– Скромняга… Орден тебе за это причитается. Ладно, после победы получишь.
А с рассветом на роту обрушилась лавина огня. Минут двадцать сотни снарядов и мин перепахивали нашу оборону. Поляков изо всей силы вжимался в дно траншеи. Понимал, что надо поднять голову, осмотреться, оценить обстановку. Но сил на это не было. Как будто ненасытный молох вжимал его тело в землю. И он не мог пересилить неведомо откуда навалившийся на него мучительный страх. Порой сверху сыпались земля, клочья дерна, песок. Стенки траншеи вздрагивали и гудели. Огонь был такой плотный, что свиста снарядов и мин почти не было слышно. Только взрывы. Не отдельное уханье разрывающихся боеприпасов, а сплошной гул. Потом этот гул стал медленно удаляться. Немцы перенесли огонь в глубину обороны. Поляков приподнял голову. И вовремя – над ним уже навис Деркач. Крикнул в самое ухо:
– Ну как, живой?
Поляков скорее прочитал это по губам, чем услышал – уши заложило. Он отчаянно замотал головой, зажал голову руками. Перед ним мелькало лицо командира с открытым в беззвучном крике ртом. Он сел, облокотившись на стенку траншеи. Деркач ладонями плотно зажал его уши, надул щеки, и Димка понял, что нужно делать. Он поднатужился, как бывало в детстве, когда после купания в ставке надо было выгнать воду из ушей. Что-то внутри него щелкнуло, и слух возвратился. Окружающий мир ожил.
– Ну? – снова склонился к нему ротный. – Порядок? Давай вперед. Глянем, чего тут фашист наворотил.
И они двинулись по траншее. Вся позиция была изрыта разрывами снарядов. Но потери оказались меньше, чем можно было ожидать при виде той страшной картины, что представилась их глазам: трое убитых и шестеро раненых. Ранеными занимались санитары. Убитых быстро убрать не удалось: от немецких позиций на них уже двигались танки. Поляков начал считать: один, два, три… После девятого бросил – не до счета было. Удовлетворенно подумал: «Хорошо, что все на месте. Никто не сдрейфил, не рванул назад». Заорал что было мочи:
– Приготовиться к бою!
Но рота и без его команды готовилась.
Танки между тем открыли огонь. Снаряды летели поверх голов и взрывались где-то в тылу.
– На психику давят, – прохрипел возвратившийся Деркач. Спросил: – Ну, как у тебя? Порядок?
– Порядок.
– Вижу. Держись, я на КП.
Поляков молча кивнул.
Сорокапятки открыли огонь. Димка обернулся. Стреляли только две пушки. «Третью, видно, накрыли, – подумал он. – Хреново». И двинулся в сторону Ковбасюка. Нужно было проверить, как он справляется с новой должностью. Поляков бросил взгляд в тыл. «Может, третье орудие починили»? И челюсть у него отвисла: из леса выползали наши танки! Сначала не спеша, а потом чуть ли не все разом пыхнули выхлопными трубами, выпустив облачка сероватого дыма, и ходко рванули вперед. «Теперь посмотрим, чья возьмет»! Наши танки, легко преодолев траншею, вышли на поле боя. Началась танковая артиллерийская дуэль.
Вдали показалась вражеская пехота. Димке пора было приниматься за дело. Общие команды подавать было бессмысленно: кто их услышит? И он, двигаясь от бойца к бойцу, каждого просил не пулять в божий свет, а стараться вести прицельный огонь. Красноармейцы вели себя по-разному: одни действительно старались стрелять прицельно, другие просто палили вперед, подавляя навалившийся страх, некоторые же сидели на дне окопа.
– Ну что, страшно? – наклонился к одному из них Поляков. – Давай вставай, стрелять надо.
Тот медлил.
– Ну!!! – прикрикнул Поляков. – Что, в штаны наложил? А мать твою и жену кто защищать будет? – Сменил тон. – Давай, давай. Ты ж знаешь, тут кто кого. Или ты, или тебя. Давай!
Подхватил бойца за ворот бушлата, помог встать. Тот припал к винтовке, выстрелил не целясь.
– Ну хоть так. Сноровка в бою придет.
На поле боя уже горели три наших танка и два фашистских. В это время из леса появился еще один наш танк. Большой, тяжелый. Казалось, не спеша перевалил через траншею, остановился, повел стволом. Грохнул пушкой. И сразу попал. Еще выстрел, снова попал. Пять выстрелов успел за несколько минут сделать этот красавец, и три немецких танка пылали ярким пламенем. Остальные попятились назад. «Во дает!» – восхитился Поляков. И заорал:
– Приготовиться к атаке!
Странно, но страха в этот момент он не испытывал. Только азарт. Азарт боя. Может быть, это был тот азарт, который он ощущал в прошлой, победной контратаке, а может быть, это было чувство превосходства над теми, кто сидел на дне траншеи. Кто знает? Он уже готов был выскочить из окопа, чтобы увлечь за собой взвод. Но тут один из его пожилых бойцов дернул Димку за край шинели, крикнул, кивнув головой куда-то в тыл:
– Гляди, старшой!
Поляков обернулся. «Мать честная!»
На краю леса показалась наша кавалерия! Лошади теснились по всей опушке. Потом плотной колонной рысью двинулись вперед. Поляковские бойцы присели в окопах, и кавалеристы, легко преодолев траншею и рассыпавшись по полю лавиной, с шашками наголо и гиканьем понеслись вперед. Вот это была картина! У Димки от восторга дыхание перехватило. Но он быстро с этим справился и заорал что было мочи:
– Братцы! В атаку! Бей фашистов!
И сам ловко выскочил из траншеи, увлекая за собой подчиненных. Танки и кавалеристы оторвались от пехоты. Казалось, грохот боя переместился вперед, и они просто бежали. Задыхаясь, падали, вставали и снова бежали навстречу врагу, будто не было там, впереди, смерти. А была только победа! Бежали молча, изо всех сил, словно боялись, что танкисты и кавалерия сокрушат вражью силу и одержат победу без них. Поляков на бегу успевал поглядывать на своих спешащих рядом бойцов и думал: «На этот-то раз назад из Малеева не уйдем!»
Вспомнил даже малеевского деда, которому обещал вернуться.
А потом… Потом ликование и ощущение праздника победы враз закончилось. Нашу кавалерийскую лаву как бритвой срезало. Она мгновенно поредела, рассыпалась. Будто наткнулась на невидимое препятствие. Стена огня встала перед нею. Всадники падали с коней. Лошади, не чуя хозяйской узды, бросились врассыпную. Кавалеристы залегли. А немецкие пулеметы строчили и строчили не переставая. Поляковцы, приблизившись к смертельной черте, тоже попали под сплошной огневой вал и вынуждены были залечь. Головы не поднять. Загорелось еще несколько наших танков.
«Все, амба, – подумал Поляков. – Не взять нам на этот раз Малеево». А в небе показались фашистские самолеты. Они сверху поливали наступавших свинцовым дождем, сбрасывали бомбы и с воем уходили в высоту, чтобы их место тут же заняли другие. Казалось, этим фашистским ястребам не будет конца. И они, чувствуя полную безнаказанность, вели себя по-хозяйски. Некоторые на бреющем полете опускались почти до самой земли, пролетая чуть ли не по головам наших бойцов. И стреляли, стреляли, стреляли…
Поле было ровным, и каждый его метр оказался пристрелянным фашистскими пулеметчиками и снайперами. Повсюду лежали бездыханные тела красноармейцев. Слышны были стоны раненых.
Но некому было оказать им помощь. Стоило кому-то поднять голову или зашевелиться, лавина огня обрушивалась на это место. Так прошло несколько часов. Помощи ждать было неоткуда. Оставалась одна надежда – темнота. Но до вечера было еще далеко.
Немцы тоже затаились у себя. Видно, и им наступать было некем. И по залегшим красноармейцам они из пулеметов палить перестали. Но их снайпер работал четко – головы не поднять.
– Димон, Димон, – услышал Поляков чей-то голос.
Осторожно повернул голову. Семёнов. «Уже и панибратство пошло, как на эшафоте перед казнью. Там же все равны: и генерал, и рядовой, – подумал Димка. – Да не время сейчас уставы читать. Может, и правда перед смертью».
– Ну, – откликнулся он.
– Тут метрах в трех за тобой и чуть левее воронка здоровая. Я щас каску подниму, пока они в нее палить будут, рвани туда. Потом я так же. Там и договоримся, шо дали делать. Лады?
– Лады.
– Когда готов будешь, дай знать.
Поляков собрался, приготовился к броску. Крикнул:
