Димов пошел в ванную, но бритвы не было, и он просто поплескался в воде, приняв душ. «Ничего хоромы, подходящие», – одобрительно подумал он, разглядывая кучу всяких баночек-скляночек, флаконов с душистыми средствами.

– Вот люди, и все-то у них учтено, и как с этим всем управляться, знают! Истинная женщина! – восхитился он.

Зазвонил мобильный, это оказался Феликс, спрашивал, можно ли зайти, он был у подъезда.

– Заходи, раз уж такой вежливый, один я здесь, – разрешил Димов и подумал: «Деликатный, черт, хотя правильно, мало ли что тут у нас получилось…» – И как же ты меня здесь одного оставил?! – набросился он на вошедшего друга. – Ну что за глупости?

– Постой, так ты же сам остался, – удивился Феликс.

– Ага, и в такой вот альков сам залез, – кивая на роскошную постель, усомнился Димов.

– А то нет? – кивнул второй.

– Да ладно из меня дурака-то делать, – махнул рукой режиссер, – уж Лерка пусть, такие они теперь, бабы, а тебе зачем? Чего ей подыгрываешь?

– Ну не хочешь, пойдем домой, – предложил Феликс.

– Да неудобно как-то, мы вроде обо всем и договорились, – засомневался Димов. – Пускай. Как ты говоришь, муза тоже нужна, на улице такие не валяются.

– А то, – поддержал его верный приятель. – Давай лучше здоровье поправим да в студию поедем. Неужели не понимаешь – повезло тебе, – хозяйничая на кухне, рассуждал второй. – Какая женщина, мне б такую!..

– Чего ж теряешься? – продолжал сомневаться Димов.

– Мне бы свой семейный узел развязать. Совсем под горло затянуло. Катька болеет часто, наверное, гланды вырезать придется. Да аллергия у нее. Сможет ли перенести операцию? А Ирка второго собралась рожать, – сообщил он про жену.

– Ну и плодовитый ты, – удивился Димов, – стараешься, видать!

– Да нет, само собой получается. Позавтракаем? – спросил Феликс, открывая холодильник. – Тут остатки вчерашнего застолья.

– Мне бы кофе с коньячком, голова болит, – пожаловался Димов.

– Еще бы, столько выпили вчера… Ладно, сейчас сварю.

И, ловко подхватив кофейник, забросил туда уже измельченные зерна, залив их сырой водой. Через минуту благодаря его стараниям вкусно запахло арабикой.

– Мой рецепт, угощайся, – поставил он чашечку перед Димовым.

– И все-то ты здесь знаешь, – подозрительно заметил Димов.

– Ага, братец ее Женька – корешок мой старый, одноклассник, – наливая в рюмку коньяк, рассказывал Феликс. – А в Лерку мы все влюблены были. Да только в юности все это и осталось. Так что не сомневайся, чист я здесь абсолютно.

– Ну смотри, – миролюбиво согласился Димов. – Девка-то она интересная, что называется, огненная.

«Пускай, будь что будет», – решил он.

– Но если соврал – убью, – предупредил он приятеля.

– Прямо барышня кисейная! Тебя что, под венец прямо сейчас ведут? Будет время еще, разберешься. Все лучше, чем с этим молодняком возиться, – вчера вон от тебя отцепить их не могли. Целая стая набросилась. Так ведь это все ради ролей, – предупредительно заметил Феликс.

– Завидуешь, однако? Что, я сам-то уж ничего и не стою? – обиделся Димов.

– Да стоишь, поэтому Лерка всех и разогнала, а тебя оставила, давно ты ей нравишься, вот и просила тебя притащить, где ей еще познакомиться – ты ведь на тусовки не ходишь.

– Когда мне? Работать надо, – согласился Димов. – Поехали в студию, хочу над Дельфами еще помудрить, кое-что там надо доделать.

– Ну тогда по коням, – скомандовал Феликс, усаживаясь в машину.

– Поехали, – вконец успокоился Димов, мечтая уже о новой встрече с рыжей подружкой.

Валерия остановила машину около Останкинского пруда, решив немного пройтись. Здесь господствовала весна. Ярко светило апрельское солнце, в зеркальной глади воды отражались ветки деревьев с набухшими почками. Собиралась гроза, и дерзкий весенний ветерок совсем растрепал ее яркую шевелюру. Но это ничуть не тревожило. Сегодня все краски и ноты дня были мажорными. Она давно уже не испытывала такого душевного подъема. Весь мир был ею любим и должен быть с нею в согласии.

«За все Тебя, Господь, благодарю, – пришли на память бунинские строки, – Ты после дня тревоги и печали даруешь мне вечернюю зарю, простор полей и кротость синей дали…»

Как же прекрасны эти стихи и как они созвучны сегодняшнему настроению! Почему так хочется петь, кричать, кружиться в танце? Ах, как хороши такие обновляющие чувства! Нет, она согласна хоть в омут – лишь бы все это переживать снова и снова, лишь бы не было той бездушной рутины, в которой она находилась все последнее время.

В то, что счастье где-то есть, она верила всегда. Пусть даже оно очень далеко, за горами, за лесами и за синими морями. Другое дело, что оно может ее и не коснуться, и не коснуться даже, может быть, никогда. И ничего с этим не поделаешь – таковы уж законы мироздания. Но вот удача: оно само ее нашло и озарило своим золотистым светом! И вот она вся в нем сегодня купается. В довершение Лера опрокинула на себя любимый небесный ковш лепестков белых роз. И миллионы их, благоухающих, словно крупные белые снежинки, окутали весь пруд, всю башню, запутались в проводах и ветвях деревьев, в ее пушистых волосах и ресницах. Вон и идущая навстречу девушка, сладко улыбаясь, радовалась им, тоже мечтая о счастье.

Конечно, за все это счастье для равновесия ей придется скоро заплатить каким-то, может быть, мрачным, даже очень тяжелым переживанием. Но сейчас она не хотела об этом думать, она радовалась своему чувству как никогда. Ведь она давно уже привыкла собирать свое счастье по кусочкам, по каким-то бликам счастливых мгновений. Потому что счастья целиком, наверное, и не бывает. Но соединенные вместе, эти ослепительные моменты дают потом чудесную картину воспоминаний, возможность войти в бескрайнее море блаженства и радости, которого так не хватает в повседневной жизни. Это как в детстве, когда смотришь в игрушечный калейдоскоп, где, как по волшебству, складываются из кусочков зеркал разноцветные картинки, создающие светлый радостный праздник, похожий на веселую карусель.

Это, наверное, еще не любовь, а просто наваждение, но как же прекрасно такое чувство влюбленности! Человеку оно свойственно и даже очень, получается, необходимо! Ведь мы все рождены для счастья, а не для страданий! Она прощала сегодня и отпускала с благодарностью свое прошлое, как жизненный опыт, и оно не давило больше ей на горло. Она не интересовалась будущим. Зачем, ведь на все воля Божья. Так к чему лишние страхи и тревоги? Она жила здесь и сейчас.

– Боже, я снова родилась и с искренней молитвой сдаю себя всю на Твою милость. Сделай только, чтобы это мгновение длилось как можно дольше! – молила ее душа. Сознание наполнилось блаженством, а тело охватила сладкая болезненная истома. – Эгей, мне хорошо, и я этого не боюсь! – бросила она вызов всему свету.

– Гей-гей, – задорно подхватил вызов дерзкий ветерок, – не зазнавайся, надолго ли это?..

– А сколько есть, все мое, мое, мое!.. – так же дерзко прокричала она ему в ответ.

И веселый хоровод бело-розовых лепестков вторил ей вслед: твое, твое, конечно, твое, чье же еще, только твое… Показавшееся крыльцо Останкинского центра немного отрезвило. Достав удостоверение, Лера весело пробежала мимо охраны.

– А, вот мы где, – преградил ей дорогу главный редактор программы.

– Ой, Николай Андреевич, здравствуйте, – растерялась она.

– Здравствуй, здравствуй, красавица наша, – рассмеялся он. – Чего разрумянилась так? Глаза как ракеты, светятся от счастья.

– А что, разве заметно? – смутилась Лера.

– А то, прямо завидки берут, опять, наверное, какие-нибудь амуры голову кружат, а там тебя твои интервьюируемые дожидаются. Чего ж опаздываешь?

– Бегу, бегу, – заспешила она дальше.

– Обязательно, только запись, а то еще подерутся в эфире! – крикнул ей вдогонку главный.

«Кстати, какие такие гости? – соображала она на ходу. – А, ну как же, – вспомнила Лера, – редакторы журналов, один, кажется, прокоммунистического, а другой, наоборот, сорвиголова, суперрадикального. Но разве сегодня у нас запись?»