<p>
ПО ТУ СТОРОНУ ЗЕРКАЛА</p>
Неслышно и незаметно, словно рысь, подкрадывающаяся к обречённой жертве, наступила осень. Небо затянуло беспросветной серостью - ни солнца, ни тепла, лишь непрекращающаяся промозглая изморось. Деревья обнажились, сбросив на землю пожелтевшую листву. Исхудавшие ветви терзал нещадный ветер, отчего стволы гнулись и жалобно скрипели, как будто постанывая от боли. Дни стали короче, а ночи удручающе длиннее. Весь мир окрасился в безжизненно-серые тона. Ни сил, ни настроения. В разбитых душах людей поселились тоска и уныние...
<p>
***</p>
Микки не любил хмурую осень и всё, что с ней связано. Не понимал этого наигранного притворства природы, считая, что смерть должна быть одна, без всяких чудесных 'воскрешений' весной. Не любил вопреки тому, что родился в конце ноября и через месяц ему стукнет одиннадцать - мальчишка даже мечтал о том, чтобы родители забыли поздравить его с днём рождения. Он терпеть не мог этот архаичный ритуал с вручением очередного бесполезного подарка, когда приходилось всеми силами изображать радость. Ненавидел выдавливать из себя 'спасибо' и напрягать лицевые мышцы, создавая подобие улыбки, больше похожее на гримасу отчаянья.
Он не испытывал благодарности к отцу и матери, и Микки не смущало, что в его словах не было ни капли искренности. Всего лишь не мог поступить по-другому: в него вдолбили на уровне подсознания, что он обязан так реагировать на старания родителей, ведь они его с любовью растят и воспитывают. Но сам мальчик воспринимал всё следующим образом: эти разнополые индивиды произвели Микки на свет. Дали пищу, одежду и крышу над головой. Посему, до поры до времени он должен соблюдать установленные ими правила.
В прошлом году ему подарили роликовые коньки, рекламу которых крутили по телевизору по пятьдесят раз на дню. И всё бы ничего, вот только мальчик понял, что спорт не для него, ещё когда ему исполнилось восемь - тогда на уроке физкультуры он получил сотрясение мозга от удара по голове волейбольным мячом. А ведь мальчик даже не играл, а тихо-мирно наблюдал, стоя в сторонке. Микки провалялся тогда дома в кровати почти две недели. Со спортом он завязал раз и навсегда. Ролики так и пылились в платяном шкафу. Новенькие, нетронутые, в упаковке.
Микки рос хлипким ребёнком, простужающимся от малейшего дуновения ветерка. К тому же ни телосложением, ни ростом не удался. Маленький и неприметный, словно привидение, мальчишка - сверстники, даже девочки, возвышались над ним как минимум на голову. Пепельно-серые волосы с ниспадающей на почти чёрные глаза-бусинки чёлкой. Сжатые полоской губы, белое как мел лицо. Мальчика называли в школе 'Мышонок', но он никогда не поддавался на провокации и не обижался на глупое прозвище. Воспринимал его как что-то должное и неизбежное, но в то же время временное и недостойное внимания.
Он никогда и никому не перечил и не отвечал на унижения, оставаясь хладнокровным в любой ситуации. Сбей кто-нибудь Микки с ног - встанет, отряхнётся, посмотрит сквозь обидчика и, не издав ни звука, отправится туда, куда шёл. Можно повторять этот трюк сколько угодно раз - ничего не изменится, его терпение не знало границ.
Он вообще не разбрасывался словами. Избегал разговоров с малознакомыми людьми и общался лишь по принуждению. Например, когда учитель вызывал к доске. В такие моменты Микки выходил на всеобщее обозрение с каменным лицом и бубнил себе под нос заученный на память текст, вплоть до сносок из первоисточника с указанием стандартного книжного номера и количества страниц. Причём он не пытался отвечать на вопрос, а пересказывал параграф целиком. Речь его приобретала вычурный характер, изобилуя сложными малопонятными словами, словно говорил не ребёнок, а умудрённый жизнью профессор-теоретик. Доходя до определённого этапа, мальчик замирал, 'уходил ненадолго в себя', как будто 'перезагружался', а затем процесс продолжался. Нервы не выдерживали даже у опытных педагогов, ведь и они его с трудом понимали. Вскоре Микки возвращался за парту под улюлюканье и крики одноклассников. И, надо сказать, учителя в последнее время старались мальчика не тревожить - берегли и свою психику, и психику Микки.
Мальчишка не был глуп, как могло показаться на первый взгляд, знания давались ему легко. Просто он не понимал, чего от него хотят, и отвечал на вопросы так, как считал нужным сам, а никто не удосужился научить Микки делать это правильно. С хитрыми же тестами, особенно по математике, он всегда справлялся лучше всех в классе, ведь в компании карандаша и бумаги чувствовал себя как рыба в воде.
Зажатый, напряжённый, неуверенный в себе мальчик. Ни друзей, ни врагов - хотя его это ни капельки не волновало. Он всегда сидел один на дальней парте и смотрел в окно, любуясь ползущими по небу облаками. А в такие дни, как сегодня, Микки наблюдал за тем, как на стекло падают капли дождя и стекают на подоконник. Его совершенно не интересовало то, что происходит у доски, он даже тетради не доставал из портфеля. Не видел в этом смысла. Микки не замечал учителя, не думал над тем, что тот говорит, и не следовал его указаниям. Тело мальчика оставалось в классе, но мысли витали в другом месте - в мире собственных грёз.
На странности мальчика давно уже перестали обращать внимание все - учителя, одноклассники и даже родители. Не то чтобы отец и мать эти странности не замечали, но просто свыклись. Да что там, Микки и сам махнул на себя рукой. Просто плыл по течению, не желая хоть что-то менять. Он проводил почти всё свободное время в своей комнате. Братьев и сестёр у него не было. Никого, кто смог бы поддержать...
Микки всегда находился наедине с собой, со своими мыслями и страхами. А боялся он многого, притом весьма странных для многих вещей. Например, звука работающего пылесоса, скрипа пенопласта, деревьев с облетевшей листвой, воздушных шаров, лифтов и даже болезни Куру . Но больше всего Микки страшился не 'смеющейся старухи с косой', а вполне понятного и объяснимого - Темноты... Боялся до жути... До предательской дрожи в коленях, охрипшего голоса и встающих дыбом волос. Ведь Она всегда бродила рядом, просто выжидала момента, когда исчезнет свет и настанет Её время. Микки в этом ни секунды не сомневался. А ещё мальчик знал, что Ей тоже известно о том, что он это знает, и от этих мыслей становилось ещё страшней.
Хотя его можно было понять: невозможно жить в старинном двухэтажном особняке и не бояться тьмы. Дом Микки стоял на окраине небольшого городка Холиокс с населением сорок тысяч жителей. Посреди дремучего леса, в окружении крючковатых деревьев, напоминающих старцев с костлявыми длиннопалыми руками. По крайней мере, так они выглядели для Микки. До ближайших соседей - тридцать минут пешком.
