Литмир - Электронная Библиотека
Выгон - i_007.jpg

Все уборщицы были женщинами, а убирали мы исключительно мужские комнаты. Мои коллеги весь день что-то чистили, терли и мыли на работе, а потом возвращались домой и там делали то же самое для своих мужей и детей, и так год за годом. Они были знатоками своего дела. Наблюдая, как ловко моя начальница обращается со шваброй, как она выжимает ее под нужным углом и с нужной силой, чтобы та была мокрой и мыльной ровно настолько, насколько нужно, я понимала, что такого уровня никогда не достигну. Я думала о том, что пожарные на острове как-то сами справляются со стиркой и уборкой постелей.

Собирая в пары выцветшие носки, выбрасывая порнографические картинки и намывая туалеты, я задумывалась: а не была бы я счастливее, если бы и не уезжала отсюда? Не была бы жизнь легче, если бы я вышла замуж за одноклассника и не сидела в интернете, если бы между желаниями и возможностями не было такого огромного разрыва? Я думала о маме. Может, и она хотела большего. Она была ненамного старше меня, когда родила второго ребенка, а отец, начиная со дня моего появления на свет, неоднократно оставлял ее одну. Она была способной и заботливой женщиной, и жизнь на далеком острове, на ферме, стоящей на утесе, довела ее до ручки.

Мама ударилась в религию, когда мы с братом были еще маленькими и ей приходилось присматривать за фермой и двумя малышами, пока муж лежал в психиатрической больнице за морем, за триста двадцать километров от нее. Однажды ей пришлось продать целое стадо овец, потому что она не справлялась с ними одна и не знала, когда вернется папа. Родители думали, что ферме пришел конец, но вместе им удалось вырулить. Ее вера долгие годы во многом поддерживала нашу семью, но потом стала одной из причин распада.

Папа сказал бы, что современная евангелическая церковь завлекла ее в свои сети и промыла ей мозги. Мама сказала бы, что церковь спасла ее. Моя позиция зависит от того, с кем я разговариваю. Я помню, как люди из церкви помогали нам и украшали нашу гостиную, пока папа был в больнице. Он помнит, как возвращался и находил дома, в том числе и в супружеской спальне, новые Библии и другие религиозные книги.

Дни становились короче, и вот уже я и уезжала на работу, и возвращалась домой в темноте. Под конец долгой, промозглой оркнейской зимы я как будто растаяла, слившись с тенями. Однажды, в очередной раз таща пылесос вверх по застекленной лестнице, я вошла в столб солнечного света. Я огляделась, чтобы убедиться, что рядом никого нет, и просто легла на ковер, и солнце грело мне голову.

В другой день, уже не в первый раз обнаружив меня плачущей в туалете, начальница из самых благих побуждений сказала, что мне придется уйти, потому что это место, очевидно, не для меня. В день следующей получки я в последний раз поехала домой на пароме для рабочих. А еще через несколько дней я прошлась по всем комнатам, прощаясь с домом, собрала рюкзак и уехала в Лондон, взяв билет в один конец.

Выгон - i_008.jpg

Глава 4

«Лондонские поля»

Май – месяц, когда я на многое способна и готова к переменам: я родилась в мае, да и мое второе имя – Мэй. Всё будто дышит пьянящей свободой: я решаюсь на новую стрижку, принимаю ванну в шесть утра, рисую, наряжаюсь в странные платья, хожу на собеседования и принимаю наркотики. Вокруг появляются люди, в которых можно влюбиться, а я полна энергии, которая будто притягивает ко мне всё новое, да и в еде и сне нуждаюсь меньше, чем обычно. Я больше пью. Я отлично себя чувствую, держу спину прямо и уверенно разгуливаю по городу. Всё, чего я хочу в эти дни, – это получить как можно больше нового опыта. Я говорю жизни «да» и с волнением и воодушевлением выхожу навстречу новому дню.

Мы назвали эту тусовку пикником, хотя собрались не ради еды, да и вообще ее было мало: несколько баночек соусов из магазина за углом, которые заветривались на солнце, да упаковка помидоров черри. Мы сидели на одеяле в радужную полоску. Это был один из первых по-настоящему жарких дней в году, и солнце так приятно грело мои голые ступни. Я поглаживала ноги под длинной юбкой.

В Лондоне, с его огромными расстояниями, проездными билетами и дорогим жильем, все мы жили достаточно изолированно, и приходилось искать новые способы сколотить компанию. Как только выдавался солнечный выходной, мы отправлялись в парк «Лондонские поля». Это было негласным правилом: все ребята, считавшие себя крутыми, приходили посидеть на грязной траве неподалеку от пабов, магазинов, продающих спиртное, и банкоматов, пока семьи и владельцы собак гуляли неподалеку на игровой площадке.

Там практически оживали картинки из глянцевых журналов, которые листаешь у себя в спальне в пригороде. В поисках своих друзей я шла мимо развалившихся на траве девчонок в готических пачках и парней в матросках, а в наушниках играла электронная музыка. Каждая девчонка в парке тщательно продумала свой наряд: тут были и домохозяйки из пятидесятых в клетчатых платьях и платках, и преподавательницы аэробики из восьмидесятых в леггинсах и трико, и аристократичные хиппи. Парни выглядели как моды, скейтеры или хилые лесорубы. Такой жары на Оркни никогда не бывало. Я была за границей.

Переехав в Лондон, я с энтузиазмом погрузилась в местную жизнь. Я сорвалась сюда внезапно, без малейшей определенности, зато полная веры в себя. Несколько раз в неделю по вечерам я ездила на автобусе в Сохо и Шордич, ходила там в ночные клубы, о которых раньше читала в журналах. Я пробовала красить свои светлые брови красным карандашом для глаз или делать ножницами вырез на спине платья, а на автобусную остановку отправлялась уже с бутылкой. В тот, первый, год я познакомилась с огромным количеством людей: с кем-то – в онлайн-чатах, с кем-то – пока ждали выступления группы в клубе. Я представлялась сама: «Привет, я недавно переехала, и у меня нет ни копейки, давайте я буду писать для вашего блога?», «Я видела тебя на Friendster», «Я читала твою колонку в сети».

Когда кто-то из присутствующих на пикнике предлагал сходить за бухлом, все вздыхали с облегчением. Ему протягивали купюры, просили взять сидра или вина. Он уходил, а мы оставались ждать; девчонки вили цветочные венки и заплетали друг другу косы, парни катались по очереди на чьем-нибудь велосипеде. Мы вели себя как дети, а не как взрослые мужчины и женщины и жаждали безудержного веселья. Мы писали сообщения, приглашая людей присоединиться к нам в следующий раз, обещая, что новая вечеринка будет лучше. С каждым разом мы гуляли всё разнузданнее. Мы ездили из одного клуба в другой на такси и покупали слишком дорогие напитки.

Рядом с нами сидела компания юных и наивных клубных торчков, которые явно не спали прошлой ночью. На одном из них красовалась маска в виде головы льва. Они фоткали друг друга и смеялись.

Мы болтали о работе, о том, берут ли после стажировки на оплачиваемую постоянку, сыпали именами дизайнеров, издательских домов, звукозаписывающих студий. Парень в легинсах, похожий в них на лорда восемнадцатого века, громко жаловался, что на его проект выделили лишь десять тысяч фунтов. Другая девчонка выпрашивала у всех ЛСД, и было такое чувство, будто это последний день какого-нибудь фестиваля, который длится вечно. Еще один парень говорил в трубку: «Да, тут можно легко разжиться».

День медленно превращался в вечер, мы перетаскивали одеяло, чтобы оставаться на солнышке, и в итоге все гуляющие оказались на одном пятачке земли, усыпанном окурками и пустыми жестянками. Рядом с нами мужчины, попивающие крепкий лагер из банок, завернутых в тонкие синие пакеты, продавали странные книги и прочие штуки, выложив их прямо на земле: розовый пластиковый телефон, сборник рецептов для фондю, детские ролики, чайник без крышки. Можно было и пакетиком травы разжиться, если знать, у кого спрашивать.

5
{"b":"709661","o":1}