***
За окном Академии Рейн всегда темно — особенность из-за сокрытия здания от чужих глаз. Поэтому в комнатах много ламп, чей бледный желтоватый свет почти никогда не гас. Этот свет слабо освещал пространство, создавая некую особую обстановку таинственности полумрака в дуэте с глубокой тишиной.
Парень стоял напротив огромного зеркала, с интересом осматривая себя. Он внешне все такой же. Высокий, широкоплечий, мускулистый. Глубокие карие глаза и уже сильно отросшие блондинистые волосы. Лишь шрамы на острых ключицах, выпирающих из-под ворота черной футболки и тяжелый взгляд с хищным интересом говорил: «Что-то здесь не так».
Ощущения Стена тоже давали понять, что в нем появились какие-то изменения. Он движет рукой, сжимая ее и разжимая вновь кулак, смотря при этом в зеркало, затем смотрит на саму руку и склоняет голову в бок. Он буквально ощущает, как каждая клеточка его тела движется в нем, чувствует поток крови, бегущей по венам, чувствует, как сокращается каждая его мышца. Он будто стал глубже дышать, словно теперь он может в легкую перешагнуть предел своих способностей. Стен закрыл глаза, зажмурившись и сконцентрировавшись своей силой на них. Он открывает их и теперь в зеркале отразились не привычные темные глаза, а яркие зеленые с вертикальным зрачком, словно у опасного хищника. Его зрение обострилось, и теперь вечный сумрак академии не мешал ему детально рассматривать ее. Теперь он концентрируется на своей руке, и она начинает частично исчезать, становясь невидимой. Стен довольно усмехается. У него никогда не получалось использовать две особенности сразу. А теперь его способности ощущались безграничными. Он чувствовал это. И ему это нравилось.
Стук в дверь. Улыбка с лица Стена моментально испарилась, ведь он знал кто стоит за дверью. И он категорически не хотел говорить со своей сестрой. Но гостья, не дожидаясь ответа, зашла в комнату, закрывая дверь за собой.
Девушка смотрит на своего брата и внутри нее неприятно колет жгучее ощущение, словно она начинает гореть изнутри. Она видит Стена, видит его глаза и эйфорию, которую они излучали. Она знает, что он чувствует, потому что она прекрасно помнила свои ощущения в первые дни после «воскрешения». Словно ты непобедим, словно можешь сделать такие вещи, о которых даже фантазировать боялся. Это как наркотик. Каждый раз хочется все больше и больше и в итоге ты становишься зависим от этой силы. Без нее ты себя уже не представляешь. Бекки не хотела, чтобы ее брат проходил через это. Она не хотела, чтобы он стал таким же, как и она. Но уже поздно.
— Хей, ты как?
Стен, который даже не желал обращать на нее внимания, вскинул брови, удивляясь. Как это так? Мисс центр вселенной волнуется за простого никому не нужного брата? Удивительно и невероятно! Почему-то его стена и холод сошли резко на нет. Он улыбнулся, разворачиваясь к сестре и развел руками. Мол «смотри, я жив!».
— Лучше всех!
Бекки слабо улыбается и делает неуверенный шаг навстречу брату. Она поджимает губы, не решаясь продолжить, но Стен сам сокращает расстояние и крепко обнимает сестру. Девушка замыкает руки у него за спиной, глубже вдыхая его аромат. Он изменился. Даже в его запахе это чувствовалось. Теперь он его прежний молочный шоколад и легкий привкус мяты переменился на горькое какао и острый запах травы, бьющий в нос. Она понимала, что теперь ее обнимает не прежний Стен, но она не могла не радоваться тому, что он остался жив.
А Стен не чувствовал ничего. Он понимал, что это Бекки — его родная любимая и единственная сестра. Та, ради которой он готов был убить Викс и кого угодно, если бы этот «кто-то» посмел хотя бы плюнуть в ее сторону. Он понимал, что они давно не были так близки как сейчас. Но ему было…плевать? В его сердце не было не единого укола счастья или семейного тепла, лишь дикий колючий холод и пустыня, покрытая пока еще тонкой коркой льда.
— Мисс Рейн…она…
— Я понял, пойду, — он словно робот без эмоций и лишних задержек, разомкнул объятья с сестрой и хотел уже выйти, попутно накидывая толстовку, но решил ради приличия остановиться и похлопать по плечу сестру, — не грусти, я ж живой.
Он лучезарно улыбнулся и скрылся за громоздкими деревянными дверьми, оставляя Бек наедине с собой. Она трет плечо, ловя холодной ладонью тепло руки брата и оборачивается на зеркало. Она видит в нем себя и с интересом изучает свое лицо, наклоняя голову в разные стороны, чтобы лучше разглядеть. Она касается своих щек кончиками пальцев и глубоко вдыхает.
Ее мысли посещают воспоминания ощущений. Боль, радость, страх. Эмоции. Она, когда-то давно потерявшая способность чувствовать хоть что-то человеческое, вновь ощущала их. По щеке прокатилась горячая слеза и она ловит ее пальцами, растирая по щеке. Она и в правду снова чувствует.
Она словно снова оживает…
***
Кабинет Мисс Рейн был самым темным местом во всей Академии, она терпеть не могла яркий свет, поэтому у нее было всего несколько ламп, которые помогали ей с освящением рабочего стола при написании бумаг, не более. Женщина вновь взяла свою трубку, прикурила ее и медленным темпом направилась к окну, наблюдая за жизнью города через пелену, скрывающую здание.
Пятый зашел в кабинет вместе с ней. Он не доверял ей, поэтому держал при себе пистолет и был наготове для нападения. Он очень бы не хотел идти в пристанище его бывшего врага. Да, ему было плевать на Академию Рейн, тем более, что он знал, что это не место для злодеев и что у Комиссия хотела устранить их по другой, неизвестной Пятому, причине. Но он был тем, кто проникал сюда не раз и убил немалое количество народа в этих стенах, после чего Рейн разбросала своих участников по свету, чтобы их было труднее отловить. Так что в целом да, Пятый был их врагом. Но другого выбора у него не было, ему нужна помощь. И он сделает все, чтобы ее получить.
— Знаешь почему мы боремся с Комиссией на самом деле? — госпожа Рейн продолжала смотреть в окно, вдыхая едкий табачный дым из трубки. Нити дыма элегантно вздымались вверх, вырисовывая узор, что придавало виду главы академии некую изюминку.
Пятый слегка щурит глаза и поджимает губы, наклоняя голову в бок. Он сам хотел спросить, но был чертовски благодарен, что ему не пришлось спрашивать напрямую.
— С удовольствием послушаю твою версию.
Он телепортируется к креслу за рабочим столом Рейн и вальяжно располагается на нем, закидывая стопу ноги на колено другой и откидываясь на спинку кресла.
— Ни капли уважения к старшим.
— Мне шестьдесят шесть
— А ты хорошо сохранился, я смотрю, — она оборачивается к нему и улыбается, оголяя ряд ровных белых зубов. От улыбки ее глаза немного сужаются, становясь более хитрыми, — во всяком случае, мне намного больше, лет, Номер Пять.
— Тогда ты тоже прекрасно сохранилась.
Пятый не любил церемониться, ибо различать возраст в людях разучился уже слишком давно, как и придавать этому значение.
— Когда я узнала, что на свет начали появляться необычные дети, я сразу задалась вопросом, каково им будет жить в мире, где все их будут бояться? Ведь они заимели способности, которые, при неправильном воспитании, могут послужить началу конца и очевидно, что люди будут внушать им свое превосходство, — она подняла руку, сгибая в локте и зажимая кулак, — люди всегда пытаются задавить тех, кто выше их по ступени эволюции, ибо признать что-то новое, значит стать чем-то старым и ненужным. А что происходит со старыми вещами?
— Их забывают…
— В лучшем случае. Когда Реджинальд, ваш приемный отец, начал вас собирать в кучку героев, я поняла, что он делает ошибку, но остановить его у меня не было сил. Поэтому я начала свой собственный сбор детей, который я прячу уже много лет от обычного мира, ведь здесь они могут быть свободны. Они могут не бояться, что они кого-то ранят. Здесь они все равны. И все было почти прекрасно, но…
— Комиссия обнаружила вас.
— Да! — Рейн, до этого меряя комнату шагами вдоль окон, резко повернулась к Пятому, вскидывая руки в утвердительном жесте, — Академия отправила вас, киллеров слепо уничтожать моих детей, которые не вредили никому. Они жили в мире и никого не трогали. Но Комиссия решила, что они как-то влияют на события, которые «должны» произойти. И тогда я снова задалась вопросом. Почему кто-то имеет право решать, кто достоин жить и строить этот мир, а кто нет?
