– Д-дочь уже идет. – Конечно же, она споткнулась на первом слове.

Фриберг не шевелился, изучая ее через опущенное окошко. Серые холодные глаза, лицо без всякого выражения.

– Хорошо, – сказал он наконец и медленно поднял окно.

В машине Агнес в основном помалкивала. Ее открытая, приветливая версия, которая проглянула было в выходные, исчезла, и дочь сидела как обычно, выискивая что-то в телефоне. Обычно Анну такое поведение злило, но сейчас вполне устраивало. Давало возможность успокоиться и проанализировать случившееся. Чем больше Анна думала о происшествии у вокзала, тем больше уверялась: Фриберг следовал за ней от самого участка. Искал случая подловить ее, когда она будет в уязвимом положении – между рабочим и личным – и оспорить ее авторитет. А его придурковатая коллега гарантированно устроит так, чтобы слух о том, как Фриберг поставил новую начальницу на место, разошелся побыстрее. Ответить у Анны в принципе нет возможности – это она поняла, когда машина начала взбираться вверх по гряде.

Первое: она сама допустила ошибку, припарковавшись в зоне прибытия, а Фриберг, указав на ошибку, просто сделал свою работу. Продемонстрировал высокие профессиональные качества: для него все равны.

Второе: официально она еще не вступила в должность. Они с Мореллем на этой неделе работают параллельно, так что, если она нанесет ответный удар, сошлет Фриберга на пару дней в архив или отправит его мыть служебные машины, ей придется привлечь и Морелля, чего, разумеется, нельзя допустить.

Третье: после небольшого дополнения, которое Морелль сделал, когда они совершали ознакомительную поездку, стало ясно: симпатии полицейских – на стороне Фриберга. Если Анна попытается закатать его в асфальт в ту же минуту, как сядет в начальническое кресло, это будет выглядеть как сведение счетов с конкурентом. Так что придется стиснуть зубы и смириться. Выждать удобного случая и восстановить авторитет, только что попорченный этой заразой Фрибергом. И чем скорее, тем лучше. Анна видела, как он смотрел на нее через окно, и этот взгляд убедил ее: произошедшее не было ни случайностью, ни единичным случаем.

При виде указателя “Табор” она решила не думать о работе, во всяком случае – сегодня вечером.

– С кем ты разговаривала? – спросила она.

– Да так. Просто девчонки из школы. Ехали вместе, – процедила Агнес, не отрываясь от телефона.

– Они тоже живут в Неданосе? – Анна понимала, что задает глупый вопрос, и приготовилась к какой-нибудь грубости, но получила в ответ только нейтральное “угу”. Поэтому она решила пойти чуть дальше. – И о чем говорили?

– Ни о чем особенно. В субботу в Народном парке будет что-то вроде праздника. Кайя Бьянка приезжает, так что тут все на ушах стоят.

– Кто?

– Ну мама! – Агнес оторвалась от телефона и вздохнула. – Кайя Бьянка. Звезда помойных реалити-шоу, блогер, бизнесвумен. У нее своя марка косметики. А еще она сидит в жюри всяких “Мы ищем таланты”. – Агнес поискала в телефоне и предъявила Анне изображение платиновой блондинки с карасиными губами, филерными скулами и ботоксным лбом.

– А, эта, – сказала Анна, хотя понятия не имела, о ком говорит Агнес.

– Кайя, по всей видимости, выросла в Неданосе, но вряд ли бывает здесь так уж часто. По-моему, все в восторге, что она приезжает. В поезде ни о чем другом и не говорили. Big deal.

– Ясно. Мы пока ничего не наметили на субботу. Хочешь пойти?

– Это вряд ли. – Агнес презрительно фыркнула и снова уткнулась в телефон.

Анна остановила машину подальше от крыльца. Из кухни доносился лай Мило. Он энергично подскакивал, а как только открылась дверь, описал несколько кругов возле Агнес и маленькой белой стрелой умчался в лес.

– Мило! – встревоженно позвала Агнес – похоже, она готова была пуститься следом.

– Оставь его в покое. Он ничего не ел с утра, так что наверняка голодный. Дадим ему десять минут. Если через десять минут не появится, я помогу тебе его поймать, идет?

Агнес прикусила нижнюю губу, совсем как Хокан, и Анна ощутила укол тоски. Иногда они бывали так похожи, что Анне делалось больно.

Анна оказалась права – Мило показался в саду минут через пятнадцать. Когда они открыли дверь, собака с довольным видом скалила зубы. Рядом с Мило на крыльце лежал мертвый кролик. Мило основательно извозился в грязи, и они принялись отмывать его в большой раковине в прачечной. Собака отряхнулась, забрызгав всю комнату, и Агнес рассмеялась. Какая радость – такой обычный звук.

Анне было радостно почти весь ужин. Агнес рассказывала о новой школе, новом классе – немногословно, конечно, но все-таки. Однако позже, когда уже стемнело и они сидели перед телевизором, кое-что случилось. У Агнес на коленях лежал айпэд, Анна смотрела новости. Еще один сюжет о бедственном положении больниц. Посреди сюжета вдруг пошли кадры из онкологического отделения. Ряд коек, белые занавеси, желтые казенные одеяла. У Анны свело желудок. Она зашарила в поисках пульта, но он провалился между диванными подушками, и, прежде чем Анне удалось переключить с онкологических больных на безопасный американский ситком, прошло почти полминуты. Оказалось – слишком долго. Бросив взгляд на Агнес, Анна отметила, как изменилось настроение. Анна готова была сказать что угодно, лишь бы разрядить ситуацию. Но она опоздала.

– Ты же была там, мама? – тихо спросила дочь. – Когда папа умирал. Была?

– Была, – ответила Анна, не успев ни обдумать ответ, ни собраться с мыслями.

– А почему меня туда не пускали?

Дочь и раньше задавала этот вопрос. Не словами – взглядами, жестами, долгим мучительным молчанием. И так же, как раньше, у Анны не было ответа.

Хокан рвался что-то сказать, и Анна торопливо сделала телевизор погромче. Достаточно громко, чтобы не слышать Хокана.

Агнес пробурчала “спокойной ночи” и закрыла за собой дверь. Анна вышла на широкое крыльцо. Подняла мертвого кролика за заднюю лапку. Кролик оказался легче, чем она ожидала, и Анна почти сразу поняла, почему. В брюхе зверька зияла дыра, часть внутренностей отсутствовала. Сначала Анна подумала, что тут не обошлось без Мило, и ей стало противно, когда она вспомнила, как пес лизал Агнес лицо. Но когда она поднесла кролика к фонарю над дверью, то увидела на брюхе ровный разрез; внутренние органы и кишки оказались аккуратно вынуты. Анна постояла, пытаясь сообразить, что это значит, но подходящего объяснения не нашла. Наверное, Мило где-то стащил кролика – может быть, в Энглаберге, хотя расстояние и время не очень увязывались у Анны в голове.

Она отнесла тушку к мусорным контейнерам за домом, после недолгого колебания выбрала бак для пищевых отходов и опустила мертвого зверька туда. Поднялся ветер, деревья качались, и когда Анна повернулась спиной к лесу и зашагала к дому, ее снова настигло то же чувство, что она испытала на днях в лесу. Она знала, что оно порождено вопросами Агнес и шепотом Хокана. А достаточно ли ты далеко? Ты правда веришь, что они не найдут тебя, если по-настоящему захотят до тебя добраться? Расскажи же ей, Анна!

Ночью ей приснился сон, снова приснился, в первый раз за несколько месяцев. Порождающая клаустрофобию маленькая больничная палата. Она на стуле, он рядом, в постели. Сухой воздух пахнет антисептиком, свет приглушен. Жужжат аппараты, провода и шланги обвились один вокруг другого, как гусеницы, а где-то там, под всем этим, лежит измученное человеческое тело. Тело, которое когда-то было Хоканом и которое теперь понемногу истаивает, как свечка.

– Анна, спаси меня, – шепчет Хокан. Поднимает истощенную руку, указывает на аппарат рядом с кроватью узловатым, каким-то стариковским, пальцем. Четырехугольная коробочка с кнопками на передней панели. Инфузионный насос тихо жужжит, закачивая морфин в кровь Хокана.

Слезы, как всегда; палата расплывается в глазах. Она слышит его голос.

– Я не хочу умирать. Вот так – не хочу. Анна, пожалуйста, спаси меня!