Зачем Джеку лгать о других жильцах до меня?

Изменник? Лжец? Аргументов против Джека много.

Неужели всем наплевать на этого неизвестного человека? Я провожу пальцами по письму, потому что мне не все равно. У меня в горле встает ком боли. Я знаю, каково это – быть на краю пропасти. В этот момент между мной и этим безликим, безымянным человеком появляется прочная связь. Я не могу снова запихнуть его в ящик, как будто его не существует. Я поправляю себя: как будто его не существовало. Это было бы жестоко.

«Не нужно задавать слишком много вопросов. Они не помогут ни вам, ни мне. Меня больше нет. Оставьте меня покоиться с миром».

Я не могу с уважением отнестись к его желанию. Не могу не задавать вопросы. Кто эти невинные, о которых он говорит? Как он причинил им вред? Какие ошибки он совершил? Мой разум начинает бешеную гонку с самим собой. Помедленнее. Помедленнее. Помедленнее, черт возьми. Я нахожу свои таблетки и принимаю одну. Две будет чересчур. Я ужасно вымотана, мне нужно поспать.

С тяжелым сердцем я складываю письмо и оставляю его на столе. Я хочу узнать намного больше о человеке, который покончил с собой.

Я смотрю на кровать и вздыхаю: пришло время взглянуть правде в глаза. В глаза моим демонам. Они есть у всех нас.

После того как я надеваю пижаму, – вся моя одежда для сна полностью закрывает руки и ноги, – я достаю свой мобильный и наушники. Какой-то психотерапевт сказал мне, что один из лучших способов заснуть – это изнурить тело. Утомить себя физически настолько, чтобы, когда я лягу, усталость сама заманила меня в мир сна. Этот врач предписал мне энергичные упражнения на ночь, на которые я плюнула при первой возможности. Мне не нравятся такие упражнения, они искусственные и скучные. Вместо этого я разработала собственное упражнение.

Я надеваю наушники и открываю музыкальную библиотеку на телефоне. Мелодии самой главной жительницы Северного Лондона, Эми Уайнхаус, – вот мой выбор. «You Know I’m No Good» врывается в мою жизнь. Первый удар барабана отдается у меня в теле. Я начинаю танцевать как одержимая, быстро передвигаясь с одного конца комнаты в другой. Ее сексуальный горловой голос подталкивает меня вперед. Я потею, в голове у меня стучит только ритм. Я усну, я усну. Я усну. К тому времени, как Эми перестает петь, я тяжело и часто дышу. Я не хочу переводить дыхание; нужно использовать этот момент, чтобы как можно быстрее заснуть.

Пока ритм песни еще звучит во мне, я достаю своего второго ночного спутника – шарф. Сиреневый с черным узором, он сделан из мягчайшего шелка. Это подарок матери на пятнадцатилетие. Для большинства людей их день рождения особенный, их личный день, но мне всегда было трудно его пережить. И еще труднее было моим бедным родителям, чья упрямая дочь праздновала без энтузиазма. Забавно, они дарили мне такие замечательные подарки на протяжении многих лет, но именно этот шарф выделяется среди прочих. Может быть, потому, что он немного похож на меня: не вычурный, с радостью выполняющий свою функцию, не привлекая внимания.

Я сажусь на свою новую кровать. Вытягиваю ноги. Привязываю шарф к правому углу кровати, а потом дважды обвязываю его вокруг своей лодыжки. Ложусь.

Я буду спать.

Для заинтересованных лиц.

Моя нога дергается на привязи. Я осмеливаюсь закрыть глаза.

Я просыпаюсь. Сердце начинает быстро биться, пока я морщу лоб, глядя на потолок и на белые стены вокруг меня. Щурюсь на утреннем свету, проникающем сквозь световой люк. Где я? Что это за место? Я снова в больнице? Я в панике, мой взгляд кружит по комнате, пока я пытаюсь разобраться. Потом я вспоминаю. Я в комнате. В своем новом доме у Марты и Джека. Я всегда чувствую себя потерянной наутро после первой ночи на новом месте: в гостиничном номере, в самолете, даже в моей старой комнате у мамы и папы.

Мой взгляд скользит по кровати к ноге. У меня изо рта вырывается огромный вздох облегчения. Я все еще надежно привязана. Я проверяю часы на телефоне, который лежит на прикроватной тумбочке. Сейчас 7:10 утра. Пора вставать и отправляться на работу. Я отвязываю ногу, аккуратно складываю шарф и кладу его под подушку. Батарея булькает, и это, я полагаю, означает, что отопление включилось. Слава богу, потому что в комнате довольно прохладно, несмотря на летнюю погоду.

Не забыть: спросить Марту или Джека, могут ли они настроить котел отопления так, чтобы он включался раньше. Нет, не Джека, не после вчерашнего.

Как только я встаю, то тотчас же понимаю, что мне срочно нужно в туалет. Я сжимаю мышцы таза, засовывая ноги в закрытые тапочки, отделанные искусственным мехом, и в спешке нахожу свой длинный кардиган, который я ношу и как халат.

Я открываю дверь и быстро попадаю на следующую площадку, где находится ванная комната. Джек забыл показать мне ванную, но я помню, что это единственная дверь, которая была открыта на нижней площадке.

Когда я захожу в ванную, то уже не могу терпеть. Комната очень стильная, с черно-белой шахматной плиткой, зеркалом в стиле ар-деко – таким же, как и в прихожей – и коричневым шкафчиком с двумя пушистыми полотенцами, аккуратно сложенными сверху. Я не вижу ванну, потому что она закрыта занавеской. Или Марта, или Джек были здесь недавно, так как у стен клубится пар.

Стоя у унитаза, я забираюсь руками под кардиган и начинаю стягивать штаны… и тут занавеска отодвигается. Мои пижамные штаны спадают до колен, а я с тревожным криком падаю в сторону и сильно ударяюсь о стену.

В наполненной ванне лежат мои домовладельцы и смотрят на меня. Тонкая рука Марты придерживает занавеску, скрывая их тела; все, что я вижу, это их головы, при этом его голова чуть выше ее. Они похожи на Панча и Джуди, готовых начать свое кукольное представление.

– Простите меня… пожалуйста, простите, – давлюсь я словами.

Лицо у меня горит от смущения. Надо было постучаться в дверь, чтобы удостовериться, что внутри никого нет. Идиотка!

Бедная Марта выглядит оскорбленной, в то время как Джек… Смотрит на меня холодно, наполовину испуганно. Я знаю, что его так пугает: что я расскажу его жене о том, как он вел себя вчера вечером. Но подозреваю, он понимает, что я не скажу ни слова: мне слишком нужна эта комната.

Его жена поворачивается к нему:

– Дорогой, разве ты не рассказал Лизе о правилах пользования ванной?

– Я не думал, что это необходимо, потому что это указано в договоре аренды.

Второе, что нужно не забыть: побиться головой об стену, раз уж я настолько глупа, что не прочла договор аренды.

– Простите меня, пожалуйста, – я снова начинаю извиняться, полностью понимая, что Элтон Джон имел в виду, когда говорил, что «тяжелее всего сказать прости».

Марта отмахивается от моих слов.

– Это мы должны просить прощения. Уверена, ты понимаешь, что мы хотим иметь личное пространство, когда дело касается таких деликатных вещей.

Разговор о деликатных вещах напоминает мне о том, что Марта и Джек, без сомнения, в чем мать родила, а мои пижамные штаны все еще опущены. Я паникую, опуская взгляд на свои ноги. И делаю глубокий вдох облегчения; мой длинный кардиган скрыл тело. Дрожащей рукой я натягиваю штаны обратно за секунду. Продолжая бормотать «простите», я выбегаю оттуда так быстро, как только могу.

Несмотря на давление в мочевом пузыре, я возвращаюсь наверх в свою комнату. Зайдя внутрь, я бросаюсь на кровать. Мое лицо все еще пылает как костер. Это должно войти в десятку самых постыдных моментов моей жизни. Кроме того, как я могла не прочесть договор об аренде, прежде чем подписать его?

«Никогда ни на чем не ставь свою подпись, не перечитав это десять раз, а потом еще раз», – вот очень мудрый совет, который дал мне папа, когда я устроилась на свою первую работу.

Я перестаю себя корить. Единственная причина, по которой я подписала его не читая, заключалась в том, что мне нужно было выгнать этого придурка Джека из своей комнаты.