Ночью я проснулся от того, что Нора, лежавшая рядом со мной под одеялом вдруг начала глухо стонать и метаться во сне. Она что-то невнятно бормотала, но сколько я не прислушивался, отдельных слов так и не смог разобрать. Я потихоньку погладил её по голове, аккуратно обнял, подсунув руку ей под спину, прижал к груди её милую головку. Тихо, моя хорошая, тихо… Нора затихла так и не проснувшись, лишь немного повозилась, поудобней устраиваясь на моей груди и тихонько засопела, погрузившись в глубокий сон.

Я лежал так, с женой в обнимку до тех пор, пока её головка с растрепанными волосами не отлежала мне руку и ту не начало сильно покалывать. Я аккуратно, стараясь не потревожить сон любимой высвободил руку и принялся её растрать, что бы вернуть чувствительность. Потом я, некоторое время глядя на тёмный силуэт профиля Норы всё же решился. Чуть приблизив своё лицо к её щеке я тихим, но отчётливым шёпотом произнёс:

– Альфа, восемь, шесть, икс, зет, десять.

Ничего. Нора как спала, посапывая и тихонько вздыхая, так и продолжала дальше спать крепким сном. Тогда я уже не боясь разбудить её, произнёс кодовую фразу возврата беглых синтов в полный голос. На этот раз Нора завозилась, оторвала голову от подушки, и глядя на меня тусклыми спросонья глазами, спросила:

– Милый, что-то случилось? Ты меня разбудил… Что ты там сейчас говорил?

– Ничего, любимая, ничего, спи. Ты возилась во сне и я позвал тебя, что бы успокоить. Засыпай.

Уф-ф-ф! Ну сла-а-ава тебе, боже!

Нора уронила голову на подушку и снова отрубилась, отправившись обратно в царство сновидений, а я продолжал лежать пялясь в потолок в кромешной темноте и всё думал, думал…

Задремал я лишь тогда, когда узкий просвет между плохо подогнанными ставнями из чёрного превратился в светло-серый. Но спать мне долго не пришлось: едва я худо-бедно погрузился в сон, как тут же проснулся от Нориного голоса, вернее от её крика.

Подпрыгнув на кровати, я вскочил и посмотрел на жену. Та сидела, откинув с себя одеяло, упавшее одним краем на пол и всхлипывала, растирая рукой льющиеся ручьём из глаз слёзы. Что ещё за дела?! Я поспешил сесть с ней рядом и обнял её за плечи.

– Родная, что ты, не плачь, – я поцеловал её в заплаканные глаза. – Кошмар приснился? Успокойся, любимая, это всего лишь сон.

– Нет, – замотала головой Нора, попадая волосами мне по лицу. – Я вспомнила… Я увидела…

– Что? Что ты вспомнила? – уже не на шутку напрягся я.

– Я не знаю, как это объяснить… Это как кусочки мозаики, яркие вспышки, какие-то обрывки воспоминаний… Я пытаюсь их ухватить, но они всё время ускользают. Но одно я увидела абсолютно точно.

– Что? Что ты увидела? Не молчи милая, расскажи, вместе мы с этим разберёмся, – я взял ладошки Норы в свои и заглянул ей в глаза. Она слабо улыбнулась, высвободила из моей ладони одну руку и вытерла глаза. Потом провела ладонью по щекам, стирая слёзы.

– Я увидела… себя. Я лежала пристёгнутой к каталке, ну, на каких в больницах людей возят, на колёсиках, и не могла пошевелиться. Вокруг меня какие-то машины, колбы, разные пробирки как в научных лабораториях, с помощью которых всякие опыты проводят, в глаза светят яркие лампы. Мне страшно, очень страшно. Если чуть-чуть повернуть голову, то видно как бы окно, большое такое, а за стеклом люди в белых халатах и масках, они что-то там делают, мне оттуда, где я лежу, не видно. А ещё там же, за этим окном ещё двое в белом – женщина и старик, они горячо спорят о чём-то. Потом старик машет рукой и кивает с недовольным видом, будто нехотя соглашаясь с чем-то и отворачивается, а женщина берёт в руки здоровенный шприц, наполненный какой-то светящейся жидкостью и направляется ко мне. И тут меня охватывает дикий ужас, я пытаюсь освободиться, дёргаюсь изо всех сил, хочу убежать, но ремни, которыми меня пристегнули к каталке, не дают даже шевельнуться. А женщина подходит всё ближе, ближе… Она улыбается, но у неё очень странные глаза… Как у куклы, неподвижные, неживые. Она останавливается возле каталки и колет меня этим своим шприцем вот сюда, в шею. И тут меня охватывает такая боль, словно всё моё тело рвут на части и я кричу, кричу… И – темнота… Дальше всё обрывается. Что же это такое, кто эти люди и что они со мной делали?!

Видя, что Нора на грани срыва и опять вот-вот разрыдается, я не теряя времени вновь прижал её к себе, успокаивая. Потом, немного погодя, осторожно спросил:

– Ты прости, что заставляю тебя опять в этот кошмар погружаться, но ничего особенного ты там не заметила? Чего-нибудь необычного, запоминающегося. Того, что бы могло указать хоть примерно, что это за место? Ну, хоть что-нибудь?

Нора задумалась на некоторое время, потом отрицательно качнула головой:

– Нет, ничего такого я не помню. Кроме той бабы со стеклянными глазами и старикашки за большим окном ничего примечательного я не заметила. Хотя…

Она умолкла, явно что-то пытаясь осмыслить.

– Что? – наконец не выдержал я.

– Понимаешь, у них у всех знак был один и тот же, логотип такой на левой стороне груди вместо бейджика. У старика, у этой «куклы» со шпицем, у «лаборантов» этих то же… Знак в виде черепа в круге, а по контуру как бы крылья из лезвий от ножей, изогнутых, в стороны и чуть вверх смотрят. И цвета он был такого… металлического, что ли. А может и был из металла, я не знаю. У меня этот знак прямо перед глазами оказался, когда та, что со шприцем ко мне наклонялась.

– Череп с крыльями, говоришь, – задумчиво протянул я, пытаясь припомнить, не попадалось ли мне чего-нибудь подобного.

– Угу, с крыльями из лезвий. И главное! Такой же логотип там был на стене нарисован, блестящей металлической краской. Во-от такой вот здоровенный, – Нора развела руки в стороны, показывая размеры знака. – Значит, это какая-то компания, так ведь? Может, частная фирма какая-нибудь. Работающая на военных к примеру, почему нет?

– Не, – скептически отмахнулся я. – Какие там военные… Забыла где, а главное когда мы живём? А вот какие-нибудь сбрендившие учёные, выжившие и окопавшиеся в каком-нибудь своём секретном бункере, о котором никто до сих пор не знает – вот это запросто, это вполне может быть.

– А разве такое возможно, что бы столько лет в бункере, под землёй безвылазно просидеть? Ведь даже если не брать во внимание тот факт, чем они там будут питаться так долго, это же просто сбрендить можно от тоски! Я бы столько времени под землёй, пускай хоть в комфорте и роскоши ни за что просидеть не смогла.

– О-о, милая, ты себе даже не представляешь, как такие объекты устроены. В подобных убежищах можно жить не то что годами – десятилетиями! И при этом совсем не выходя на поверхность, возникни такая нужда. Реакторы на холодном ядерном синтезе, пищевые генераторы, минифермы, станки, промышленные «три-дэ» принтеры, способные создать необходимую деталь любой формы и битком набитые всем необходимым склады. Всё закладывалось с расчётом на очень и очень длительное время. И чем заняться там хватит всем с избытком, не заскучаешь. А то, на что способны учёные, фанатично преданные своему делу, нормальному человеку порой и представить трудно! Можешь мне поверить, я знаю, что говорю. В пору моих скитаний по Содружеству мне приходилось пару раз с такими дикими выходками долбанных очкариков сталкиваться – мама не горюй! Особенно «хороши» бывают поступки этих… необычайно одарённых гениев, чтоб их… Всё же Великая Война внесла свои коррективы в рассудок людей, перекроив сознание всяких умников и превратив их в большинстве своём из тихих и увлечённых ботаников в каких-то злых гениев, одержимых манией величия сверх всякой меры. А ты говоришь – не может быть… Может, милая, ещё как может!

– И что мы со всем этим теперь будем делать? – задала логичный вопрос Нора.

– А ничего. Вернее – пока ничего, – поспешил поправиться я, наткнувшись на недоумённый взгляд жены. – Несколько дней мы всё равно здесь пробудем. Я нож начну делать, ты по хозяйству пока. А потом пойдём в Дезмонд-таун и я там наведу кое-какие справки… И в Легион потом наведаемся, то же информацию поищем. Даже шансов что-то разузнать больше именно там будет. Ну и познакомлю тебя с тамошними обитателями, хочется ведь наверное узнать, где муж основную службу-то несёт? Ну вот, всё сама и узнаешь. А заодно и насчёт снаряги для тебя что-нибудь решить нужно будет.