Проезжая мимо центральной площади и муниципального управления, Морелль указал на полицейский участок, двухэтажную коробку желтого кирпича, построенную, наверное, в восьмидесятые годы.

– Начнем отсюда. Общим счетом двадцать шесть полицейских, из которых двадцать один заняты патрулированием. Еще есть две дамы из гражданских, они работают в приемной. Посмотрим, как будут обстоять дела после следующего сокращения штатов. Хотя это уже не моя проблема…

Анна попыталась расслышать в последней фразе хотя бы намек на горечь, но так и не поняла, была там обида или нет.

Морелль поскреб бородку.

– Место встречи местных пьяниц, – объявил он, когда они проезжали маленькую площадь перед винным магазином. – У нас тут компания старых алкашей и наркоманов, они обычно отираются здесь, особенно когда приходит пособие по нетрудоспособности. Конченый народ. Пять-десять лет – и все. – Голос прозвучал почти печально. Они миновали железнодорожные пути. Рельсы заворачивали, отчего плитки лежали на разной высоте, и амортизаторы машины отозвались гулом.

– Потряхивает, да? – спросил Морелль. – Но такова цена за то, что у нас тут ходят местные поезда. Многие коммуны готовы дать за поезд куда больше, чем стоит пара амортизаторов. Говорят, в следующем году пустят поезда дальнего следования – значит, виадук построят.

Пожилая пара на тротуаре помахала, и Морелль ответил на приветствие. Потом помахал велосипедист. Люди явно узнавали начальника полиции. Запах гари, который Анна учуяла раньше, стал еще отчетливее.

– Глину обжигают, – пояснил Морелль и указал на темный контур гряды. – У главного предприятия коммуны, “Glarea”, большой карьер как раз у холмов. Ломают камень, щебенку, а заодно обжигают печной кирпич.

Анна узнала название. Логотип фирмы был на потертой кофте Гуннель из магазинчика, куда она наведалась в субботу.

– Бывают дни, когда запах сильнее, – продолжал Морелль. – Я-то его едва замечаю, но кое-кто из новых жителей пожаловался в комитет по защите окружающей среды, так что в следующем году настанет конец и обжигу, и взрывам. – Морелль пожал плечами. – Времена меняются. Может, оно и к лучшему. Хоть машину не так часто придется мыть.

Они медленно катили дальше; Морелль указывал на ресторанчик, библиотеку, среднюю школу, бассейн и магазин “ИКА”. Дальше последовали скобяной магазин, будка сапожника, цветочный магазин, а в конце этого бесконечного пути – пожарная станция и высокая водонапорная башня, напоминавшая гигантскую лисичку из серого бетона. Асфальт, кирпич, темное дерево и грязно-серый этернит, наводивший еще большую тоску, чем зловонный туман. Неданос никак не походил на живописный городок, типичный для Сконе. Скорее на индустриальный город.

– Ну а проблемы здесь примерно те же, что и в больших городах. Взломы, пьяные за рулем, незаконное вождение – иногда граффити или автобусные остановки разносят. – Морелль снова поскреб бороду. – Есть такие, кто жен поколачивает, но они у нас под контролем, ну и так, единичные драки, и в лагере беженцев, и в Народном парке. Ничего особенно интересного, тем более для опытного следователя вроде вас. – Фраза повисла в воздухе: впереди был поворот, и Морелль сосредоточился на дороге. Анна догадывалась, о чем разговор пойдет дальше.

Они свернули в промышленную зону на окраине поселка, миновали автомойку и поехали по односторонней дороге с одинаковыми проржавевшими трейлерами. Лакокрасочные работы, автомастерская, за ней – шиномонтаж.

Поодаль, у кругового разворота, виднелся старый заброшенный двор, который совершенно не соответствовал окружающим строениям. Углы дома поросли высокой травой. Окна, двери и крыльцо заколочены толстыми досками. Морелль поставил машину на стояночный тормоз и повернулся к Анне.

– Так вот, Анна. Говоря начистоту, ваше появление здесь было немного… – Он взмахнул рукой, подбирая слово, – неожиданным, – нашел он. – В местах вроде Неданоса не так много кандидатов из внешнего мира претендуют на должность начальника полиции. Бывают заявления из соседних районов, от равнодушных, которые просто хотят зарплату побольше. Есть еще пропащие головы, которым надоело отбывать смены в городе. Но так издалека еще никто не приезжал, и это понятно. Хочешь сделать карьеру в полиции – поезжай в большой город, а не из большого города, верно?

Анна кивнула, обдумала сказанное. Она с тревогой ждала продолжения. К чему он клонит? Ему что-нибудь известно?

– Обычно начальственная должность переходит к кому-нибудь, кто уже служит в участке, – продолжил Морелль. – Кто знает, что и как устроено, кто уже так или иначе занимался руководящей работой. Именно так я много лет назад получил пост от своего предшественника. – Морелль наклонился к ней. – Не поймите меня неправильно, Анна, – разумеется, мы очень рады, что к нам пришел служить такой опытный полицейский. Рекомендации вашего стокгольмского начальства как минимум впечатляют. Расследования убийств, руководитель группы. Невероятный процент раскрываемости.

Рот у него растянулся в некоем подобии дружелюбной улыбки, которая на долю секунды превратилась в гримасу, обнажившую истинные чувства Морелля. Мелькнувшее у него на лице выражение противоречило его же словам. Теперь Анна уже не подозревала, а знала наверняка: Морелль не хочет, чтобы она служила здесь.

– Многие в участке думали, что должность перейдет к лейтенанту Йенсу Фрибергу, – продолжал Морелль. – Мы с полицеймейстером уже в общем-то договорились. И тут появляется ваша заявка, всего за два дня до истечения срока. По сравнению с вашей квалификацией у бедняги Йенса не было шансов. Полицеймейстер был на седьмом небе от радости.

Морелль иронически улыбнулся, и Анна заставила себя промолчать. Она знала, что он еще не договорил.

– Так что все мы задаем себе вопрос: зачем, Анна? Зачем человеку с вашими достоинствами, вашим послужным списком и без каких-либо корней в Неданосе, да и вообще в Сконе, эта работа? Почему вы не хотите служить следователем или занять руководящую должность в Стокгольме? Иначе говоря: какова настоящая причина вашего появления здесь?

Морелль ни на шаг не отступал от показной вежливости. Но в интонациях его таилась какая-то скрытая опасность, почти намек. Словно он уже знает ответ на свой вопрос. Хенри Морелль был полицейским в буквальном смысле всю ее, Анны, жизнь. У него наверняка везде, где только можно, имеются свои люди. Он что-нибудь знает о внутреннем расследовании? О Хокане? О ней? По идее, ответ должен быть отрицательным. О подозрениях насчет нее никуда не сообщалось, информации нет ни в одной базе данных. И все же Анна не могла избавиться от чувства, что Морелль знает больше, чем говорит. Может быть, он хочет, чтобы она так думала? Анна сама пользовалась таким приемом во время допросов. Мне и так уже все известно, так что давай рассказывай. Есть только один способ проверить, так это или не так.

– Нам надо сменить обстановку, – сказала Анна без дрожи в голосе. Откуда бы этой дрожи взяться? Она говорит правду. – Мой м-муж… – она тут же поправилась и заодно загладила легкое заикание, – мой бывший муж Хокан в прошлом году умер. От рака. Агнес очень тяжело это переживала. Начались проблемы в школе, она связалась с неподходящей компанией. В Стокгольме нелегко.

Она сделала паузу, предоставив Мореллю самому заполнить пробелы. Хороший способ не увязнуть во лжи. Все ее слова – чистая правда. Она просто умолчала о некоторых деталях. Совсем как я, прошептал Хокан где-то у нее в голове, как всегда идеально не вовремя. Анна чуть не закусила губу, спохватилась в последний момент.

Морелль задумчиво кивнул. Какое-то время он сидел молча, изучая ее лицо. Сканирует ее, как она только что сканировала его? Пытается понять, врет она или нет? Анна надела маску: не выдать себя ни движением брови, ни жестом.

Он знает, прошептал Хокан. Куда бы ты ни заехала – тебе не уйти от той истории.

Морелль продолжал рассматривать ее. Откашлялся.

– Я… все понимаю, Анна. – Он глубоко вздохнул. – Я и сам много лет назад был в подобной ситуации. – Морелль бессознательно почесал левую щеку. Анна разглядела, что кожа под бородой воспалена и покрыта перхотью.