Пихаю ногой альфу, на что тот лишь усмехается легко перехватывая за стопу рукой. Съеживаюсь от мерзости, когда мою же конечность отводят в сторону пытаясь раскрыть себе лучший доступ.

— Слабовато, — запястья рук держат в стальном капкане. — Ну, не течный так не течный, нам то что? Он сам виноват.

Надо мной слышится смешок. Виноват в чем? В том, что я омега?! Пытаюсь вырваться брыкаясь в стальных хватках рук, но почему ничего не получается? Почему?! Глаза застилают слезы. Моя истерика вперемешку с панической атакой увеличиваться, когда последняя преграда просто исчезает с моих бедер. Не знаю, когда меня перевернули, просто в какой-то момент я оказываюсь прижатым щекой о грязный пол, а мои ягодицы обхватываются чьими-то руками. Открываю и закрываю рот, как немая рыба. Дышать затруднительно от удушения. Кричать больно. Руки в стальных тисках, да и не смог бы я ими что-то предпринять. Слаб. Ничтожен.

Что-то скользкое оказывается между ягодиц. Собственный крик закладывает уши. Вот только непроницаемая стена из дождя не выпускает и звука.

***

Смотрю на свое синее запястье. Непослушные пальцы пытаются отстучать знакомый ритм мелодии… Как там пелось?

As I’m faded, as I’m faded

This shit messes with my head

The only home I know is my bed

Too lazy for a suicide

I just watch the days pass hoping to die

Шум мотора мешает вспомнить последующие слова. Хорошая песня. Стук ботинок по деревянному полу, высокие и черные. И так много шнурков. Зачем ему так много? На ноге не держаться?

— О Боже, — рядом тихое. Руки с грубыми подушечками пальцев, проводят по моего лбу. Решили вернуться? Болят щеки. Все же на одном упрямстве, я доставил им много неприятностей. Боюсь представить какого цвета теперь мое лицо: синее или тёмно-синее? Столько пощечин по ним, мне не доводилось ещё ощущать, — ты в сознании? Эй!

Мягкий шлепок по онемевшей щеке, который должен был привести меня в сознание, но моё окаменевшее тело не реагирует. Испытываю лишь сильнейшее желание ударить этого глупого человека, который не понимает, какую боль я испытываю. Слабо мычу в противовес своих слов, ведь даже просто поднять руку кажется неподъемной задачей.

— Хорошо. Ладно. Все будет нормально, — бубнят над лицом. И тело словно взлетает. Я бы подумал, что душа отделилась от мёртвой плоти, потому что чувствую эту невероятную легкость полёта. Вот только, насколько бы я не хотел сейчас умереть, я знаю, что буду жить. От изнасилования не умирают, наверно…может потом…по собственному.

Щека упирается о кожаную куртку, пропитанную запахом сигарет и какого-то недешевого одеколона. Хочется совсем немного поспать.

— Чёрт.

***

Прихожу в сознание в палате. Узнать белою обстановку не трудно, тем более, что я понимал — или меня везут в больницу залечивать раны, или наоборот прятать труп. Поднимаю руку, проводя по слипшимся глазам.

— Ты как? — незнакомый мужчина подходит ближе, попадая в поле зрения. Напрягаю память, чтобы вспомнить где бы мы могли встретиться, но ничего нет. По моим бегающим глазам, альфа всё понимает. Парень отодвигает стул с тихим скрипом, чтобы затем сесть на него оказываясь одновременно и близко, и далеко от моей больничной кровати, — Стиг Хольмквист. Это я привёз тебя в больницу.

— Где мои родители? — горло першит. Много кричал.

— Не видел твоих вещей, потому и известить их не был в состоянии. У тебя что-то было? Рюкзак? — удивляется альфа, но достаёт телефон, быстро что-то в нём печатая, — вот. Теперь пусть полиция занимается поиском твоих вещей.

— Спасибо, — приподнимаюсь на локтях, и слабо морщась устраиваюсь ровнее упираясь лопатками о мягкую подушку, — Мистер Хольмквист, — начинаю, но меня перебивает мягкий смех.

— Какой же я «мистер», — с глазами полумесяцами и улыбкой на лице возражает альфа, — просто Стиг, не думаю, что я намного тебя старше. Сколько тебе лет?

— Эм, — теряюсь. С места сразу в карьер, — семнадцать.

— А мне двадцать один, так что давай на «ты» и «Стиг», — прочищаю горло. Странный. Пока рядом находится этот Стиг не могу полностью понять ситуацию в которой оказался. Но знаю, что как только за этим парнем закроется дверь — поменяется многое. И самые большие перемены произойдут именно во мне.

— Ладно. Стиг, сколько мы уже здесь? Мне надо позвонить, — намеком указываю на телефон в его руках. Альфа следит за моим взглядом и с негромким: «Точно», передает мне мобильник.

— Пароль, — показываю ему заблокированный экран. К сенсорной кнопке прикладывается палец.

— Пока ты ещё не позвонил, отвечаю на ранее заданный вопрос — часа три, — мягко, ненавязчиво, будто боится спугнуть дикого зайца, а ведь того так хочется погладить. Провести рукой по мягкой шерсти, ощутить весь спектр эмоций от нежного прикосновения… Не обращаю внимания на собственные эмоции. Из трубки слышатся длинные гудки, пока злой голос папы не выкривает: — Если Вы снова звоните по поводу продажи сада, то — номером ошиблись!

— Пап… — омега на том конце резко замолкает.

— Кенни? Ты где? — зло-взволнованно спрашивает Элиас. Видимо выбрать не может, то ли ему злиться на то, что я опоздал и всё ещё не дома при этом не позвонил, или волноваться, что ещё не дома.

Пять минут уходит на сдержанные пояснения. Пять на взволнованные выкрикивания. Десять на убеждения, что я в порядке. Пока что. И всего лишь три минуты на объяснения в какой больницы нахожусь — этот знак мне подал рядом сидящий альфа — и затем громкое: «Едем!»

— Едут? — отдаю трубку. Голова разболелась, тянусь к стакану воды, что просто чудом оказался в нужное время в нужном месте. Звонкий звук разбившейся стекляшки.

— Стоп-стоп, — Стиг подбегает, выхватывая у меня из рук осколки стекла, — в следующий раз сжимай стакан не так сильно, ладно? — внимательный взгляд. Тёмно-карие. — Не плачь.

Не…что? И правда. Плачу. Странно, вроде же не хотелось. Влага медленно стекает по щекам, но я даже не чувствую удушающего ощущение, что иногда происходит при истериках.

— Разожми, — твердая хватка на руке, заставляющая отпустить стекло, врезающееся в кожу. Альфа вздыхает, когда я невольно отшатываюсь от случайного прикосновения кожи к коже, и вместе с тем отпускаю осколок. Стиг ничего не говорит, лишь выходит в коридор, чтобы через минуты зашел взволнованный медбрат и уборщик. Первый ничего не спрашивая перематывает мне руку бинтом, пока второй тихо убирает за спиной случившееся несчастье.

— Голова болит, — медбрат понимающе кивает.

— Сейчас принесу таблетку от боли, — извещает. Спирт щипет, но как-то приятно. Заставляет чувствовать себя настоящим. Живым.

— Мне стоит завтра продолжить писать работу к конкурсу, — Стиг непонимающе смотрит на меня, но кивает в знак согласия, — а ещё мне нравятся твои сапоги.

Альфа поднимает ногу, рассматривая собственную обувь так, будто никогда не видел.

— Удобнее всего, чтобы на своей детке кататься, — слегка улыбается.

— А детка это?.. — прижимаю к себе руку. Интересно, здесь есть зеркало?

— Мотоцикл. Мы на нем ехали, не помнишь? — отрицательно качаю головой, — ну да. Ехать вдвоём, когда один без сознания, оказалось не супер удобным. Меня даже патрульный остановил, — засмеялся альфа. Полицейский видел меня…таким? Персонал больницы видел… Сколько же ещё человек видели меня таким…грязным?

— Как тебя зовут? — спрашивает альфа, но в это же время в слезах в палату врывается папа, а за ним хмурой тенью медленно заходит отец.

— Малыш мой! — меня крепко сжимают в объятиях. Сдавлено шиплю, — прости-прости. Мы встретили врача, что тебя осмотрел… — лицо Элиаса сплошь красное, влажное и мрачное.

Папа не договаривает, срываясь в тихих рыданиях. Сжимая мою руку, и целуя меня в пальцы, Элиас сжимается в комочек. Знаю, что папа сейчас обнял бы меня, но мне слишком больно. Потому опускаю вторую ладонь ему на мягкие светлые волосы, слегка поглаживая.

Все будет в порядке. Да, ведь, Стиг Хольмквист? Мой спаситель, может спасешь не только тело, но и душу? Глупо смеюсь в мыслях. Что только за глупости не приходят в усталое сознание изнасилованной омеги.