Кольчуги продавались плохо. Такая работа считалась самой трудоемкой и дорогой, и Олеся ни в какую не желала отдавать железные рубашки, дешевле чем за три арабские деньги. Серебряные восточные деньги ходили в Ладоге наравне с «глазками». Эти красивые бусы варились в самом городе, но стоили баснословно дорого. Только богатые барыни могли украшать свою шею узорочьем из десяти-пятнадцати бусинок. А одна бусинка стоила пять серебрянных арабских денег-дирхемов.

После полудня к телеге подошел гридень, показавшийся Болеславу знакомым. Ученик кузнеца присмотрелся и понял, что в лавку заявился тот самый Матвей, что отказался сопровождать Олесю в Ладогу. Тогда княжий дружинник быстро уехал, а теперь Болеслав смог внимательней рассмотреть его.

Гридень казался очень кряжистым и сильным, значит, Олеся лукавила, когда в своих проказах винилась. Широкие плечи, высок и статен, лицом светел, борода небольшая. А вот боевых шрамов не видать. Это могло говорить о всяком. То ли боец искусный, то ли прослужил мало, не успел побывать в серьезных переделках. И еще в облике Матвея виделось что-то неуклюжее, медвежье.

– Олеся! Добралась-таки! Молодец! – весело пробасил княжий дружинник, но, завидя Болеслава, слегка замешкался.

– Да, видишь ли… Нужда заставит, – ответила, не робея, рыжеволосая. – Как без осенней ярмарки? Зима будет суровой, кудесники бают. Запасаться надо.

– Ну-ну… Почем шлемак? – Матвей ткнул пальцем в высокий округлый шлем с бармицей.

– Одна арабская.

– Дорого, дорого… А, может, уступишь по старой дружбе, а? – лукаво подмигнул гридень.

– Нет.

– Ну, Олеся… – и Матвей слегка погладил ее по плечу. Небрежно провел большой рукой-лапой, основательно общупал, как рабыню свою иль наложницу.

А Болеслав увидел сие нахальство да вскипел, будто котел с манной кашей. Лицо краской налилось, забурлила кровь горячая, молодая.

– Осторожнее, раздавишь!

– Заткнись, сопляк! – рявкнул Матвей и посмотрел злобно. Он явно считал, что имеет право поступать, как захочет. Конечно, тут город княжий, а не двор Горазда, с которым ссориться нельзя. Кольчужный сейчас может отдубасить и даже убить соперника, это ему ничего не стоит. Вернее, стоит, но недорого. Слышал Болеслав, что гридни особой защитой от князя обладают. Виру² заплатит вой малую и все. Задумался Болеслав, как лицо не потерять и живым остаться.

– А давай, Матвей, на кулачках поборемся!

Рассмеялся богатырь в темную бороду:

– Негоже дружиннику на кулачках, аки шелупонь биться. Неужель, доброй стали испугался, червь?

И сразу же сверкнул, вытащенный из ножен, тяжелый полуторный меч.

– Прекрати, бешеный! – встряла Олеся. – Это ж смертоубийство получиться. Болька – простой парень, не обучен на боевых железках биться.

Теперь и Матвей остановился. Выглядеть в глазах девицы безжалостным палачом ему явно не хотелось. Но в воздухе уже словно грозовые тучи напучились, а с бровей молнии полыхнули, вот-вот гром разразится.

– Может, на палках свой спор разрешим? – предложил Болеслав.

Гридень хмыкнул, согласен, стало быть. Считал Матвей, что он, со своим весом и статью богатырской каждого может победить и любым оружием. Но не ведал Матвей, что Болеслав с младенчества хотел воином стать, на жердинах да деревянных мечах все детство озорное махался. Конечно, навыков боевых убийственных не имел, но орясиной владел знатно.

Рынок притих, ожидая зрелища. Замерли все люди торговые да гости заезжие. Круг для честного поединка освободили.

Вышли на удалую потеху взрослые мальчики. Добрая палка в руках у каждого. Начали жердинами махать, друг о друга стучать, колеса-мельницы крутить да отвешивать добрые зуботычины. Матвей здоровый, да неповоротливый. На силу надеялся, а ловкости, легкости в телесах недоставало. Бил-крушил, могучие удары один за другим отвешивал, а достать парнишку юркого никак не свезло. Пару раз по рукам голым задел, но не шибко. А худой светловолосый ловкач крутился-вертелся возле тяжелого воина. Вправо, влево качался, промеж чужих ног-столбов перекатывался, даже стукнул раз по бедру гридня. Но, как пробьешь такую слоновью кожицу? Бесполезно. Не могли оба ни победить, ни проиграть. Устали бойцы, взмокли, запарились, тяжко дыша. Уж совсем измаялись, но только пыль столбом на толковище подняли.

Болеслав хитро придумал. Размахнулся широко, показав, что бить будет. Матвей на него кабаном бросился, а Болеслав развернулся, в сторону отошел, да палку на уголок в землю поставил. Наткнулся на нее вой княжий и грохнулся всем телом тяжелым. Однако, не сплоховал, в падении перехватил, аки копье, свою палку да запустил в открытую спину противника. Лишь увидел, что попал, как головой грузно о плетень приложился, сучьем щеку царапая. Взвыл от боли и крови. Но и Болеслав уже лежал на земле, ибо добрая орясина ему меж лопаток хорошо тыкнула. И никто не победил, значится.

– Очнулись, драчуны? – послышался смех Олеси, и Болеслав открыл глаза. На улице уже вечерело, на небо выкатился лунный желтый блин. Последние осенние комары противно жужжали.

Ощупал себя Болеслав торопливо. Спина еще немного болела, но руки-ноги действовали, значит, ничего не поломано. Ну, и хорошо.

Слева послышался могучий вздох и запахло ядреным мужеским потом. Обернулся Болеслав, а это Матвей рядом с ним лежал на телеге, с ногами свесившимися. Не поместился детина полностью.

– Эх… Здорово ты меня обманул, парень… – привстал гридень на локотках. Удивительно, но гнев его испарился, будто не было.

– Матвей, продолжим, может быть, назавтра спор наш? – пожал плечами Болеслав и залыбился.

– Я вам продолжу! – возмутилась Олеся, уперев руки в бока. – Хватит уже, навоевались. Если вы из-за меня сцепились, то я вам вот что скажу. Ни за кого из вас под венец не пойду! А захочу, так и не подпущу близко. Тоже мне, петухи драчливые!

Болеслав удивился. Поначалу хрупкая и милая Олеся открывала разные стороны своего норова, и всякий раз неожиданно. Теперь она казалась обычной стервозной бабой, коих много на Руси обретается.

– Слушай, Матвей! Подарю я тебе шелом с бармицей, коли услугу окажешь, – уронила Олеся после некоторого молчания.

– Да, я ж. Ну, что смогу… – зарделся гридень. – Ты это… только намекни…

– Сможешь, сможешь… Намекать не буду, а прямо скажу. Только для начала помирись, Матвей, с Болеславом. Выпейте мировую. Это для всех нас лучше будет.

– Добро. Если посельчанин не против.

Болеслав понял, что у Олеси имеется свой замысел, для дела общего полезный, потому и кивнул молча. Кузнецова дочь мигом вытащила пузатый кувшин и налила чарку полную, протянула Матвею. Полагала, видимо, что большую часть дюжий вой выпьет. Ведь по возрасту еще не положено Болеславу хмельное пить: сына не родил, да и в бою смертном не был.

Однако Матвей все же оставил чутка на донышке, потому и Болеславу удалось губы в сладком медку обмочить.

– Мир, значит, – протянул руку гридень. Пожал холодную ладонь да так стиснул, что косточки затрещали. Сильный, зараза.

– Завтра, ребята, нам назад ехать… – начала Олеся.

– А что, уже все распродали? Вроде еще полтелеги оружия оставалось… – удивился Болеслав.

– Не осталось. Пока вы после драки своей отдыхали, заявился местный кузнец, да все гуртом и скупил. Мы часто так продаем. Если батька много накует, то можно еще раз до зимы на ярмарку успеть съездить. А наковать может достаточно.

– Ну…

– Вон, городской мастер целых два мешка железного лома в придачу отдал. Я знаю, что батька все переплавит, да нужные вещи сделает, – и Олеся, действительно, показала в углу телеги два толстых холщовых мешка. Сквозь ткань топорщились и пробивались железяки.

– А почему местный сам железо не переплавит? – удивился Болеслав.

– Знаю я этого кузнеца, – вставил свое слово Матвей. – Ленив стал да жаден. Больше не кузнец, а купец али золотарь. Угодник барский. Колечки-перстенечки для боярских девок да иноземных купчин делает. А оружие и бронь у простых кузнецов скупает.