Далее Скрябин поясняет, что Парфен – это: «Повар-квасник в нашем корпусе. Очень большой и сильный мужчина», а Танти – «Клоун в цирке Соломонского».

В комментариях к повести «На переломе (Кадеты)», помещённой во втором томе 6-томного Собрания сочинений А. И. Куприна (произведения 1896–1901 годов), изданного в 1957 году, читаем:

«В газете и в “Ниве” повесть была напечатана со следующими примечаниями автора:

“Вся гимназия делилась на три возраста: младший – I, II классы, средний – III, IV, V классы и старший VI–VII”; “Курило” – так назывался воспитанник, уже умеющий при курении затягиваться и держащий при себе собственный табак».

А. Н. Скрябин

В тексте «Жизни и искусства» в повести было шесть глав; заканчивалась VI глава словами:

«Говорят, что в теперешних корпусах нравы смягчились, но смягчились в ущерб хотя и дикому, но всё-таки товарищескому духу. Насколько это хорошо или дурно – Господь ведает».

В «Ниве» VI глава заканчивалась по-другому: «Говорят, что в теперешних корпусах дело обстоит иначе. Говорят, что между кадетами и их воспитателями создаётся мало-помалу прочная родственная связь. Так это или не так – это покажет будущее. Настоящее ничего не показало».

К счастью, как уже упоминалось, император Александр Третий вернул корпусам их былое значение. Ну а в наши времена Сергей Кожугетович Шойгу, став министром обороны, разогнал весь сердюковский гарем, и суворовцев мы снова видим на парадах, а во главе парадных расчётов не физруков в спортивных подштаниках, а офицеров в военной форме!

Но как такие реформы отражаются на военном образовании вообще и на кадетском и суворовском образовании в частности? Отражаются, конечно, не лучшим образом, как не лучшим образом отражаются они и на самих кадетах и суворовцах. Да и не нужны реформы там, где всё отработано и выверено, где всё проверено и испытано в течение многих лет. Традиции, славные боевые традиции – вот что главное!

А ведь на становление будущего офицера, на становление настоящего мужчины очень сильно влияет обстановка, в котором это становление происходит. Чтобы из кадета (суворовца), юнкера (курсанта) получился храбрый, стойкий и твёрдый, грамотный, высоко подготовленный офицер, необходимо, чтобы готовили его к этому не штатские дядьки, чтобы его не пугала офицерская форма, а дисциплинировала, чтобы он мог брать пример не с ничтожеств, подобных тем, что изобразил в своей книге Куприн, а с командиров и преподавателей достойных. Чтобы и программы обучения соответствовали тем сложным и ответственным задачам, которые предстоит решать при защите Отечества Российского.

Немало существует материалов о том, какое образование было в те времена, когда Александр Васильевич Суворов посещал занятия в кадетском корпусе – кадетом он как таковым не был, просто получил разрешение ходить на лекции и практические занятия, поскольку в Семёновском полку, где была организована подготовка офицеров, знаний, таких как в корпусе, не давали.

А чуть позже, во времена Екатерины Великой, был такой случай. Пётр Александрович Румянцев, который во время Русско-турецкой войны 1768–1774 годов командовал 1-й главной армией, попросил государыню прислать на пополнение офицерского состава армии выпускников кадетского корпуса. Вскоре прибыли двенадцать молодых офицеров – тогда из корпуса офицерами выпускали. Румянцев побеседовал с каждым из них и тут же отписал Императрице, благодаря её за присылку «вместе двенадцати поручиков – двенадцати фельдмаршалов», настолько его поразили твёрдые знания и совершенные навыки выпускников.

Подготовка в российских кадетских корпусах была очень сильной. Программы составляли талантливые педагоги своего времени.

А основы правильных, взвешенных программ заложил выдающийся деятель русского Просвещения Иван Иванович Бецкой (1704–1795), личный секретарь императрицы Екатерины II, президент Императорской академии художеств (1763–1795), инициатор создания Смольного института (1764) и Воспитательных домов в Москве (1764) и Санкт-Петербурге (1770).

Назначенный императрицей в 1765 году шефом Сухопутного шляхетского корпуса, он составил устав «на новых началах». В Сухопутном шляхетском и других корпусах – их было в те годы всего четыре – кроме военных дисциплин преподавались танцы, а также науки, посвящённые литературе, искусству, театру, музыке.

Эти традиции проникли в жизнь кадетских корпусов настолько глубоко, что многие добрые отголоски их можно увидеть и в программах суворовских военных училищ. Австрийский композитор и дирижер Густав Малер (1860–1911) выразился предельно точно: «Традиция – это передача Огня, а не поклонение пеплу».

Не случайно среди выпускников кадетских корпусов немало выдающихся военачальников, полководцев и флотоводцев. Да и не только. Немало поэтов и писателей, мыслителей, музыкантов и композиторов.

Кадетом, впоследствии начальником кадетского корпуса, был Михаил Илларионович Кутузов.

Окончил Инженерный и Артиллерийский кадетский корпус Алексей Андреевич Аракчеев. Уже будучи кадетом, первым в науках, он получил на старших курсах задачу заниматься с артиллеристами, которых присылали из действующей армии, с целью разработки новых приёмов и правил тактики действий артиллерии. Затем он создавал Гатчинскую армию цесаревича Павла Петровича, которая была вовсе не потешными войсками, ее военные разработки оказались впоследствии очень полезными. Кстати, именно Аракчеевым в Гатчине была основана конная артиллерия, блестяще показавшая себя в наполеоновских войнах.

Кадетские корпуса готовили прекрасных офицеров, из них выходили настоящие профессионалы… И вдруг милютинские реформы… Благодаря роману Куприна «На переломе (Кадеты)», мы знаем, что это были за реформы и какие порядки насаждались так называемыми воспитателями, а по сути посторонними для армии людьми, порой ненавидящими военное дело и военных. Некоторых из них ярко показал Александр Иванович Куприн во всём их тупоумии и звероподобии, да и вообще в омерзительном виде…

В книге «На переломе (Кадеты)» читаем:

«Штатские преподаватели ещё продолжали учить фронту, произнося командные слова на дьяконский распев. Между ними были большие чудаки, которым оставалось год-два до полной пенсии; на этих воспитанники чуть не ездили верхом. И состав преподавателей всё ещё был каким-то допотопным. Чего, например, стоил один Фиников, учитель арифметики в младших классах. Приходил он в класс оборванный, нечесаный, принося с собою возмутительный запах грязного белья и никогда не мытого тела».

Тем не менее кадеты сочувствовали ему. Куприн писал в повести:

«Должно быть, он был вечно голоден. Однажды кадеты положили ему в выдвижной ящичек около кафедры, куда обыкновенно клали мел и губку, кусок крупяника, оставшегося от завтрака. Фиников, как будто по рассеянности, съел его. С тех пор его прозвали “крупяником”, но зато мальчишки никогда уж впоследствии не забывали Финикова: если на завтрак давали какое-нибудь нелюбимое блюдо, например, кулебяки с рисом или зразы, то из числа тех кусков, которые уделялись дядькам, один или два шли непременно в пользу Финикова».

То есть кадеты в своей массе были всё же добры и милосердны, хотя обстановка военной гимназии, где царил, говоря словами Куприна, культ силы, заставляла доброе большинству подчинять злому и жестокому меньшинству. Такие порядки, вероятно, характерны скорее для тюрем. Но они каким-то образом проникали в закрытые учебные заведения, а в советское время стали настоящим бичом для целого ряда армейских подразделений, получив наименование «дедовщины». Повторяю, для целого ряда, но не для всех…