И была вознаграждена сухим смешком.
— Так, точно провела ночь в компании пяти жеребцов?
— И с похотливым конюхом в придачу.
Это оказалось чертовски непростым упражнением, требующим не только хорошей координации, но и немалой выносливости. Отчасти даже возбуждающим, если отстраниться от обстоятельств. Холера решила запомнить его на всякий случай, чтоб как-нибудь повторить, но в других декорациях и с другими участниками. Уж по крайней мере это будет не земляная нора…
Она перекатывалась, лягалась, отталкивалась от земли коленями и со стороны должна была выглядеть так, словно исполняет какой-то безумный змеиный танец. Но если это и выглядело забавным, то Ланцетта сохранила достаточно здравомыслия, чтобы не смеяться.
— Где?
— Правый ботинок.
Холера и так это помнила, просто не могла собраться с духом, чтоб прикоснуться к ней. Даже лежащая в неподвижности, Ланцетта казалась опасной, как связанный волк, терпеливо ждущий, когда ослабнет веревка. И уж тогда…
У нее будет нож, подумала Холера, мрачно рассматривая чужие ботинки, стоптанные не меньше ее собственных. Нож — и еще достаточно много времени, чтоб поразвлечься, прежде чем заявится старик.
И все же, как ни пугала ее Ланцетта, Холера не могла не воспользоваться возможностью, чтоб получше рассмотреть ее вблизи, пусть и украдкой. Она не любила себе в этом признаваться, но многие опасные вещи по какой-то причине притягивали ее. Созданный с нарушением правил Пассаукунст, способный вывернуть своего владельца наизнанку. Заточенные в драгоценные камни неуправляемые демоны, с радостью сделающие дамское рукоделие из всякого, кто не понимает намеков. Проклятые гримуары из библиотеки господина Швайбрайста, хранящие скверну дьявол знает каких веков… И вот теперь — связанная волчица, которая жаждала полакомиться ее, Холеры, потрохами.
От связанной Ланцетты пахло не духами и не пряностями, как от некоторых ведьм из благородных ковенов. От нее несло тяжелым духом, напомнившим Холере не то застоявшийся воздух подпольных псарен, не то полузабытые ароматы фехтовального зала, который она не посещала со времен Шабаша. Скверно выделанная кожа, сырой мех, моча, пот, кислая пивная отдушка, запах засаленных и давно не мытых волос, еще что-то… Холера наморщила нос. Едва ли на шее Ланцетты обнаружится помандер[6] с амброй, мускусом и ароматными смолами, уж скорее там обнаружится скальп, снятый с какой-то из менее удачливых ее жертв и скверно обработанный. Но сейчас это не должно было иметь для нее значения. Не должно, мысленно повторила себе Холера.
Холера не собиралась разглядывать беспомощного врага, но ей надо было унять дыхание после напряженных физических упражнений. А может, просто не хватало решимости прикоснуться к молчащей, напряженно дышащей волчице.
Вблизи Ланцетта уже не казалась такой грозной, как на улице. Может, как раз потому, что была связана и беспомощна. А может потому, что лишилась своего серого, отороченного волчьим мехом, плаща, мгновенно сделавшись похожей на сотни прочих ведьм из Брокка. Мужского кроя закрытый дублет без шитья и позументов, грязный шейный платок, заменяющий воротник, трещащие на бедрах бриджи… Скорее, потрепанная жизнью дворняга, что обзавелась крепкими зубами, подумала Холера, чем благородный хищник.
Украшений мало, а те, что есть, совершенно по-варварски безвкусны. Перепачканным землей и сажей палевым волосам кто-то пытался придать подобие прически, но, кажется, обладал не большим навыком в этом искусстве, чем палач в умении управляться с арфой. Не исключено, сама же Ланцетта пыталась обкорнать себя ножом, используя в качестве зеркала таз с водой…
И все равно Холера не могла собраться с духом, чтоб прикоснуться к ней. Даже в столь беспомощном и жалком состоянии Ланцетта оставалась волком, и что-то внутри Холеры безошибочно ощущало этот тяжелый и тревожный волчий дух, как домашняя собачонка чует эманации волчьей мочи на коре дерева.
А она статная, отметила Холера, пытаясь побороть эту неловкость. Сразу видно бугрящиеся на предплечьях мышцы, и это явно не сладкое мясо, налипшее за годы беззаботной жизни в Брокке. Челюсть тяжелая и острая, похожая на край осадного щита, о такую челюсть можно, пожалуй, расшибить копейное древко…
Нет, этой сучке не стать образцом изящности, даже если разодеть ее в шелка и бархат, затянуть в корсет, смыть въевшуюся грязь и сажу, расчесать… Мысль Холеры на миг запнулась, как лошадь перед глубоким ручьем. Мимолетный осмотр дал ей неожиданную находку, на которую она сперва не обратила внимания. Дублет ведьмы из «Вольфсангеля» во многих местах, особенно на локтях, оказался густо перепачкан. Не городской пылью и не яблочным соком, как ее собственная одёжка. Обычной угольной сажей. И одно это многое объясняло о появлении Ланцетты тут.
Печная труба. Она воспользовалась печной трубой, как вульфен из старого спектакля, который проник в замок барона Нифнифса, прежде чем охранный демон сварил его заживо в котле.
— Правый. Блядь. Ботинок. Если вздумаешь прикоснуться ко мне в каком-нибудь другом месте, я вздую тебя так, что не сможешь даже ползать.
Произнесено было негромко, но внушительно. Холера ощутила предательскую теплоту в щеках — это ее кровь прилила к лицу.
— На твоем месте я бы только надеялась на это, — огрызнулась она, — От тебя несет вонючей псиной. А уж блох столько, что страшно прикасаться.
— На твоем месте я бы боялась не блох.
Ланцетта замолчала. Она явно не была мастером словесной пикировки, слова не являлись привычным ей оружием. Что ж, с ножом ей явно будет привычнее, мрачно подумала Холера.
Следующее упражнение удалось ей на удивление легко, пусть она едва не сломала передние зубы, вытаскивая нож из омерзительно пахнущего ботинка. Запах тела самой Ланцетты, тяжелый и похожий на медь, смешивался с запахом скверно дубленой кожи и пота. Интересно, волчицы моются? Или просто раз в год катаются по снегу? Эту шутку Холера с сожалением вынуждена была оставить при себе, чтобы не выпустить из зубов с таким трудом добытый нож.
— Чего ты там возишься? — буркнула Ланцетта, — Я уверена, это не самая большая штука, которая попадала тебе в рот.
Ах ты ссаная дрянь, да ты…
— Я повернусь к тебе спиной и задеру руки. Режь.
Холера начала резать. Наверно, со стороны это выглядело крайне забавно, даже развратно, но следующие несколько минут они обе напряженно молчали. А потом в тишине стал явственно различим треск пеньковых волокон.
Ланцетта яростно сорвала путы и принялась ожесточенно тереть затекшие руки, шипя от боли. Побелевшие обескровленные пальцы с трудом подчинялись ей, но быстро приходили в форму. И вскоре оказались достаточно сильны, чтобы взять нож.
— Ну что? — срезав путы с ног, Ланцетта склонилась над Холерой, поигрывая лезвием, — Кажется, пришло время восстановить справедливость. Мы ведь уже почти подруги, верно? А между тем ты несколько лишних часов носишь украшение, которое принадлежит мне. Разве подруги так поступают?
Лезвие ножа осторожно коснулось правой ушной раковины Холеры. Не ледяное, как ей представлялось, нет, почти теплое. Не скулить, приказала себе Холера, закрывая глаза и пытаясь вытолкнуть весь воздух из легких, чтоб не получилось крика. Она не дождется. Она…
Лезвие совершило прогулку полукругом вокруг ее уха, до хруста вминая кожу. И внезапно отстранилось. Передумало? Или искало подходящее место?
— Эта штука все еще принадлежит мне, — проворчала Ланцетта, — Но я позволю тебе поносить ее еще какое-то время. Помни мою щедрость.
Она умела работать ножом, этого не отнять. Холера даже не услышала треска веревок, путы почти беззвучно спали с нее. А мигом позже освободились и ноги. Но оказалось, что Холера так ослабла от страха, что почти не могла ими управлять.
— Спасибо, — только и смогла она выдавить, — И за блох тоже. Страшно представить, сколькими ты успела со мной поделиться.
Волчица усмехнулась, ловко спрятав нож в рукав дублета.
— Сколько бы их ни было, уверена, твои мандавошки зададут им славную битву. Растирай ноги и вставай.
