Братья и сестры. С радостью в сердце я приношу себя в жертву, ради того, чтобы вы могли выполнить волю Его.

Молитесь, соблюдайте заповеди Господни. Плодитесь и размножайтесь, чтобы преумножить число истинных христиан.

Паства не может существовать без пастуха. Господь поведал мне, что Земля погрязла во грехе из-за мужчин. Поэтому теперь он обратил свой взор на женщину. Именно она, чрево людское, может спасти мир.

Ксения Аристархова теперь мать-настоятельница, служительница Церкви – так заповедал Господь наш. Её устами станет говорить Христос, почитайте её и следуйте её указаниям.

И спасётесь. Аминь».

Письмо бережно упаковали в целлофановый пакетик и повесили на стену в Музее Памяти много лет назад. Каждый в Роднике знал послание наизусть. И Кривицкая тоже, вот только она, в отличие от остальных, не верила, что это писал отец Павел.

– Интересное письмецо. То есть, ваш батюшка пожертвовал собой? А до этого разве совсем плохо было? Как я понял, он прекрасно со всем справлялся.

Только что Вячеслав прослушал краткий рассказ о том, как после Катастрофы оставшиеся в живых горожане стремились в церковь за спасением, и батюшка впускал всех. Как не сразу поняли, что некоторые превратились в чудовищ – они помнили, кем были раньше, но плевать хотели на прошлую жизнь и мечтали лишь о крови. Как эти существа через несколько лет утратили сходство с человеком – город оказался заполнен страшными, уродливыми крылатыми созданиями, больше похожими на гигантских ночных мышей, чем на людей.

Как укрепляли церковную ограду, как прорывались с боем в магазины, жилые дома и милицейские опорные пункты – тащили в храм всё, что может пригодиться. Возвращались после таких походов не все.

Кривицкая хотела ответить стандартно, как положено – да, люди бились с Тьмой на последнем издыхании. Да, будущего община не видела. Благодаря жертве отца Павла и грамотной политике управления Аристарховой в Родник Веры пришли спокойствие и благодать.

Но Соня вдруг подумала, что неплохо было бы прекратить ненавидеть Ксению в одиночку, и решила заронить зёрна сомнения в этого человека. Мужчина не выглядел затравленным, готовым проглотить любую версию за банку тушёнки и крапивный отвар.

А ещё она не могла Вячеслава просмотреть. Причём его защита была не такой, как у сожжённых братьев и сестёр, а имела сходство с бронёй Аристарховой и дьяконов – не плотная завеса, а лёгкое покрывало. Было ощущение, что оно не внутри, а наложено снаружи, и его можно при желании убрать.

«Нужно что-то делать, что-то менять. Путь, которым идёт приход, может привести лишь в тупик. Мы вымрем здесь. Нужно, чтобы хоть кто-нибудь захотел думать своей собственной головой. А, возможно, и действовать. Я-то трусиха, всё равно ничего не смогу сделать».

Кривицкая суматошно пыталась придумать, как ввернуть в беседу правду, чтобы не подставить себя, да и новичка заодно. А Слава в ожидании ответа медленно двинулся вдоль полок, на которых лежали вещи, принадлежавшие членам общины.

– Пожертвовал. Это все видели. Правда, были странности, но их матушка-настоятельница объяснила. – Соня сделала паузу. Дальше всё зависело от ходока. Если спросит, какие именно странности, она ответит. Аккуратно, взвешивая каждое слово. Если же человек не заинтересуется, то придётся забыть о революционных мыслях.

Вячеслав не подвёл:

– Какие странности?

– Да ерунда. Жил в то время в церкви журналист, Царёв, видно, профессия не давала покоя. Он после случившегося баламутил всех, факты всё какие-то сверял, вопросы задавал глупые. Он погиб через три дня после батюшки. Да ещё страшно так – прорвались волки чёрные во двор, не сразу смогли остановить. Хороший был человек.

– А что он нарыл-то такого страшного?

Соня мысленно сосчитала до трёх, чтобы не сболтнуть лишнего. Царёв искал правду не один – ему во всём помогала хромая девчонка. Мужчина, как благородный человек, старался её не подставлять, поэтому о роли Сонечки никто так никогда и не узнал.

Захлопав ресницами, чтобы максимально походить на недалёкую жительницу религиозной общины, девушка стала перечислять:

– Во-первых. За день до трагических событий журналист подслушал один скандал. Ругались Аристархова и батюшка. Сначала слов было не разобрать – ругались в церкви. Но потом распахнулась дверь, Царёв едва успел в кусты сигануть, и из храма выскочила злющая, взъерошенная настоятельница. Хотя, конечно, тогда она была ещё простой прихожанкой. За ней вылетел отец Павел, очень, очень злой. Батюшку таким никто никогда не видел. Он схватил Ксению за руку и буквально зашипел: «Даю тебе сутки. Чтобы ты, чёрная душа, успела собрать свои вещи. Иди на все четыре стороны! Не смей никому рассказывать о своих идеях, не смущай людей. То, что ты предлагаешь, никогда не произойдёт здесь, в Божьем доме. Как можно было до такого додуматься?» Ксения вырвала руку, послала священника по матерному адресу и ушла. Отец Павел перекрестился, покачал головой, погрозил кому-то в сторону ограды и крикнул вдогонку Аристарховой: «Ксения! Одумайся! Если за эти сутки вернёшься на путь истинный, Господь простит, а я и подавно! Тогда сможешь остаться!» Женщина в ответ показала средний палец, сплюнула и скрылась в приходском доме. Батюшка был очень расстроен. Стоял на крыльце ещё минут пять и лишь потом вернулся в церковь. Следовательно, вряд ли через несколько часов отец Павел записал Аристархову в святые и назначил главной.

– Обалдеть. То есть, вот эта вот мадамочка предпенсионного возраста с лучистыми глазками и сладкой улыбкой умеет матом крыть? Да ещё на священника? Прикол. – Вячеслав отреагировал не совсем так, как надеялась Соня. Слишком несерьёзно. Но и такой вариант был неплох. – И как ваша замечательная настоятельница разбила в пух и прах обвинения?

– Сказала, что Царёв преувеличивает. Да, они ссорились, но друг друга не оскорбляли. Поводом послужило предложение Ксении проводить службы на улице, чтобы Божья Благодать распространялась на горожан, которые превратились в монстров. А батюшка противился этому, считая, что молиться нужно в доме Божьем.

Соня прекрасно знала правду. Потому что подслушивал ссору не журналист. Она сама была свидетелем в кустах, но Царёв решил, что девочку подставлять не стоит.

– Ничего себе. А ещё что-нибудь?

– Не собираюсь я ерунду всякую повторять. – Кривицкая решила, что на первый раз хватит. – Царёв давно на небесах, зачем прошлое ворошить?

– Ну да, ну да. – Хромушке показалось, что ходок разочаровался. – Ладно, я здесь посмотрел уже всё – грустное местечко, но нужное. Куда дальше?

– Пойдём, покажу библиотеку.

– А давай. Только ты так и не рассказала, как ваш священник умер. И почему все сразу поверили, что лучшее начальство – Ксения.

Они вышли из музея, прошли мимо лазарета – Соня решила, раз сейчас там нет никого, то и показывать не стоит, и зашли в библиотеку. Лишь усадив гостя на стул, Сонечка собралась с мыслями и стала рассказывать.

Письмо нашли в церкви. Прихожане собрались во дворе, снова и снова читая послание вслух. Софья тоже стояла в толпе – она в силу возраста понимала ещё меньше взрослых. На требование объяснить, что происходит, ведь именно её имя было упомянуто, Ксения Аристархова лишь пожимала плечами и уверяла, что ничего не знает.

Затем кто-то из мужчин завопил: «Вон он!» Прихожане в едином порыве глянули туда, куда показывал прихожанин.

Над крышей колокольни, прямо в воздухе, висел отец Павел. Полы рясы развевались, ноги беспомощно искали опору, руки суматошно двигались, напоминая крылья. Толпа в ужасе ахнула.

Священник не издавал ни звука. Люди побежали к звоннице, но не успели – батюшка взорвался. Кровавая взвесь, в которую превратился человек, вспыхнула лиловым светом, закружилась, а затем медленно осела на крышу и стены колокольни. Это было даже красиво, хоть и жутко. Кое-кто из женщин упал в обморок. Не успели прихожане осознать случившееся, как что-то произошло с Ксенией. Она упала на землю и забилась в припадке. Даша, стоявшая рядом, бросилась на помощь. Люди топтались вокруг, не зная, что делать – спасать женщину или бежать туда, где так страшно погиб священник.