Но кто он такой, чтобы осуждать её выбор?

Корелли развернулся и ушёл. Поискал глазами брата, сделал знак, что пора бы закруглиться. Формальности соблюдены, пища для размышления получена, пьяные выверты и чужие женщины его не интересуют. Глухой, журчащий, как водопад, голос Бланко растворился в сонме других голосов, Алессандро попытался не обернуться, и у него получилось.

-2-

Служащий вывел его машину из «конюшни» особняка, припарковал её возле выхода и с поклоном протянул ему ключи. Алек на автомате сунул ему в ладонь двадцатку. Последние десять минут он всё делал на автомате: перебрасывался с кем-то не обремененными смыслом любезностями, улыбался, продираясь к выходу, пил мимоходом виски. Осознал, что садится за руль сильно подшофе – и всё на автомате. Алек усмехнулся – у Корелли не бывает проблем с полицией. Он воткнул рычаг передач и собрался было гнать с места да так, чтобы шины визжали погромче, как пассажирская дверь распахнулась, и в салон влетело создание в искрящемся платье цвета шампанского. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но у него, кажется, получилось – Изабелла Бланко снова, как в ту злополучную ночь, сидела у него в машине.

-1-

– Послушайте, я – шлюха, ясно?! Он вам не солгал.

Она бросила это ему в лицо с каким-то отчаянным вызовом. Так, словно ему должно быть до этого дело. Словно она разочаровала его и сейчас пытается оправдаться – глупо, истерично.

– Скажу вам по секрету, Изабелла, все женщины в этом зале за редчайшим исключением – шлюхи. Но ни одна из них в этом не признается, напротив, будет страшно оскорблена. У вас хватает силы духа и честности называть вещи своими именами. Браво. Что-то ещё?

Алессандро чувствовал, как сарказм закислил на языке. Он старался сохранять бесстрастность, но внутри колючим комом ворочались ярость, отвращение и, что странно, влечение – низменное, подспудное чувство к женщине, которая только что сама назвала себя шлюхой. Прежде он не испытывал ничего подобного, наверное, потому что почти всю сознательную взрослую жизнь был женат. Ошибки юности, мимолетные интрижки – всё то, что было до Габриэле – стёрлось из памяти. Он вдруг почувствовал себя чудовищно старым. Стариком, так и не успевшим пожить.

– Я хочу, чтобы вы знали мою историю. Выслушайте! – она перебила его, заметив, что Корелли пытается возразить. – У моего отца был бизнес, а моя мать была довольно успешной певицей. Она научила меня петь и играть на фортепиано, в старшей школе я даже играла на сцене. Потом я поступила в колледж, собиралась стать дизайнером одежды, открыть сеть магазинов. Через год мама умерла, отец потерял бизнес и покончил с собой. У меня ничего не осталось, ничего, даже вшивой двадцатки, которые вы с лёгкостью швыряете швейцарам! Мне пришлось уйти из колледжа. У меня больше не было будущего, мне негде было жить, я работала официанткой, мыла по ночам посуду, но мне едва хватало на комнату, понимаете?! Я жутко, я всё время жутко хотела есть.

Изабелла перевела дыхание. Алек услышал, как рвано она хватала воздух, словно пыталась сдержать слёзы. Корелли не выносил на дух женских истерик, предпочитая скрыться из виду, пока не минует буря, но здесь он ничего не мог поделать. Не выкидывать же её из машины? К тому же – Алек с неохотой себе в этом признался – ему было любопытно, чёрт, любопытно, что представляет из себя эта странная, полная противоречий, вызывающая у него неизведанные ранее чувства Изабелла Бланко.

– Я познакомилась с ещё одной такой же неудачницей, её взяли официанткой на вечернюю смену. Она подрабатывала – оказывала «небольшие услуги», как она сама выразилась, проезжим водилам. Уговаривала меня. Однажды я согласилась сделать одному клиенту минет за завтрак. Самое обидное, что потом я этот завтрак выблевала. Кто знал, что надо было делать минет до, а не после? – она горько усмехнулась, шмыгнула носом. – Она говорила, ты привыкнешь, а я умереть хотела, понимаете?! Потом мне повезло. Сменщица рассказала, что для выездного обслуживания требуются официантки с опытом. Это был дом в Кенвуде. Район престижный, безопасный, оплата хорошая. Я отработала смену, и да, я съела пару закусок на кухне. Хамфри засёк меня. Он вообще всегда всё видит, всё замечает, даже сейчас он знает – я уверена, знает! – что я здесь, с вами! Это был его дом. Вместо того, чтобы уволить… – она замолкла, закусив верхнюю губу, задумалась о чём-то своём. Опомнившись, провела языком по зубам, убирая с них отпечатки кофейного цвета помады. – В общем, так всё и началось. Я подумала, что он один лучше, чем десяток разных каждый день. Чем мытьё посуды по ночам. Чем адская боль в ногах после двенадцатичасовой смены с подносом в руках. Можете считать меня слабачкой, дурой, кем угодно. Но я больше не хочу голодать.

Алек провел рукой по лицу, потёр подбородок с наметившейся вечерней щетиной, приоткрыл окно. В салон ворвался свежий вечерний воздух с ароматом хвои и приближающегося дождя. Его машина стояла на узкой подъездной дорожке, среди густых голубых елей, клёнов и посаженных в ряд кустов мелких диких роз и туи. Ров с водой, кажущейся в ночи совсем чёрной, блестел чуть вдали – в нём отражался свет уличных фонарей, звёзд не было видно. Алессандро расслышал чей-то приглушенный смех и далекие отзвуки музыки – на террасе, под открытым небом играл джаз-оркестр. Послышался рокот мотора. Автомобиль Джулиано поравнялся с его. Брат нахмурился, жестом руки и выражением лица спросил, всё ли нормально. Алек ровно так же молча, жестом руки ответил, что всё в норме и указал ему пальцем вперёд, на дорогу. «Встретимся дома». Джулиано кивнул и двинулся дальше. Средний брат всегда понимал его без слов. Чего не сказать о младшем.

– Зачем вы всё это мне рассказали?

Этот вопрос всплывал в его голове через каждое услышанное от неё слово. Он понятия не имел, почему, зачем, с какой целью Изабелла вывалила на него эту историю. Её откровенность сбивала с толку, Алек снова, как в ту злополучную ночь, не знал, как реагировать. Он взглянул на неё. Она сидела, обняв себя руками и вжавшись в кресло, её взгляд потух, и сама она словно сдулась, притихла. Его вопрос смутил её. Алессандро смутился тем, что смутил её.

– Не знаю. Я не знаю, – она затрясла головой, потёрла виски. На запястье звякнул золотой браслет с подвеской. – Вы помогли мне тогда. Я вам обязана…

– Не стоит. Вы слишком много берете на себя, в этом ваша проблема.

– Я обязана, как минимум, быть с вами честной, – твёрдо завершила она, прямо и откровенно взглянув на него. Её кошачьи глаза были густо подведены чёрным, в них плескался скотч со льдом. Алек вдруг отчётливо вспомнил, как держал её на руках – жаркую, дрожащую, невероятно тонкую и хрупкую – и отвёл взгляд.

– Синьорина Бланко, люди имеют гнусную особенность пресыщаться. Вы ему наскучите, и он вас просто убьёт. Вы понимаете это?

Хотелось ослабить галстук, но его не было. Что-то стягивало ему глотку изнутри.

– Да. Пусть так. Я устала бороться.

Она отвернулась к окну, закинула ногу на ногу. Тонкая искрящаяся ткань натянулась на её сочном бедре, обняла крепче стройную, длинную ногу. Блеснули тончайшие ремешки босоножек, острым лезвием ножа из-под шлейфа показался высокий, как ножка фужера, каблук. У Алека помутился рассудок – захотелось дотронуться до её узкой ступни, провести ладонью вверх до колена, огладить бедро… Предложение Осборна показалось ему чертовски заманчивым.

Зазвонил мобильный.

– Прошу прощения.

 Алек не сразу попал по кнопке ответа. Это был Данте. Его голос звучал напряжённо.

– Час назад в доме Фредерико Романо провели обыск. Ничего не нашли, но нервы попортили знатно. Ордер выдал Осборн, значит, Фальконе начинают рыть под нас. Лита готовит встречный иск.

Фредерико Романо был одним из ближайших друзей семьи – успешный бизнесмен, владеющий сетью логистических компаний, благодаря поддержке Корелли почти монополист в железнодорожном бизнесе штата – он выступал в роли консильери Семьи. Услугами его транспортных компаний Корелли пользовались при перевозках вещей и средств, которые нельзя было декларировать, а также людей, которые находились на территории страны нелегально, и, кроме того, тех, кто отправлялся в своё последнее путешествие в чёрных пластиковых мешках. Это был весомый риск. Фальконе продумал всё задолго до их сегодняшнего разговора. Но Алессандро не предполагал, что те самые пресловутые последствия, о которых говорил отец, начнутся ещё до того, как он покинет мэрский бал. Алек вспомнил фальшивую улыбочку господина прокурора.