У человека была ссадина на лбу и явные следы мороженого на носу.

— Тишиной наслаждалась до твоего появления, — вздохнула я, улыбаясь перевёрнутому веснушчатому лицу. Его волосы почти совсем потемнели, и он всё меньше напоминал меня. Не то, чтобы я была против, но момент, когда я поняла, что и глаза его и волосы больше мои, заставил чуть-чуть взгрустнуть.

Мой мальчик становился только наполовину “моим”.

— А мы что же, шумные, да?

— Самые шумные на целом свете! — кивнула ему и он рассмеялся. Он обожал быть “самым”.

Самым чистым, самым грязным, самым любимым, самым капризным, самым послушным. Он не давал стричь волосы, потому что считал, что нет ничего круче длинных волос. Но был разочарован, что у него они темнее, чем у нас. Он хотел быть рыжим и когда верхние пряди выгорали на солнце и становились чуть светлее — ходил гордый, как орденоносец. И мы называли его самым тёмным из нас и он этому факту радовался.

Он был лохматым маленьким дикарём.

“Самым” самым в мире мальчиком. Очаровательным старшим братом. Преданным сыном. И лучшим рыбаком на всём побережье, ведь никто больше не выбегал из дома в такую рань.

Его колени были перманентно сбиты, а ступни вечно черны. Его невозможно было расчесать, если только пригрозив сбрить их совсем. И он был загоревшим, как абориген.

Моя кожа не смогла бы стать такой шоколадной… Зато его было не отличить от ещё одного дикаря… постарше. Он стал таким же тёмным и лохматым, оттого, что морской воздух просолил его волосы и кожу.

Мои мальчишки!..

Мы вошли в дом, все окна были открыты и сквозняк хозяйничал, скручивая шторки в тонкие жгуты.

Стоило войти в прихожую, меня тут же подхватили и прижали к себе сильными руками. Не успела я оказать сопротивление, как была закинута на плечо.

— Ай, — запищала в ответ на наглый захват и шлепок за заднице. — Пусти дикарь! Абориген… Неандерталец!

— Может лучше в пещеру? — дурашливо хмыкнул Кир, но когда я завозилась сильнее, пригрозив, что и его гриву прорежу, если не поставит меня на пол, Климов меня отпустил.

— Теперь ты попался, — это с моей стороны была уловка. В следующий миг, я повисла на нём, как мартышка: обвила за шею руками, а ногами за торс.

— Да я вообще завис и залип, — он легко держал меня на весу, улыбаясь своей шалости, моей игривости.

— Чувствую, кого-то ожидает наказание, — шикнула, изображая недовольство.

— Если со всеми вытекающими, я за, — ещё шире улыбнулся Кир. В доме играла одна из тех групп, что я ни за что не включила бы детям, и пахло скандалом, потому что сквозь окно мансарды, была видна комната и куча сваленных по центру игрушек.

— Вы устроили бардак? — от игривости перешла в наступление.

— Да, — совершенно серьёзно кивнул он.

— И вы готовы к наказанию?

— Абсолютно! — совсем стал довольным Климов, и я осознала, что мои наказания как-то неправильно воспринимались, или я их как-то неправильно практиковала.

— Я тут подумала, может, я лучше вернусь обратно на пляж? — прохныкала я, понимая, что всё равно убираться придётся самой.

— Только если со мной, — улыбнулся самой наглой на свете улыбкой Кир и клюнул меня в щеку носом. — Пошли, а? Они сами справятся. Зачем мы им? — это добавил на такой интимной частоте, что бабочки в животе с ума посходили, а тело, точно масло на сковороде тотчас стало мягким и плавибельным.

— И правда… — муркнула я, уже с настроем побыть наедине с Климовым. — Взрослые люди!

— Абсолютно! — нарочито согласно кивнул Кирилл.

— Мы же можем это сделать? — прищурилась в сомнении.

— Да, конечно! — часто-часто закивал Кир, укрепляя сомнение, что он просто хочет меня утащить подальше от глаз детей, и плевать, что они дом разнесут на части.

— И нам не о чем переживать? — попыталась разбудить в нём совесть.

— Совершенно! — её у него точно не осталось.

— И я даже не сомневаюсь, что…

— Ма, — к нам, топча деревянный пол, да так, словно стадо коней неслось, вихрем примчался «серьёзный человек», — я не толкал! — тараторил запально. — Она сама упала и сейчас нажалуется, — хитро сощурился наш дикарь, тормозя возле нас. — Фу, вы опять целуетесь, — тотчас сморщил загорелое личико, словно лимон проглотил.

— Не фу, а любовь, — прохныкала я и уткнулась Киру в грудь носом. — Всё, закончилась мирная идея сбежать от них, — вздохнула я и попыталась спрыгнуть с Кира, но он не отпустил.

— Да ладно тебе жертву из себя изображать, — усмехнулся Климов. И как всегда спасая, даже от такого пустяка, как непослушные дети, со мной на руках прошёл в комнату, где ныла наша рыжая дочка, натирая рукой затылок.

— Вот видите, я не при чём! — над ней склонился хмурый дикарь, всё же отыгрывая роль хорошего брата и пытаясь увлечь конфетой. Или скорее, чтобы спастись от неприятностей.

— Итак? — медленно протянул Кир, глядя на детей с высоты своего медвежьего роста. Оба подняли на него головы и… заулыбались, не веря ни в какую, что этот грозный человек способен хоть слово сказать строгое.

Они наперебой стали что-то голосить. Дочку понять было почти невозможно в силу её юного возраста, сын же напротив был сам себе прекрасным адвокатом.

— Что ж, думаю… — и Кир… просто развернулся на сто восемьдесят градусов, так что лицом к детям оказалась я.

— Думаю… — вторила ему я, но с более грозной интонацией, и оба замолчали, виновато опустив глаза.

— Как ты это делаешь? — шепнул с недоумением Кир.

— Женщины-теневики потрясающе убедительны… забыл? — отозвалась тихо с обольстительной улыбкой.

— Как такое забыть?! — хмыкнул Кирилл. Спустил меня на пол, щёлкнул по носу и шепнул: — Пойду-ка баньку растоплю. Ты как-то слишком болтлива. Пора болтливость лечить! — подмигнул и вышел.

А я ещё какое-то время не двигалась с места и смотрела ему вслед, пока не поняла, что мою рыжую дочурку нагло пытаются подкупить конфеткой.

— Ну я вам сейчас обоим… — отчеканила, но так и не вышло натянуть на лицо суровую мину. Пришлось стоять и считать до десяти, прогоняя из головы вредные, лишние мысли.

Конец