Но его что-то долго не вызывали, а потом спросили Шурку Дымского. Брату было очень интересно слушать. Дымский рассказывал о кристаллизации и даже то, чего не было в книжке. Он нарисовал на доске много разных, красивой формы кристаллов.

А потом вызвали брата, и ему захотелось вот так же спокойно, обстоятельно рассказать то, что он хорошо знал. Отказываться или болтать о пирамидах ему не хотелось вовсе. Но тут он увидел крепкий затылок Юрки Орлова. «Что, я такая же слякоть, как он?»

Брат встал и тихо, глядя вниз, пробормотал:

— У меня нет книги, я не учил.

Дымский с удивлением посмотрел на него, но промолчал.

— Ну, как же так? — широко улыбаясь, сказал Николай Александрович. — У многих книги нет. Я знаю, вот у Нейман, у Орлова… Они же попросили у товарищей, выучили!

— Я ему предлагал книгу, он не взял! — выскочил вдруг Подсосков.

— Ты! Предлагал! — крикнул брат. — Схлопотал по морде и еще схлопочешь!

— Тише, тише… — Николай Александрович помахал пухлой рукой. — Сидите, Подсосков, мы и без вас все выясним.

Но брат уже сорвался.

— Вы ничего не рассказывали нам по химии! — зло и отчетливо проговорил он, глядя прямо в желтые глаза старикашки. — Мы наслушались от вас про египетские пирамиды, про сфинксов, про лягушек, про это я и сейчас могу рассказать..! Я и по химии могу! — выкрикнул он высоким голосом. — Я химию не хуже вас знаю!

Он кричал, а затылок у него стыл от страха, и неправдоподобными казались удивленные лица учителей. А у старикашки со всего лица сошла улыбка и только рот остался до ушей.

— Я потому отказался, — задохнувшись, прохрипел брат, — чтобы все знали — так нельзя заниматься. — Он снова вскипел. — Вы ни одного опыта с нами не сделали, мы пробирки в руках не держали… Вы, вы… враг химической мысли! — выпалил брат.

Наступила тишина. И вдруг молодой учитель из другого класса чуть-чуть фыркнул. Засмеялся другой. За ним Колька Тимохин. И вот уже хохотал весь класс.

Брат растерянно оглянулся, махнул рукой и выбежал.

А старикашку все-таки выгнали — Тимохин постарался. Вместе с братом они ходили смотреть школьную лабораторию. Это была одна печаль — пыльные осколки. Но Тимохин обещал нового химика из своих рабфаковцев и сказал, что «этот лабораторию наладит, вырвет для школы оборудование».

Брат сдал химию директору, который вопросов почти не задавал, а больше кивал большой бородатой головой и быстро поставил «зачет».

До конца занятий осталось немного. Брат теперь стал ходить на переменах с Шуркой Дымским. Приходя в школу, он первым делом высматривал невысокую фигурку с большой яйцевидной головой.

Шурку в классе считали скучным малым, но для брата он был полон интереса.

— А опыты как ты делаешь? — спрашивает брат.

— У меня дома лаборатория.

— Лаборатория? Дома?!

Иметь дома лабораторию! Самому, без всякого учителя делать опыты! Составлять приборы! Зажигать спиртовую горелку, разогревать, подмешивать, окислять, взрывать! Дома! Самому!

И новая мечта, ослепительная, как пламя магния в кислороде, загорелась перед братом.

— А где ты взял оборудование? — спросил брат на всякий случай, потому что понимал: папа Дымский профессор химии. Наверняка у них все есть.

— Кое-что отец мне дал, — ответил Шурка, — а многие вещи я купил у вдовы одного стеклодува. Он папе делал химическую посуду по заказу. Частник. А теперь он умер, и его вдова все распродает. Дешево, знаешь…

— А ты еще не все у нее купил?

— Да нет, у нее на десять таких лабораторий, как моя!

Теперь все. Никаких альбомов! Копить только на лабораторию!

Девочка толкнула дверь в комнату брата, маленькую серую комнатку с тонконогим столиком, железной кроватью и старым комодом. Нет, только во сне знакомая дверь открывается вдруг в незнакомый мир! Свет и блеск ударили девочку по глазам: множество тонких, разной формы бутылочек и трубочек вспыхивали на солнце.

Девочка в сером платье, с красными лентами в черных косицах, с куклой без ноги в одной руке и с ногой от куклы в другой стояла на пороге новой, удивительной жизни своего брата.

Кукла полетела на сундук в коридор, и девочка медленно вошла в самую середину стеклянного, сверкающего мира.

Брата она заметила не сразу — брат стоял у комода и бережно вытирал полотенцем что-то тонкое, стеклянное. Он был очень счастлив тем, что так поразил сестру, но тут же крикнул:

— Ничего не трогай, разобьешь!

Потом поставил на комод стеклянную штучку, и они вместе начали рассматривать «лабораторию». Сестра не удивилась, что все это богатство называется «лаборатория». Слово длинное, непонятное, вполне подходящее.

Весь тонконогий столик был уставлен бутылками и банками странной формы — большими и маленькими, пузатыми и прямыми, а также со скошенными, стенками. Деревянная подставка с трубками, а в них налито что-то яркое — голубое, желтое, лиловое… Маленькие весы. Серебряные. До чего хорошенькие! Рыжие резиновые трубки. Они свернулись, как змеи.

— А это что? Девочка робко тронула что-то похожее на курительную трубку, только в форме яйца.

— Не трогай! — заревел брат.

Девочка спрятала руку под мышку.

— Это называется «реторта». — Брату вовсе ни к чему было ссориться с сестрой. Не мог же он сам, один, вынести всю роскошь и красоту новой жизни! Кроме того, он собирался поразить сестру если не совсем, то почти насмерть. Он подготовил ряд номеров. Но сперва, сперва он хотел познакомить ее со своей спиртовой горелкой.

— Можешь подержать! — сказал он добрым голосом. — Только держи обеими руками! — И он вложил ей в руки прохладную круглую вещичку, всю из толстого зеленоватого стекла.

— Какая хорошая! — прошептала девочка.

— Подержала? Ну, давай! Сейчас мы ее зажжем.

Он снял стеклянный колпачок, и девочка увидела фитиль. Он торчал черной щеточкой, а сквозь толстое стекло было видно, как другой его конец, белый, свернувшись, лежал в спирту на дне горелки.

Х-р-р! — зажглась спичка, огонь со спички перелетел на черную щеточку, фитиль хорошо поймал огонь, и теперь, с огнем, горелка стала еще лучше.

— Наблюдай горение! — сказал брат. И сестра наблюдала. Пламя было такое легкое, девочка дышала совсем тихо, а оно все-таки чуть-чуть отклонялось. Около фитиля оно было прозрачное, выше — коричневатое, а еще выше — оранжевое, такой мягкой лопаткой. Огонь. Он ни на что не похож!

— А сейчас мы его погасим! — сказал брат. Взял колпачок, надел его прямо на огонь, и все — огня нет! Только белый дымок завозился внутри колпачка. Сестра засмеялась — ей было жалко огня, но уж очень ловко брат его прихлопнул.

Теперь брат, поглядывая на сестру грозно и зловеще, взял со стола бутылку, налил из нее что-то прозрачное, как вода, в трубочку…

— Держи пробирку!

Сестра взяла ее осторожно, как свечку. В другую пробирку брат налил что-то вроде жидкого чая и, отставив руку с пробиркой, пристально посмотрел на сестру. Начинались смертельные номера.

— Что бы ты ни увидела, — сказал брат замогильным голосом, — держи пробирку крепко и не роняй!

Как в сказке: «Что бы ты ни увидела, что бы ни услышала, иди вперед и не оглядывайся». Девочка замерла с пробиркой в руке. Брат медленно налил своего желтого «чая» в ее прозрачную «воду», и вдруг она заклубилась и стала густого красного цвета.

— Кровь! — прохрипел брат голосом убийцы.

Такого жуткого блаженства девочка еще не испытывала никогда.

Номера продолжались. Брат расчистил себе место на столе и, засучив рукава, высоко вскидывая руки, что-то наливал и подсыпал в разные склянки. Потом опять зажег спиртовку.

— Отойди! — скомандовал он.

Девочка отступила к двери. Он поднес совершенно пустую бутылку к огню, быстро вынул пробку. Пах! — что-то блеснуло, и огонь погас.