— Имя, фамилия и класс? — склоняясь над пергаментом, спросил омега.

Через десять минут, я уже в более приемлемом виде выхожу из медпункта. Путь по пустынным коридорам казался самым прекрасным событием за эту неделю.

***

Через пару дней наконец-то Хэллоуин. В течении трёх недель, мы оставались после занятий, чтобы преобразить серые коридоры, во что-то ещё более мрачное. В зале было много дел, но самые ответственные за декорации ученики, доверили мне нарисовать плакат, который должен будет висеть над самым входом. Конечно ещё парочка омег с параллельных классов помогали в этом нехитром деле добавляя маленьких пауков, смешных черепков и тыковки, однако заглавные буквы были на мне.

Сегодня должна была быть очередная контрольная работа, но я почему-то задержался возле зеркала, вместо того, чтобы как обычно сесть и прочитать материал ещё раз.

Стоя в одном полотенце, после утреннего душа, с любопытством рассматривал своё взрослеющее тело. Мой последний год в школе. И именно тогда мне будет восемнадцать. Не смотря, что я стою практически на границе совершеннолетия, нет того чувства «взрослый».

Моё лицо было маленьким и каким-то подростковым, а мягкие светлые волосы обрамляли худые плечи. Папа в младших классах любил повторять, что мои волосы, доходящие до лопаток, настоящее счастье. Элиас сам садился и расчёсывал их, уделяя внимание каждой прядке. Сейчас же…я вырос, и немного перенял эту привычку. Если о чем-то сильно задумываюсь, или учу какой-то материал, рука сама тянется к расчёске. И вот за таким монотонным действием, было легче что-то запоминать.

Курносый нос, обрамлённый совсем незаметными веснушками… И как они их только увидели? И серые глаза. Может, их пугает именно цвет? Да, они настолько бесцветные, что складывается ощущение, будто в них совсем нет этого серого оттенка.

Но до мнений-своих-одноклассников о которых я не спрашивал, считал такие глаза привлекательными, и какими-то мистическими что-ли. Стройный. Да, спорт не мой профиль, но ведь, никаких лишних килограммов. Все в пределах нормы. А ещё молодой метаболизм лишь помогает держаться в таком весе.

Ах, но разве меня спрашивали, что хочу Я? Поганка. Бледная. Некрасивая. Слишком умная. И веснушки эти дурацкие. Никогда не пользовался этими косметическими штучками, ведь кожа у меня абсолютно чистая… Была чистой, пока в ней не разглядели изъяны.

— Кенни? — стук в дверь и голос папы, — ты долго ещё?

— Пять минут, — отзываюсь, и бегу к одежде. Надеваю бежевый вязаный свитер и тёмными штаны. Подхожу в зеркалу, чтобы правильно завязать волосы на затылке. Взгляд падает на помаду, просто увлажняющую, такими даже альфы пользуются, но что-то внутри не даёт просто взять эту невинную вещь.

— Кенни! — Громовой голос Элиаса раздаётся, будто над самым ухом, и я автоматически хватаю эту помаду кидая на самое дно в рюкзаке.

Папа сердито стоит под дверью, постукивая ногой в розовых тапочках: — У тебя осталось лишь пять минут на завтрак.

— Я успею, — мило улыбаюсь, и конечно папа тает. Всегда срабатывало.

— У тебя снова пряди упали на лицо, или всё же ты так специально делаешь? — папа пытается их заправить за ухо, но те то и дело снова и снова выскальзывают. Махнув рукой на это гиблое дело, Элиас поторапливает меня идти в столовую.

— Почему ты ни разу нам не рассказывал о своих друзьях? — вскидываю взгляд, не донеся вилку ко рту. Отец скучающе листает ленту новостей, но я знаю, что тот очень внимательно следит за мной. Проходили.

— Каких? — голос оказался хриплым.

— Тех, что уже минут двадцать ходят у нас под окнами, — на не твердых ногах, я подхожу к именно этому окна, в которое указала рука отца.

Эрл, Ханс и Юнас…

***

— Что ж ты так долго? — прохныкал омега, подбегая ко мне и обнимая за плечи. Напрягаюсь всем телом. Не. Трогай. Меня. Вот только я знаю, что в окне стоит отец, наблюдая за нами. Отец, которого очень сильно уважаю.

Я поворачиваюсь к Юнасу, заставляя свои губы разойтись в самой беззаботной улыбке.

— Это вы пришли слишком рано, — смотрю на опешившего омегу. Юнас не даёт времени ни себе, ни тем более мне, заставляя меня двигаться прямо к альфам.

— Юнас, — недовольно начинает Ханс, — давай уже быстрее. Мы и так слишком много времени потеряли, на непонятно что.

— Эрл, любимый, — голос становится слащавым, и я незаметно хмурю брови, — заткни своего друга, пожалуйста.

— Молчу, — Ханс поднимает руки в защитном жесте. Эрл хрипло смеётся. Только мне не смешно. Я ничего не понимаю, и от этого тело бросает в нервную дрожь. Хватаюсь за лямки рюкзака, чтобы лишь не было видно, как они трясутся.

Они бросают короткие фразы друг другу. А я лишь сейчас задумался: откуда они узнали мой адрес? Прикусываю губу. Рука Юнаса всё ещё лежит на моём плече, а у меня возникает чувство, будто они не хотят, чтобы я убежал.

С замиранием жду какой-то подлянки, но мы просто заходим в школу, просто перед нами с Юнасом открывают дверь в класс, и меня просто отпускают. Не знаю, выдохнуть мне или ещё больше напрячься, но делаю несколько несмелых шагов по направлению к своей парте. Пока класс не взрывается хохотом.

Замираю. Смотрю в пол. Не хочу поднимать глаза, и смотреть на искривлённые в улыбке лица этих людей.

— Поганка, ты правда этого хочешь? — Ульф оказывается слишком близко. Моё тело немеет, когда рука альфы тянется мне за спину. Слышится звук пергамента и лишь когда Ульф отходит от меня на пару шагов, показывая листок, на котором так по-детски написано: «Сорвёшь листик, проведу с тобой течку».

Несмело поднимаю взгляд моментально натыкаясь на веселье в глазах напротив. Смешки за спиной и злые комментарии по бокам. Юнас сидит на парте, покровительски махая рукой: — Даю добро, дети мои. Ульф, можешь забрать это бледное нечто себе.

Сжимаю кулаки.

— А может это вам стоит провести время вместе Юнас и Юнасс, — имя и фамилия. Так похожи, что мне приходится тянуть с-с, — думаю Эрл, простит тебя, Форс.

У омеги раздуваются ноздри, в злом пыхтении. И сейчас он кажется мне таким… мерзким. Даже внешняя красота, не затмевает того, что́ внутри у Юнаса.

Ульф хмыкает. Альфа не выглядит уязвлённым. С чего бы это, ведь ему предложили сразу двух омег, и его альфье либидо наоборот повысилось.

— Урок давно идёт, вы почему всё ещё не на своих местах?! — голос учителя разрывает этот полог тишины, где я пытался не скончаться на месте от стыда и беспомощности.

Я уже думал этого не случится никогда. Горько улыбаюсь, смотря на надписи на своей парте. Почему они ведут себя, как несмышлёныши? Где хотя бы крупинки толерантности? Понимания? Сочувствия? Может последним кто-то и обладает, вот только на меня оно не распространяется.

С чего они взяли, что я шлюха? Я хоть повод давал на это? Сука? Смешно. Дрянь? Может быть, я близок к тому, чтобы стать дрянью для вас всех.

Хватаюсь пальцами за собственные волосы. Не слышу учителя. Перешептываний. Сильного ветра, что завывает за окном. Кого я обманываю? Мне не хватает смелости, чтобы просто признаться родителям, что я перестаю справляется с нынешней ситуацией. Да хотя бы просто пожаловаться классному руководителю, на глупую детскую травлю. Но я понимаю и другую сторону возможных действий мне в ответ. Если я пожалуюсь — кроме крепкого унизительного слова, я могу получить синяки. Синие. Фиолетовые. Кровь. Потому что ни один обидчик не примет в свою сторону воспитательного слова от взрослого.

Покивает. Согласится. Признает, что не прав. Но как только дверь за взрослым закроется, я останусь снова один на один с ним. Со всем классом. Двадцать три против одного.

— Кеннет! Вы, что уснули?! — «Простите, учитель, но экономика настолько скучная, что я решил подумать о своём не весёлом существование, которое продержится до конца учебного года».

— Простите, нет, — лишь говорю вслух.

Интересно, у всех школ учебный год начинается в августе? Знаю, что в Японии в апреле. Ладно. Так даже лучше.