— Нравится? — прошипела Прорва, тесно прильнув к самцу.
— Да… — выдохнул тот.
Прорва взревела. Навалившись всей своей, к слову, немаленькой, массой, она просунула руку промеж его бедер и принялась ласкать юнца как женскую особь… Ладно, хоть когти убрала… Сумрак сжал зубы, вытерпев и это, но ухмылка с его лица уже слетела.
— А так? — агрессивно осведомилась Прорва.
— Да… — еле проговорил Сумрак.
С разочарованным воем партнерша тут же отбросила его от себя. Но самец, опершись на руки и медленно подняв голову, уставился на нее с наигранной преданностью и тихо произнес:
— Что еще я могу сделать для моей Госпожи?
— Да делай уже, что хочешь! — рассерженно прозвучал более чем неожиданный ответ. Вот так… Он-то планировал лишь подыграть ей, чтоб не зверствовала, а вместо этого отбил всю охоту издеваться дальше. Удачно вышло…
Сумрак приблизился к самке, ставшей теперь непривычно пассивной, и, без труда склонив ее к совокуплению, преспокойно взял свое. Две другие самки, ни разу не решившиеся высунуться, пока длился этот цирк, сидели поодаль, размышляя над тем, что за чудеса они сейчас наблюдают. Самец выдерживал Прорву уже третью ночь — невиданное дело — и не просто выдерживал, а пытался адаптироваться к ее нетипичным запросам. Прежние самцы, которых удавалось заманить в долину источников, либо бежали от нее без оглядки, наплевав на приличия и честь, либо нелепо сходились со старшей сестрой в рукопашную, после чего постыдно изгонялись. Жившие уединенно, сестры не стремились славить по всем углам «подвиги» горе-любовников, так что те уносили свой позор с собой и имели выбор — просто забыть обо всем или мучиться от осознания собственной слабости.
Сумрак слез с успокоившейся Прорвы, напоследок погладив ее по груди и животу. Самка лениво потянулась и наградила его уже более-менее доброжелательным взглядом, но с оттенком осуждения. Ничего, не все ж ей верховодить…
— Чьи желания мне исполнить теперь? — вставая и поворачиваясь к ее притихшим сестрам, поинтересовался самец.
— А ты выбери, — предложила Осень, поднимаясь с подушек и направляясь к нему. Солнышко двинулась вслед за ней.
— Представляете? Не могу, — приобнимая обеих, заявил Сумрак.
Он сам чувствовал, что наглеет, причем, разум, уже освобожденный от избыточного гормонального давления, теперь вполне сносно работал, так что приобретенный напор отнюдь не являлся следствием слепого инстинкта. Сумрак просто начал осознавать собственную востребованность, и это ему льстило. Перестав опасаться, что его прогонят или засмеют, он стал держаться намного увереннее. Самкам это, по-видимому, еще как нравилось.
Самец начал одновременно ласкать и раздевать обеих партнерш, а они ублажали его в ответ, но затем Осень легонько подтолкнула его к Солнышку, отступая и устраиваясь рядом с Прорвой. Сумрак аккуратно уложил младшую самку на шкуры и уже со знанием дела навис над ней, принимаясь водить по изнемогающему телу кончиками максилл. Продвинувшись к податливо разошедшимся бедрам, он опустился между ними и разместил ноги Солнышка у себя на плечах, нежно перебирая жвалами по чешуйчатым коленям. Разум постепенно успокоился, и в нем все более к месту начали всплывать сцены из когда-то давно изученного «Трактата о любви». В то время Сумрак и не помышлял о скором применении полученных знаний на практике, просто все читали, и он прочел…
Самка выгибалась от удовольствия, закатывая глаза и погружая пальцы в свою гриву. Ее вульва уже сочилась влагой и жаждала прикосновений самца — заметив это, Сумрак начал легонько поглаживать у Солнышка в промежности, доводя самку до настоящего исступления.
— Возьми… Возьми меня, воин! — взмолилась, наконец, она, и тогда самец незамедлительно внял ее мольбам.
Пока они забавлялись, Прорва и Осень о чем-то негромко разговаривали, по всей видимости, все еще глубоко пораженные случившимся. Сумраку сейчас, в общем-то, было без разницы, о чем они говорят — свое дело он делал, и претензий пока ни от одной из любовниц не поступало.
Оставив младшую самку корчиться в послеоргазменных конвульсиях, самец встал и направился к Осени. Поклонившись обеим старшим самкам, он протянул ей руку, помогая подняться и отвел в сторону, где тут же овладел ею стоя, прижав спиной к стене, и без какого бы то ни было продления предварительных ласк. Одной рукой он подхватил самку под бедро, приведя его к своему боку, а второй удерживал за шею. Жрица разразилась гневным рычанием и крайне неприлично обозвала самца, но было ясно как день — именно этого она втайне и желала. С одной стороны, своим нахальным поведением он дал ей повод оторваться по полной, с другой — показал, что не останется в долгу и сам.
Осень со всей силы воткнула в партнера когти и, сорвав его пятерню со своего горла, принялась терзать его плечи жвалами. Он, не сдерживаясь, тут же начал кусать ее в ответ, одновременно вгоняясь все глубже. И это оказалось… весьма… необычное ощущение. А ведь и впрямь легко было увлечься и переусердствовать… Не удивительно, что к концу соития они оба были покрыты словно бы кровавой испариной. Планы Сумрака избежать лишних травм, похоже, так и не удались, но одновременно то, что произошло, уже более пришлось ему по вкусу.
Пока Осень приходила в себя, а Прорва с неопределенным видом глазела на разворачивающееся действо, Сумрак снова скользнул к Солнышку. Если Прорве для удовлетворения нужно было доминировать над партнером, а Осени предаваться взаимным истязаниям, то с этой самкой было чуть проще — ей всего лишь требовалось больше, чем остальным. Раза эдак в четыре. Организм самца уже начал перестраиваться, адаптируясь к сексуальным аппетитам сестер. Теперь Сумрак мог держаться с каждой самкой дольше, хотя бы отчасти контролируя свое возбуждение, и выдавал гораздо меньшие порции семени, восстанавливаясь для следующего акта за считанные минуты.
Солнышко уже ждала, изъявив на этот раз желание принять его ухаживания в боковой позиции. Закончив с ней, Сумрак вновь приклонил колени перед Прорвой и так далее по кругу до полного изнеможения…
В этот раз он особенно выдохся в физическом плане. Возможно, сказалось уже почти двухнедельное голодание — ведь самцы почти не питались в Сезон. Пожалуй, надо было все-таки что-нибудь поймать и сжевать, дабы восполнить силы. Окружающие леса кишели всякими тварями, так что сложности это не составляло, труднее было вспомнить о притупленном чувстве голода и заставить себя пойти охотиться не только для самок.
Он с легкой завистью поглядел на блаженно ворочающихся во сне любовниц. К ним пришли, принесли еду, удовлетворили все прихоти — что еще для счастья надо? Сейчас будут дрыхнуть до самого обеда; ни печалей, ни забот… Будь только его воля, Сумрак бы тоже прямо здесь завалился сейчас спать среди теплых и расслабленных самочьих тел. Он реально дико устал… Но его, увы, не пригласили остаться, так что он вновь покинул жилище сестер и поплелся к лощине.
Чей-то гневный окрик разбудил его. Сумрак, как раз смотревший какой-то приятный сон, аж подскочил от неожиданности, в последний момент вцепившись когтями в ствол дерева. Ну разве ж можно так пугать…
Самка стояла в двух шагах, задирая голову и злобно на него шипя. Она была очень молода и хороша собой, так что, восстановив равновесие на ветке, Сумрак сразу залюбовался ею. Стянутая в пучок короткая грива забавно торчала назад, стройное тело покрывал затейливый узор, ярко проступивший сейчас от негодования, рассерженные глаза сверкали, как два чудесных рубина. Самец наклонился к ней, слегка свесившись с ветки, и ощутил очень слабый любовный запах. Самка явно еще не до конца пришла в охоту. Вероятно, этот Сезон был для нее первым, как и для него самого. Необходимой для совершения в этом году кладки массы она не имела, потому и не выделяла нужного количества феромонов.
— Ты зачем кричишь? — поинтересовался у нее Сумрак. — И что вообще здесь делаешь?
— А ну-ка быстро свалил с моего дерева! — агрессивно прощелкала самка.
