- Не боишься, что накажу? - спросила она. - Я это умею.

  Он выдержал паузу перед тем, как ответить.

  - Нет, не боюсь.

  - Почему?

  - Это злой поступок. А ты не можешь быть злой, - серьезно произнес он.

  Не удержавшись, Романья совсем не по-королевски фыркнула. Надо же! Она не может быть злой! И кто это ей говорит? Палач и каратель, полководец, убивавший детей?

  Поразительно.

  - Ха! - она укоризненно покачала головой. - Почему ты женился на этой Фьельмар?

  Мортимер улыбнулся.

  - Думаешь, я так просто тебе это скажу?

  - Да, думаю. Я же твоя королева, - Романья провела рукой по своей маленькой груди, намыливая ее, и плавно спустилась ниже. - Заодно про север расскажи. Там хотя бы красиво?

  - Конечно, - сказал Мортимер.

  Его глаза затуманились.

  Присев на край ванны, он начал рассказывать ей про заснеженные равнины, где цветут хрупкие ледяные цветы, про реки, зеленые от рыбьей чешуи, и медведей, стерегущих на берегу лосося, про голенастых нотоунгулятов и про кабиру, про мастодонтов, на которых охотятся плосколобые. Романья протянула руку и начала поглаживать его по внутренней стороне бедра. Мортимер смотрел на нее с печалью.

  - Она была ученицей Рашаллы, - сказал он. - Но не самой способной. Самые способные погибли вместе с ведьмой, прямо на поле. А Фьельмар... ее схватили мои чересчур ретивые легионеры, - он поморщился, как от сильной зубной боли. - Когда я появился, она уже не вопила, лишь тяжело дышала под ними, глядя в никуда. Я посмотрел на нее, потом на парней. А потом я убил их - своих же ребят.

  - Эти болваны хотя бы сопротивлялись? - с любопытством спросила Романья.

  Мортимер неопределенно пожал плечами.

  - Не особо.

  - Получается, - сказала она, откидываясь назад, - это не твой ребенок.

  - Почему? Мой, - просто ответил Мортимер. - Я муж Фьельмар, а значит, отец ее детей.

  - Я бы ни за что не стала воспитывать детей насильников.

  - Ты королева, а я простой человек, - сказал он.

  - Простой человек... - задумчиво повторила Романья. - Ты мой полководец.

  Мортимер кивнул.

  Чтобы сменить тему, он сказал:

  - Я слышал, в городе снова славят Ра Мегиддо.

  - Это продлится недолго, - сказала Романья. - Я послала за ним Родерика, он разберется.

  - Не стоит, моя королева. Я сам принесу тебе голову Мегиддо и всех его семи апостолов, не успеешь даже опомниться.

  - Ты не доверяешь Родерику? - улыбнулась Романья.

  - Никто не доверяет ему. Сегодня со мной встретились уже трое твоих придворных, и все просили меня вернуться, - Мортимер расхохотался. - Мол, я был лучше.

  Он хохотал так заразительно, что и она не удержалась.

  Отсмеявшись, королева сказала, утирая слезы:

  - Приведи ко мне завтра свою Фьельмар. Хочу посмотреть на нее.

  - Хорошо.

  - Тогда иди, - сказала Романья. - И скажи Родерику, чтобы вошел.

  На лице Мортимера снова появилась неясная печаль.

  - Да, моя королева.

  Уходя, в дверях он столкнулся с Родериком. Оба они обменялись взглядами, полными вражды. Родерик был человеком гигантского роста, разорившимся рыцарем. Романья встретила его во время охоты на Йовин и после приблизила к себе.

  - Ох, дурачок, - улыбнулась она недовольно сопевшему Родерику.

  - Этот ублюдок... - прорычал он. - Я вырву ему язык, если захотите.

  Романья поморщилась. Ей на ум некстати пришла мятая роза.

  - Нет, не хочу, - сказала она. - Родерик.

  - Да! - гаркнул он.

  - Приглядывай за Мортимером. Понял?

  Он отрывисто поклонился.

  - А теперь раздевайся и полезай ко мне, - сказала королева и стала смотреть, как он раздевается.

  На следующий день в городе вспыхнул очередной бунт. Люди ненавидели эльфийскую знать, гораздо сильнее, чем свою собственную. Убив стражников у ворот, они вошли в Верхний город, протащили по нему чучело Романьи, обмазанное смолой, и подожгли у самого Паучьего замка. Бунтовщиков возглавлял один из людей Ра Мегиддо - Реггин. О нем говорили, будто он может обращать медь в золото; а еще он искусный воин, эльф и дворянин, раскаявшийся в грехах своего народа.

  Мортимер сдержал свое слово.

  Он принял командование над городской стражей, опередив Родерика, который никак не мог проснуться с утра, и точечным ударом рассеял толпу. Грязные, никчемные, они не смогли ничего противопоставить умелому полководцу; жалкие бунтовщики. Реггин попытался вызвать Мортимера на честный поединок. Восседая на своем черном коне, Мортимер с презрением оглядел грязного, замызганного апостола - и прострелил ему колено из арбалета.