– А, прелестная незнакомка! – сказал он, улыбаясь и вытирая грязные руки о фартук,– Откуда ты будешь? Рассказывай всё, но сначала поедим.

Я улыбнулась в ответ и прошла за ним в дом. Немного замявшись, я произнесла:

– Меня зовут Наташа…

– Ну и добро. А ну, снимай и тащи сюда свои башмаки, а не то совсем развалятся.– Я подошла, протянув ему свои поношенные туфли,– Степаном меня величай или же просто кузнецом. Тут куда не плюнь Степаны, а кузнец то один…эх. А ну водицы подлей!

Я взяла ковшик и зачерпнула воды с бочки. Он умылся, прям на пороге, небрежно сливая воду прямо на ступени, и тогда я рассмотрела его лицо: оно было в морщинах, седая щетина обрамляла подбородок, на голове волос почти не было, глаза светлые и грустные, несмотря на слегка улыбающиеся губы. Он поставил самовар, а затем мы сели пить чай. Я рассказала почти всё, что происходило со мной в пансионе, как мне пришлось бежать. Он слушал, вырезая узоры на куске деревяшки маленьким ножиком, затем долго молчал. Я ждала, что он скажет, заглядывая в его серо- голубые глаза, но он продолжал молчать, затем отложил в сторону заготовку кораблика и пошёл в кузницу. Я растерянно сидела в ожидании, что он вернётся, и обдумывала, почему я назвалась этим именем. Не знаю,…но мне так хотелось начать новую жизнь, пусть даже она начнётся с вранья, но я не видела другого способа. Я принялась за готовку и уборку, затем определила себе место на печи и завалилась спать, завернувшись по уши в одеяло.

– Знаешь, я очень люблю козье молоко. Может, купишь козу на базаре на эти деньги,– он кинул со звоном на стол мешок монет и продолжил расправляться с похлёбкой.

– Значит, я могу остаться? – нерешительно произнесла я.

– Разве что для ухода за козой,– он доброжелательно кивнул, улыбаясь, прожёвывая хлеб,– но вот похлёбку тебя придётся учить готовить.

Девушка была рада такому решению, она чувствовала, что кузнец хороший человек. Это было наилучшим вариантом её ближайшего существования. Она схватила мешочек с деньгами и пошла на базар. Кузнец подошёл к окну, глядя ей вслед в сомнении, вернётся ли она обратно. Он надеялся, что вернётся…

Рыночная площадь была небольшой, но в этот воскресный день она была заполнена людьми и торговцами самых разных товаров. У забора стояла старушка, она держала на привязи пять коз разной окраски и лохматости. Уловив интересующийся взгляд девушки, старушка начала расхваливать свой товар.

– Уступлю, забирай эту пятнистую, тебе ж не разводить?

– Нет, мне б для молока…

– Для молока, как раз пойдёт, эта молоденькая, беленькая.

Наташа заплатила немного меньше, у неё ещё оставалось несколько монет. Кузнец обрадовался, завидев Наташу, ведущую упирающуюся козу, ещё он был удивлён честности девушки оставившей сдачу на столе. Рано утром, только рассвело Наташа, вела козу пастись на луг, там она рисовала или читала обветшалую книгу, найденную в доме кузнеца. Кузнец работал до вечера в кузнице с перерывом на обед, спать ложился рано и часто уезжал в город на ярмарки продавать кованые изделия и оружие. Когда его не было дома, Наташа не могла заснуть, иногда её пробирала тревога, и каждый раз по возвращению она кидалась ему на шею с поцелуями в щёки. Но однажды она поцеловала его, так как может целовать лишь зрелая женщина.

Было очень холодно, шёл снег. В этот год, февраль был трескуч морозами. На миг я представила, как сейчас зябко в пансионе, вспомнила девочек. Вспомнила, как грела руки Кудряшки своим дыханием, какими посиневшими выглядели в тот момент её ногти, когда её вывели из подвального помещения, изолятора для ослушавшихся. В нём была, лишь деревянная скамья и малюсенькое окошко, иногда дневное наказание скрашивалось присутствием крысы. Мы долго не возвращались к теме моего прошлого, но этот вечер был таким тихим и снежным, что в каждом пробудилось чувство ностальгии. Крупные хлопья нежно ложились на резной подоконник маленького окошка, носки из козьего пуха приятно согревали ноги.

– Как ты оказалась в пансионе?– спросил Кузнец, не отрывая взгляд от чашки с чаем.

– После смерти отца, мачеха избавилась от меня. Она ссылалась на моё странное поведение, говорила, что не может справиться со мной. Несколько раз показывала меня врачу. Он сказал, я больна. После смерти отца я перестала рисовать, постепенно я перестала говорить. Что я могла сказать тем, кто меня не слышал, а только хотел избавиться?

– У неё были дети?

– Да, двое.

– Это действительно тяжело для женщины…

– Ты жалеешь её?

Он промолчал. Мне стало немного обидно, хотя он не знал, что у этой женщины было огромное состояние, причём принадлежавшее по закону мне. Об этом больше не стоило говорить и мы переключились на поедание бубликов с чаем, но я всё ещё продолжала думать о том, какая огромная жестокость таится в этих интеллигентных людях. Я не представляла, что люди могут так ненавидеть, пока не стала ненавидеть сама. Я ненавидела людей, не всех, но ненавидела, а потом была пустота и ожидание. Я росла, пустота становилась всё темнее, всё ярче становилось ожидание. Я больна, я действительно больна, я искалечена злобой и отчаянием. У меня иногда идёт кровь из носа и болит голова, иногда мне кажется, я умираю. И каждый раз, когда я соглашаюсь со смертью, она покидает меня оставляя беспомощной, как – будто знает, что жизнь для меня большее наказание.

Они были правы, я больна, это всё в чём они были правы!

В те дни, когда Степан уезжал в город, я мерила шагами гостиную и всякий раз проходя мимо занавески, поглядывала на неё. Меня донимала внутренняя тоска, мне казалось время неумолимо идёт, а я стою на месте. Я вспоминала и анализировала события прошлых лет, иногда я тонула в вариантах собственных фантазий.

В семнадцать лет я сбежала из пансиона. Здесь я уже два года, за это время я немного успокоилась и восстановилась, козье молоко, и свежие овощи меня укрепили. Но я, по- прежнему не видела смысла своего дальнейшего существования здесь. Я представляла свой замок, а иногда я видела во сне море. Я даже чувствовала его запах и соль на губах, порывистый ветер развивал мои волосы и удары волн мелкими брызгами освежали мою кожу. Я вижу, он неравнодушен ко мне, но любит он меня как дочь или как мужчина я не могу понять. Мне бы хотелось, что бы он проявлял ко мне свои чувства, но он продолжает держаться, не подпуская меня к себе близко, это меня задевает. Неужели он считает меня ребёнком, или я не достаточно привлекательна для него? Говорить о чувствах, слишком сложно для меня, скорее я боюсь ответа. Если он отвергнет меня, мне придётся уйти, а я не хочу, не хочу потерять его. Он стал мне как близкий и родной, но в тоже время я испытываю к нему влечение. Двоякость чувств была мучительной, внутренне я искала способ и ждала момент, чтобы решить раз и навсегда. Естественно остаться здесь с кузнецом было надежнее и реальнее, но не настолько желаннее для моей тёмной души.

– Малышка, – сказал он внезапно изменившимся тоном, причем его лицо потеряло всю свою мягкость, стало жестким и серьёзным от сдвинутых к переносице темных бровей.– Наташа! – позвав, остановившись передо мной. – Ты совсем побледнела от бессонных ночей, о чем ты только думаешь в эту темную пору, что не дает тебе покоя? Твоя жизнь здесь тебя удручает своей скромностью и скукой?

– О, нет, не удручает. Хотя я часто думаю о том, как скоротечно время, а я не имею возможности обучаться чему либо, а ведь у меня есть способности.

– Пожалуй, я смог бы тебе помочь… – он почесал щетинистый подбородок.

– Правда?

– Пожми мне руку в доказательство. Какие холодные пальцы! Я определенно обеспокоен твоим здоровьем, как можно иметь такие холодные руки в такой теплой хате? Я поставлю самовар. Я кое-что выручил за товар, ты можешь пойти в монастырскую школу для прислуги. Учат там недолго и рекомендации дают хорошие. Я благодарна тебе, никто не любил меня так как ты, правда, кроме отца, но это было очень давно. Я даже не помню его лица. Кажется, у него была борода, как у тебя и глаза такие, немного грустные.