Прорва уверенно нырнула под арку, и Сумрак поспешил туда же. Коридор привел к группе затянутых белым маревом горячих источников, призывно плещущихся в обрамлении вулканической породы и песчаника. После целого года, проведенного на охотах и заданиях, молодой воин, вернувшийся с чужбины, мог лишь мечтать о том, чтобы понежиться в такой купальне. Если удастся, надо бы тут задержаться на обратном пути…
Прорва рыкнула на зазевавшегося было юнца, подгоняя его. Их путь шел дальше, мимо водоемов. Через заросли кустарника к просторному жилищу, вырубленному прямо в желтоватой скале. Стены украшала затейливая резьба, а в многие окна были вставлены яркие витражи. Судя по всему, дом этот когда-то был весьма богат и уважаем… Но сейчас он носил следы запустения. Вьющиеся растения затянули стены и крышу, проникая усиками и корешками в щели и выламывая целые куски породы; обширная терраса по краю обкрошилась, на клумбах обильно произрастал бурьян. Сумрак предположил, что когда-то здесь обитал гарем одного из весьма почтенных самцов, но хозяин, во всей видимости, давно уже отсутствовал не только в самом доме, но и на этом свете. И от гарема остались лишь Прорва и… сколько там у нее было сестер?
Следом за самкой он ступил в прохладу и тень этого неуютного жилища. Сколько здесь было комнат — одним богам ведомо. Прорва явно не собиралась устраивать экскурсию. Проведя самца через темный холл, увешанный древними, запыленными трофеями, среди которых Сумрак успел заметить несколько весьма достойных, она откинула тяжелый занавес, скрывающий вход во вместительный зал. Впрочем, из-за лепнины и колонн, а так же драпировок на стенах, кучи подушек, шкур и прочей дребедени, помещение казалось более тесным, чем на самом деле. Воздух был спертым и… Ох, описанию это просто не поддавалось: воздуха там, скорее, не было вовсе. Зал пропитался самками. Здесь все пахло ими: от косматых шкур на полу до самой маленькой безделушки, коих в изобилии валялось на полках, и вообще повсюду. Сумрак бы предположил, что здесь уже многократно спаривались в этом Сезоне, но в витающих ароматах, от которых постепенно начинало кружить голову, не было ни одной мужской ноты, так что оставалось лишь предполагать, чем таким тут занимались эти самки…
Самца, попавшего под власть этого недвусмысленного химического сигнала, теперь уже ощутимо потрясывало, при каждом резком выдохе вырывался непроизвольный рык, заглушить который никак не получалось; в подбрюшье все напряглось.
В зале их присутствовало двое: одна почти Прорвиного возраста, чуть помладше, а другая лишь немногим старше Сумрака. Прорва была значительно крупнее и тяжеловеснее сестер (если это реально были ее родные сестры), с крупными жвалами, почти как у самца. На ее коже не выделялось особого рисунка. Вторая самка ростом чуть уступала ей и выглядела стройнее. Ее лицо имело тонкие черты, изящные максиллы и мандибулы напоминали тонкие спицы, короткая грива слегка топорщилась в стороны. У нее были темные глаза и темная кожа, полосы на которой дробились мелкими пятнышками. Младшая сестра цепляла взгляд, пожалуй, больше всего: она оказалась самой миниатюрной и обладала слегка светящимися, почему-то излишне горячими желтовато-красноватыми покровами.
Яутжи видели мир в крайне специфических тонах, различая лишь самую коротковолновую часть светового спектра, начиная с инфракрасного излучения. Все предметы, не излучающие тепла и окрашенные в холодные тона представали для них в градациях черного и серого. Такая особенность зрения до сих пор отлично пригождалась воинам во время ночных охот, точно так же, как и их далеким предкам, обитавшим в лесных чащобах. Одновременно это приводило и к тому, что особи с кожей красноватых и коричневатых оттенков, встречающиеся реже, чем серые и зеленоватые, всегда эффектно выделялись на фоне остальных.
— Возлюбленные мои сестры, я кое-кого привела к вам! — торжественно объявила Прорва. С этими словами она посторонилась и с высокомерным прищуром оглядела мнущегося в дверях Сумрака. Две другие самки, занятые до того неторопливой беседой, привстали с подушек и, следуя ее примеру, начали придирчиво осматривать самца, приподнимая максиллы и в открытую принюхиваясь. Сумрак поспешил склониться перед ними.
— Никогда прежде мне не приходилось видеть столь прекрасных дев, — проговорил он, не осмеливаясь пока поднять головы. Темная самка встала и приблизилась к нему.
— А ты вообще-то много дев встречал? — поинтересовалась она.
— Нет, о, достойнейшая, но я не сомневаюсь…
— Вот и дальше не сомневайся, — насмешливо рыкнула она. — Как твое имя?
— Сумрак, о, прекраснейшая. Сумрак, сын Грозы.
Он глянул на нее слегка с опаской. Получилось снизу вверх… Ладно, это нормально. Все через это проходят…
— Осень, дочь Свободы, — сделав паузу, наконец, представилась самка.
— А я Солнышко. Свобода — и моя мать тоже, — не дожидаясь очереди, встряла младшая самка. Она пожирала Сумрака глазами более жадно, чем сестры, видно, молодой воин сразу приглянулся ей.
— Большая честь для меня узнать вас, — вновь склонился самец. — И еще большую вы окажете мне, если примете мои скромные дары.
С этими словами он принялся неторопливо увешивать шеи и запястья самок кристаллами и самоцветами. Некоторые ожерелья были собраны из костяных и роговых бусин, которые Сумрак выточил собственноручно, отдельные звенья состояли из драгоценных металлов, но главным условием было присутствие в каждом украшении какой-то маленькой, но вместе с тем узнаваемой частицы одного из добытых им трофеев — когтя Священной дичи, зубов гигантских ящеров, склеротикальных колец* летучих и водных монстров. Сумрак хорошо был осведомлен о том, какие именно побрякушки нравятся самкам. Когда-то он полностью обеспечивал многочисленных сестер самодельными украшениями, и успел отлично изучить даже самые требовательные женские вкусы в данной области. А вот в остальных областях он чувствовал себя менее уверенно…
Но подарки самкам явно понравились — считай, полдела было сделано. Убедившись, что самец подошел к ритуалу обмена любезностями весьма ответственно, они, не сговариваясь, приняли решение в его пользу, и, не долго думая, сами перешли в наступление.
Первой к нему потянулась Прорва.
— Твои дары достойны восхищения, но мы пока не получили главного из них, и, буду откровенна, нам не терпится им завладеть, — томно произнесла старшая самка, обходя воина кругом и начиная оглаживать его плечи и грудь. Эти прикосновения будоражили, заставляя забыть сомнения и оставить нерешительность. Сумрак почувствовал, что былая неловкость начинает сменяться возбуждением, и голову постепенно заволакивает легкий туман. Кажется, не смотря на его опасения, все шло, как надо…
Тем временем, Осень без особого промедления присоединилась к сестре. На ходу она небрежным движением скинула легкую ткань, представ перед самцом в своем первозданном виде. Прорва одновременно встала у него за спиной, прижимаясь всем телом, и Сумрак почувствовал, что она тоже обнажена. Осень прильнула к нему спереди, начиная блуждать руками по напрягшемуся торсу воина…
А он стоял между ними двоими, как дурак, и не знал, что ему делать.
Вдруг Осень приблизила раскрытые жвала к его горлу и провела самыми кончиками до ключиц, отчего Сумрака пронзила сладкая дрожь, но в следующий момент он почувствовал неожиданную, а потому еще более острую боль. Самка глубоко впилась сбоку в основание его шеи всеми четырьмя зубьями так, что брызнула кровь. Первым желанием было оторвать от себя бестию. Левой рукой самец успел упереться в ее мягкий горячий живот, но правую грубо перехватила в районе запястья Прорва с поразительной легкостью удержав в опущенном положении и даже слегка отведя назад. Сумрак просто опешил от силы этой самки. Она «сделала» бы его в поединке по армреслингу, наверное, за полминуты…
Прорва зарычала и схватила остолбеневшего юнца за гребень, запуская когти в гриву и принудительно запрокидывая его голову назад. Осень, продолжая вгрызаться в плоть, одним уверенным движением переместила отталкивающую ее руку себе на талию, прижимаясь сильнее и вычерчивая когтями незримые линии на широкой груди. Сумрак взвыл, чувствуя, что задыхается. Сердце отбивало бешеный ритм. Боги! Ни в одной схватке он не чувствовал себя столь же беспомощным!
