Настоятель часто проводил нам лекции, он желал всегда находиться в курсе событий и даже знал поименно своих учениц. Как правило, это были старшие классы, девочки от четырнадцати до семнадцати лет. Сейчас было особенно важно не попадаться ему на глаза. Однажды идя по коридору между классами, я увидела настоятеля. Он совершенно обычно разговаривал с воспитательницей, делая вид, что меня не существует. Под мышкой он держал ворох бумаг, лицо его казалось озабоченным. Я прошла мимо, стараясь идти вдоль стены.

Уроки он вёл обычно, не бросая на меня косых взглядов. Вероятно, полиция оставила его в покое, признав случайность происшедшего. Кажется, он потерял ко мне интерес, чувство облегчения, освободило меня от скованности. Я чуть было не вернулась к своим мыслям о возвращении в поместье. Уроки тянулись вечность, но я боялась, что наступит конец и он попросит остаться. Его маленькие глаза сквозь очки поблёскивали, иногда мне казалось, я вижу его волчий оскал. Значит всё, опять он будет мучить меня или какую-нибудь другую девочку. Нет, не смотрю на него, пытаюсь влиться в толпу просочиться из класса вон, но слышу свою фамилию, он в приказном тоне говорит остаться и закрывает дверь. Я не могу дышать голова кругом, чем он ближе, тем мне хуже, но я не плачу и не кричу, как в прошлый раз. Я не смогу сидеть в той подземной кладовой в холоде и сырости, в этой чёрной гробнице, где меня никто не слышит. Тогда я долго лечила кашель и жар, и всем было всё равно, только кудряшка была со мной. Но чем она могла помочь? Кудряшка часто заходила в мою комнату, минуя надзирательницу и сновавших туда- сюда моих соседок. Она садилась рядом и сжимала мою руку, иногда её глаза слезились. Мне казалось, она понимала что происходит, но мы обе хранили молчание.

Я пыталась думать о чем-то постороннем, прижимая к груди тетрадь и учебник, но мысли путались. Мне пришлось подчиниться и войти обратно в класс. Дверь громко захлопнулась и по моим рукам пробежала дрожь. Мы стояли возле учительского стола. Деревянная указка, которой частенько били по пальцам, ползла по моей ноге, поднимая юбку. Она была уже высоко, и я вся сжалась от страха. Он грубо завалил меня на стол, произнеся: «Я проучу тебя! Ты навсегда запомнишь, где твоё место. Ты никому не нужна у тебя нет будущего! Лучшее для тебя, быть прислугой и выйти замуж за пьющего работягу, который каждую ночь будет делать это с тобой, но ты уже привыкнешь к грубости и боли, так что считай, я спас тебя от неё заранее. Я заплатил полицейскому, чтоб он не совал сюда больше свой нос, теперь ты будешь отрабатывать эту сумму или сгниёшь в тюрьме … ». Он закряхтел, затем говорил ещё всякие гадости, пока я сжималась от боли, а указка всё резче вращалась. Готов ты к боли или нет, это ничего не меняет, она есть, и ты ничего не можешь с этим поделать, только ждать и терпеть. Я поняла его урок и запомнила.

На следующий день он смотрел на меня с превосходством. На уроке, когда я сидела полубоком, опершись на руку, чтобы груз тела сместился вбок. Тут настоятель нервно поправил очки и, подойдя ближе, стукнул своей мерзкой указкой мне по пальцам. Я вскрикнула, сев ровно и терпела, решив для себя, что ни один мужчина не будет больше так смотреть на меня.

Я с трудом дошла до комнаты, в ней была только Кудряшка, пожалуй, она сейчас тоже была не к месту. Она что – то спрашивала, а я что- то ответила, затем мой голос потух, я уронила голову на руки. Кудряшка, молча, гладила меня по спине в этот вечер она не отходила от меня, не боясь никаких наказаний. Темная фигура шевельнулась в конце коридора, Кудряшка заметила её и приглушенно вскрикнула.

– Не поздно ли для посиделок? – тихим мужским голосом произнесла тёмная фигура, шагнула от двери и сразу заняла собой весь проём – Простите, я уже ухожу…

Я отключилась от реальности и слышала Кудряшку издалека, будто я не здесь, не в этой комнате и мне так хотелось, чтобы это было правдой, но больше всего сейчас мне хотелось, чтобы меня не было. Мне не было никакого дела до того, кто её увёл из комнаты и куда.

Я остановилась перед приоткрытой дверью, услышав голос настоятеля. Прозрачная дверь шкафчика отворилась и сестра в белом халате и чепчике накапала в рюмочку, какой- то микстуры.

Она сказала: «Выпейте, у вас высокое давление, это снизит его» – он выпил, приподнялся с кушетки. Поблагодарил сестру, когда настоятель выходил щёки его пылали, я была спокойна и не выдала ни одной эмоции, хотя он зыркнул на меня, точно волк. Я зашла в санкомнату следом, всё белое чистое кушетка, стеклянный шкаф стол, стул ничего лишнего. Здесь я уже третий раз, опять давал знать о себе проклятый кашель.

– Ты рано пришла.

– У меня закончился порошок. Вы говорили, что он скоро будет, а уже прошло три дня…

– Ну, знаешь! – разозлилась «сестра милосердия»– не в аптеке находишься! Все лекарства, что есть, нам привозят как пожертвование, а не под заказ. Выделяют от губернии жизненно важные, вот они то и есть.

– Это они? – я кивнула на шкаф

– Да, сердечные и антибиотики.

– А может эти подойдут, а то ведь дышать трудно – сделав лицо, как можно глупее я кивнула на капли, которые она капала «святейшеству». Та гордо рассмеялась, желая покичиться знаниями медицины, жалкая медсестра. Она сказала, одни капли повышают давление, другие понижают и могут быть опасны, если не выяснено, какое именно давление у человека. Я запомнила эти бутылочки. Медицину нам не преподавали, но мне было ясно, что может спровоцировать его повышение, если человек болен.

Ждать, ждать твердила я своему буйному разуму, пытаясь усмирить гнев.

День был напряжённый, учителя спорили о чем – то, как я поняла должна приехать проверка. Он нервничал, я следила за ним, переходя из класса в класс. Я отмечала его состояние. Даже если не он выпьет те капли сегодня, даже если не он умрет мне всё равно, я терпеть не могла их всех. Всё равно никто ничего не заподозрит, здесь многое не хотят видеть и замечать. Бутылочки стояли на своих местах, правда, содержимое их было перелито из одной в другую. Теперь спасительная жидкость была смертельна, я знала, что он слишком жаден, чтобы покупать себе такое лекарство. Вероятно, дома у него есть капли, но здесь ведь дармовое, значит, его осталось только подтолкнуть к ним.

Уроки закончены я стою напротив его класса спиной к приоткрытой двери, смотрю в окно, затем открываю его настежь и такое же рядом, чтобы создать сквозняк. Коридоры пусты, я продолжаю стоять, знаю, он там и смотрит на меня через щель, приоткрытой двери. Я чувствую его кожей спины. У меня падает ручка, конечно специально. Я наклоняюсь так, чтобы он видел оголенные ляжки. Действует незамедлительно, святейшество уже шуршит башмаками. Сидя на корточках, я поворачиваюсь лицом к нему. Я на уровне его «слабого места» он заведен до предела, щёки горят. Делаю лицо глупым, и пугливым не встаю, он в восторге. Чувствуя свою силу, оборачивается по сторонам. Хватает меня за плечо и тянет в кабинет, затем садит на стол. Я упираюсь в него руками, отталкивая и играя недотрогу, умиляясь своему плану. Завожу сопротивлениями до предела и сдаюсь. Стол ходуном. Смотрю на дверь, делая вид, что плачу, заглушая свист ветра. Дверь распахивается от создавшейся тяги и сразу же хлопает. Я кричу вслед воображаемому свидетелю нашей сцены, он верит в то, что нас увидели. Тяжёлое дыхание, он заправляется. Делаю последний штрих, рискуя подземельем, кашлем и чертовой указкой, если его фантазия такая узкая, как я думаю.

– Я напишу письмо вашей жене, она узнает, что три девушки из пансиона подвергаются вашим извращениям и насилию, теперь этому есть свидетели. Я знаю человека, который нас видел и он охотно подтвердит это – настоятель багровеет от злости, сжимает зубы и хочет ударить меня, но сдерживается. – Я соберу их подписи, мы всё расскажем комиссии, которая будет здесь, а потом и полиции. Мы все несовершеннолетние, а самой младшей из нас тринадцать!