Во всех своих средиземских словотворениях пользуюсь этим словарем

https://tolkienists.ru/vocabularies/vocabulary.html

“- Iul…

- Что? Йул?

- Уголек… синдарин… Или Ула - уголек на квенья… я могу тебя так звать?..”

Словарь тот же

Домашнее прозвище Ольвы, так ее называет Трандуил, когда никто не слышит )))

https://ficbook.net/readfic/5670212/14636081

========== Глава 2. Эстель ==========

Ветка боролась с незнакомым языком, надеясь, что однажды ей откроются все тайны, что чувство эльфийской речи придет, как дыхание, как волна под доску, как внезапное пробуждение чего-то внутреннего, самого сокровенного.

Она понимала красоту русского, уже несколько лет как трансформировавшегося здесь в ее сознании во «всеобщий», вестрон. У эльфов же музыкальный слух и память цепкая и бездонная. Они жили вечно и помнили все, что видели, ни на волосок не утратив способности к обучению.

Наверное, если бы она попросила, через недельку-другую они могли бы в оригинале цитировать Блока или Пушкина, растягивая «а-а» по-московски, копируя и манеру, и интонации. Ветка так не могла. Синдарин был на первый взгляд логичен, а на поверку — извилист и вовсе непрост.

Пока что Ветка читала сказки. Точнее, короткие сказания о звездах, сотворении мира — все, что могла складывать в уме из уже известных слов. Иногда, когда сердилась, она поминала дурным словом неизвестно куда девшегося Ому — дескать, это в плену в Минас Моргуле, на перевале Кирит Унгол она получила первые уроки эльфийского языка… и с тех самых пор у нее на такие занятия непереносимость!

Мэглин был терпелив и совсем чуть-чуть ироничен. Трандуил бы такого попросту не выдержал, хотя иногда и он подолгу валялся с Ольвой на траве, чертя тонким пальцем по манускриптам и смеясь.

— Ма-ма мы-ла ра-му, — заявила Ветка в очередной раз и стукнула себя по лбу тяжелым свитком, — я дерево. Дуб. Ветка дуба!

— Ты Оль-ва. Ветвь дерева, но не дуб.

— М-м?

— Ты скорее уж ива!

— Вечно склоненная в плаче над рекой? Ладно, Мэглин. Что там он сделал с этой… вакуолью?

— Валлиэлью?

— Ой, ну! Во время ее… я не знаю это слово…

— Полнолетие, — засмеялся Мэглин, — время, когда ребенок становится юным взрослым.

— Совершеннолетие?

— Да, точно.

— Подожди. Какое совершеннолетие? Ей полвека! Вот. Это «пять», это «десяток».

— Верно.

Ветка опустила ресницы, а потом подняла — заходящее солнце проделало свой излюбленный трюк, рассыпавшись пламенными искрами в светло-карих глазах.

— А как будет «лжец», Мэглин? Нормально вообще… пятьдесят…

И, не дожидаясь ответа, встала, скрутив в узел непослушные волосы. Плеснул шелковый подол — повелительница Темнолесья покинула свою комнату для занятий. Не обернувшись. А зря.

Мэглин глядел ей вслед с надеждой.

— Пятьдесят лет?

— Тебе не о чем беспокоиться, — Трандуил отложил письма и перо.

— Через двадцать лет мои дети останутся — детьми! И ты знал!

— Они всегда будут твоими детьми. И в двадцать. И в тысячу.

— Трандуил!

— Ольва?

— Двадцать лет нас не спасут. Нет смысла откладывать поход, ждать, пока они станут взрослыми. Ри… ты мне соврал? Ты говорил о двадцати годах…

— Конечно, нет. Ты читала о полнолетии эльфов. Об эльфинитах старинные рукописи не говорят. Но я спрашивал у Элронда… к двадцати он был полным сил молодым мужем. Не ребенком. А я говорил о десяти… о двадцати. Мы не договаривались в точности, — Трандуил смотрел мягко и укоризненно.

Ветка смутилась.

— Я сижу тут… да, я счастлива, да… но пятьдесят лет! Дети Фили не просто вырастут, они родят собственных детей — а я даже не увижу их маленькими! Виэль и Бард и… Торин… выживут, а сколько тех, кого я не хотела бы выпускать из своей судьбы, уйдут бесследно?..

— Ольва. Нам нужно время. Мы решим, будем ли действовать вне Сумеречного Леса лично и как именно. Я не говорил о том, что мы будем вовлекать во все… это… наших детей. Время гармонии. Передышка. Я должен убедиться, что Анариндил и Йуллийель взрослеют как эльфиниты. В чем я сказал неправду, Ольва?

— Они не будут готовы! А не готовить — особенно не будут!

— Ты предлагаешь открыть границы немедля? И дать миру разрушить их иллюзии, как это было с тобою? Есть разница, Ольва. Она — дочь короля. У нее есть отец и мать. У нее будут лучшие учителя. Ты считала Синувирстивиэль беззащитной белоручкой, пока не увидела ее в бою. Не повторяй свои ошибки. Ни Анариндил, ни Йул не вырастут беззащитными. Просто дай им время. Слишком многое происходит там, снаружи. Гортхаур ищет опору для власти, ему всегда нужна была власть и месть. Власть — это Мордор и легионы орков. Месть задевает тебя, Ольва. Он не сосредоточит все мысли на тебе, но обязательно вплетет тебя в паутину своей недоброй воли. Разве я лгал тебе, говоря, что пределы моего Леса я удержу нерушимыми в течение нужных нам лет?

— А что будет потом? — прошептала Ветка.

— Потом будем мы. Если понадобится — против всего мира.

И Ветка прижалась к ткани кафтана, вдыхая родной запах леса, неизвестных трав и цветов, смолы и меда… и мужа.

***

Столько цветов Сумеречный замок не видел никогда.

Зацвели и засияли бриллиантовой пыльцой самые невзрачные выступы и ниши в стенах, кованные столики и обитые бархатом пуфы, заимствованные у людей. Повелительница Сумеречья бродила по галереям слегка потерянная.

Знакомые эльфы, стража дворца, какие-то пришлые гости — вся эта публика, сверкая камнями и шелком одежд, заполонила дворец, в тронном зале которого делалось нечто невероятное.

Пол застелили лучшими шкурами и шелковыми коврами заморской работы.

В Сумеречный дворец свезли всех детей, которые родились в Лихолесье.

Даня, вскарабкавшись на пустующий пока трон отца, обозревал несколько десятков карапузов обоих полов с видом завзятого собственника. «Это будет моя армия», сообщил он Ветке. При каждом карапузе был его питомец — рысь, волчонок, зайчонок, совенок…

Каждый из прибывших старался хоть слегка прикоснуться к кому-то из деток, малышей и карапузов. Лица у эльфов были восхищенно-застывшие. Великая радость и великая скорбь их народа перемешалась в этом выражении лиц.

Парадная часть должна была начаться вот-вот. Ветке одинаково надоело и желтое, и коричневое, и алое, поэтому она была в синем платье, расшитом прозрачными, как слеза, хорошо ограненными алмазами и золотом.

После окончания праздника предполагалось говорить о важном. Даже об очень важном.

Прибывшие гости уже располагались в Лесу — но, как уже знала Ветка, в поселениях эльфов по соседству с дворцом. Там гости приведут себя в порядок, отдохнут после дороги, и торжественно, на вычищенных лошадях, вступят в пределы сумеречных покоев, как и подобает посольствам.

С гостями из Ривенделла приехали пятеро ривенделльских детей, а из Лотлориена всего трое, и, как знала Ветка, это было печалью и Галадриэли, и Келеборна. Дети Новой Зари эльфов родились в основном в Лихолесье.

Трандуил по этому поводу тихо торжествовал, но Ольва знала — на самом деле этот вопрос не был поводом для соревнований и не подразумевал победителя. Древний народ воспрял весь, осознав, что так или иначе сможет продолжится и конец эпохи эльфов еще не пришел, хотя корабли гордо и торжественно ждали в Серебристой гавани.

Йуллийель была всеобщей любимицей. Поэтому никакой управы на нее не существовало, границ малышка не признавала, слегка слушаясь только старшего брата, и то не всегда, и Ветка не раз и не два подумала, что в Москве это был бы очень гиперактивный ребенок. Из таких, которые ревут во все горло и смеются на весь салон самолета, долбят ногами других людей в транспорте, все портят и ломают, не подчиняясь никаким правилам, и выносят головы своим изнемогшим родителям.

А тут ее с выражением непередаваемого умиления и радостным смехом снимали с крон древних деревьев, отнимали у диких зверей, вытаскивали из озер и болот, не кормили, когда не хотела, давали есть только то, что просила, не заморачиваясь никакими аллергиями, и лечили песнями и травяными отварами, если начинала кукситься и чихать. И все, что делала Йул, целым народом воспринималось на ура и с радостью. Теоретическое Веткино «воспитывать ее надо построже» было воспринято с веселым недоумением.