Через минуту Микеланджело верхом на Донателло влетел в узкую комнатушку с криком “Джеронимо!”, где у фортепиано сидел, сгорбившись Раф, без интереса созерцавший, как в маленьком костерке у его ног пляшут багровые язычки пламени.

- Эй, Раф, ты что, не сжег фортепиано? - растерянно глядя на старшего брата, проговорил Майки, удивленно хлопая ресницами.

- Нет, придурок. Жизнь не так противна, чтобы гробить последние прекрасные вещи.

- Вообще-то, … - попытался возразить Дон.

- Заткнись, - сухо отрезал Раф. Ему было совершенно безразлично, что собирался сказать очкарик.

- Отец волнуется. Ты бы поднялся, - внимательно изучая пол комнаты, сказал Вундеркинд.

- Да, - присоединился Майки, - приобнял бы его так, сказал…

Дон ткнул младшего брата локтем в бок, чтобы тот заткнул свой рот.

Раф по-прежнему делал вид, что ничего не слышит.

- Какая прелесть, тупица, - вдруг прохрипел он после минутной паузы, обернувшись к Майки, - Я смотрю, ты уже обрадовался своему треклятому панцирю. Что, гордишься ростом, дебил-переросток? А то все ты себя коротышкой считал! Зато теперь будет удобно менять лампочки в ванной! Мечты сбываются, стоит только расхотеть…

- Пошли отсюда, Майки, - тихо сказал Дон, повернувшись к двери с твердым намерением уйти.

- Подожди, мозгляк, - оборвал его Раф. Он тяжело вздохнул, словно делал над собой усилие, - Что сказал отец?

И тут Микеланджело просиял, поняв, что несмотря на всех монстров, живших в душе его старшего брата, он (Рафаэль) всегда оставался, в первую очередь, человеком, а уж затем огромной и очень брутальной черепахой-мутантом.

Когда “супер-герой в красной маске” вернулся наверх в компании младших братьев, они нашли Леонардо и Сплинтера в оружейной.

- Я старался не трогать вас в последние дни, - говорил мастер, положив сухие руки на колени, - чтобы вы пожить смогли, как хотели. Волновался я, однако: разговор этот про пестики, тычинки… я совсем позабыл о нем. Я слишком много времени уделял тренировкам вашего тела и духа, но ничего не рассказывал вам о том, как следует вести себя с женщиной…

- Не волнуйся, отец, - влез в разговор Майки, плюхнувшись на ковер между Рафом и Доном, - за Вас это сделал Интернет.

Сэнсэй лишь покачал головой.

Прошел один день…

Для парней этот вторник казался бесконечно долгим и монотонным, словно хромая улитка, ползущая по этой нескончаемой дороге жизни. Как грустно было теперь: обстановка в “Убежище” уже второй день сохранялась траурная. Обитатели дома, медленно передвигая конечности, ходили из комнаты в комнату, молча оглядываясь по сторонам, словно видели все впервые. В воздухе повисло напряжение. Братья не здоровались друг с другом, за завтраком ели молча и без аппетита, а сразу после тренировки разошлись каждый по своим комнатам. Все четверо чувствовали вину главным образом перед Чародеем, который за их две с половиной недели счастья должен был заплатить собственной головой. Однако, никто из четверых совершенно не представлял, как ему помочь, ведь в ту же ночь, когда обратная трансформация черепашек завершилась, все певцы, Тико Чона и Чародей испарились в воздухе, исчезнув со всех радаров Донателло. Кстати, о нем.

Он, по иронии судьбы, оказался единственным, кто не успел толком объяснить своей девушке тайну своего происхождения. И хотя она догадывалась, кто в действительности ее спас, все же мысль о том, что это в самом деле была черепаха-мутант, а не видоизменившийся посредством воспаленной фантазии парень, нормальному человеку в голову прийти не могла.

Майки, в отличие от всех братьев, в тот же вечер (после трансформации) вернулся в Нью-Йорк и все объяснил Ники. Реакция девочки, вопреки ожиданиям, оказалась не просто адекватной, эта рыженькая весь вечер не отпускала от себя Микеланджело, кружа вокруг него и оглядывая друга со всех сторон. Казалось, в таком облике он ей нравился даже больше, чем когда был человеком. Эллин со своего подоконника тоже слушала рассказ Весельчака, обхватив руками колени, размышляя про себя, почему в жизни все так странно? Как только ты встречаешь хорошего парня, то спустя время непременно узнаешь, что он либо громко хрюкает, когда смеется, слушает Джастина Бибера или носит белые носки с сандалиями или… или живет в канализации и называет здоровую крысу размером с горшок для цветов “любимым папочкой”.

- Успокойся, сестренка, зато теперь у нас одновременно есть и парни, и домашние животные, - улыбаясь, говорила Ники, как только Микеланджело покинул ее квартиру.

Эллин недовольно фыркнула неудачной шутке сестры, одарив ее укоризненным взглядом. Она побелела сильнее обычного, ее глаза заблестели.

- Никто в этой жизни не идеален, - пыталась отвлечь сестру Ники, - Мне вот, к примеру, все равно.

- Зоофилка.

- Еще слово, и я вспомню, кто твой парень, - посерьезнев, ответила ей девочка. - Неужели тебе их не жаль? Они отличные ребята, и они совершенно не виноваты в том, что случилось. Этот Чародей еще… Но я ни за что не поверю в то, что ты не станешь скучать по своему очкарику. А ему представляешь, каково: всю жизнь ждал, дождался, пожил пару недель, и снова пошло поехало… Ты слышала, что сказал Майки? “Он тебя любит!”. Любит, понимаешь? Вот тебе, кроме меня и бабушки, кто-нибудь говорил о том, что любит? бьюсь об заклад, что нет.

- Мне он об этом тоже не говорил.

- Что совершенно не означает, что это неправда. Он, быть может, собирался. Вы всего пару недель знакомы. А ты-то, небось, сама втрескалась в него, как девчонка, а теперь признаться себе в этом стыдишься.

- О, я влюбилась, точно! Ты видишь меня насквозь! - с сарказмом ответила Эллин, ядовито взглянув на сестру.

Ники поежилась.

- Не ерничай, Лин, уж меня ты не обманешь.

- Да я… вообще-то не собиралась.

Конечно же, Майки не мог не услышать этот разговор. Он вымок до нитки, повиснув на карнизе прямо под окном комнаты Эллин, только ради того, чтобы услышать от самой Эллин эти самые слова. И естественно, чтобы потом передать их любимому брату.

Тот, узнав все подробности встречи Весельчака и сестер О’Брайан, долго пребывал в глубокой растерянности.

Чтобы отвлечь себя, он много часов сидел за своим столом перед большим монитором, перебирал свои датчики, стараясь поймать сигнал с шевронианского костюма, но тщетно… К концу вечера он совсем отчаялся наладить свою технику.

- Что с тобой, Донни? - спросил голос Леонардо откуда-то сверху.

Вундеркинд поднял голову, выпрямился на стуле и, стараясь прогнать остатки сна, посмотрел на брата.

- Как работа?

- Да никак. Все без толку! Нет этих певцов, испарились они словно! как будто и не было их никогда.

- Не переживай, - ответил ему Лео, положив руку на плечо брата, - там Майки на твой изюм покушается.

- Да ну и черт с ним.

- С Майки или с изюмом?

- С ими обоими. Никогда не чувствовал себя хуже. Никогда не было так стыдно, Лео. Больше скажу, НИКОГДА мне не было стыдно. Ни перед кем. А теперь я готов сквозь землю провалиться… да, собственно, тут недалеко.

- Ты прекрати это, брат. И знаешь, что, навести-ка свою радиоведущую.

- Нет.

- Почему же?

- Ну как ты себе это представляешь?

Лео нахмурился, стараясь подобрать слова, а затем сказал:

- Начнем с того, что она как минимум должна быть тебе благодарна. Она ведь знает про пожар?