел куда-то в сторону.

— Саррет?..

Мужчина не шевельнулся. Охваченная неясной тревогой, Элья, комкая полотенце, спустилась в заброшенный сад. Под сапогами хрустела тронутая заморозком трава.

— Саррет, что случилось?

— Он там.

Прозвучало это так спокойно, что Элья не сразу поняла, о чём речь. И лишь мгновенье спустя, посмотрев на бочку, сообразила. Она задохнулась от ужаса, прижав к лицу руки вместе с полотенцем.

Саррет вынырнул из оцепенения:

— Пойдём отсюда.

Обхватив Элью за плечи, он повёл её к дому.

— Может, нужно было его похоронить… — сказала Элья, прервав затянувшееся молчание. Участок Охотника уже скрылся из виду, а бочка, содержимое которой Саррет так и не позволил ей увидеть, по-прежнему стояла у девушки перед глазами, как памятник её собственному малодушию.

— Как ты себе это представляешь? — спросил Саррет. — Сколько дней он там пролежал? Как его оттуда вообще выковыривать? А перед этим ещё воду выливать, отравленную трупным ядом, между прочим… Осторожно.

Даже с его помощью Элья едва устояла на скользком, размякшем от воды склоне.

— Да как ты вообще можешь такое говорить?! — Элья хотела сердито выдернуть локоть из его пальцев, но вовремя опомнилась — как ни крути, лишний повод прикоснуться. — Выковыривать… Ужас какой…

— Прости. Не подумал.

Саррет выпустил её руку и, помедлив, зашагал дальше, оставив в душе привкус разочарования. На долю секунды Элье показалось, что он хочет обнять её, прижать к себе, успокоить… Но либо ей действительно показалось, либо он сдержался в последний момент.

Прошло ещё часа полтора, прежде чем они решили сделать привал и перекусить. Саррет и Элья как раз шли через лес, подыскивая местечко посуше, когда услышали голоса. Слов было не разобрать — ветер доносил только отголоски — но говорило явно несколько человек.

— Пойду, гляну, — шепнул Саррет.

— Я с тобой.

— Ладно. Только идём осторожно, ступаем по корням и не высовываемся. Ты отстаёшь от меня шагов на пять. Достань револьвер, на всякий случай. Если это нас не касается, возвращаемся. Может, грибники какие-нибудь…

Однако вскоре выяснилось, что грибниками говорившие быть никак не могут.

— Может, сказать хочешь напоследок что-то, или просьба какая есть?..

На протяжный, с ленцой, голос отозвался другой, презрительный:

— Сказать? Да, пожалуй.

Последовавшая за этим длинная фраза являла собой пожелание окружающим умереть в мучениях, причём способы смерти были описаны очень изобретательно. Элья, которая не очень хорошо знала иланскую брань, поняла далеко не все слова.

— Ах ты…

— Спокойно. Не глумись над человеком, ты бы ещё не то на его месте сказал.

— Дерьмо татарэтское…

— Угомонись, говорю!..

Вскоре Элья увидела просвет за деревьями — небольшую полянку, где собралось около пяти человек. Шестой стоял под деревом на некотором возвышении — ног его, вместе с собственно возвышением, отсюда было не разглядеть; зато хорошо было видно его шею и верёвку, тянувшуюся от этой шеи к суку дерева. Элья сдержала испуганный возглас и прислонилась к стволу ближайшего тополя, с тревогой наблюдая, как Саррет крадётся ближе к приговорённому и его палачам.

— Ну что ж, господин Малт…

— Малт Ипрес.

— Ах, так ты ещё и с фамилией, шваль…

— Помолчи. За воровство и за свой поганый язык ты, Малт Ипрес, приговариваешься…

В этот момент Саррет вдруг выстрелил в воздух. Элья вздрогнула и ещё сильнее вжалась в ствол дерева.

«Если это нас не касается, возвращаемся», — промелькнуло в её голове эхо Сарретовых указаний.

Ну-ну.

Саррет вышел на поляну, направив револьвер на единственного человека, у которого было ружьё.

— Рагирская полиция, — сказал он. — Что здесь происходит?

— А чего это ты не в форме? — спросил кто-то особенно наглый.

— Я могу показать свои документы. Но для начала хотел бы увидеть ваши. Кто вы такие, откуда?

— Деревня Салака, в версте отсюда, — отозвался один из палачей, самый спокойный из всех. — Мы казним вора, господин полицейский. А документы мы с собой отродясь не носили…