Трандуил резко встал, сбросил сапоги и сорочку и прыгнул в воду, разрезав сильным светлым телом речную воду.

Фириэль смотрела на Владыку не отрываясь.

Плоты не останавливались. Эльфы понемногу ели лембас и прихваченные припасы и не тратили время попусту, сменяя друг друга у шестов.

На полпути к Лориену на берегу в сумерках заметили огни костра. Подошли ближе — но это был лишь небольшой отряд орков, запаливший для себя целое огромное дерево. Орки кривлялись и грозили с берега, но Трандуил пожал плечом и плоты прошли мимо.

Впереди ждала Мория.

***

— Видишь, твоим сородичам наплевать на тебя, — грубо хохонул огромный рослый орк, пнув бессильный силуэт в грязных плащах. — Никакой надежды. Никто не остановился тебя спасать и не услышал эту твою… фэа. А все потому, что фэа твоя теперь так себе. Наши орочьи зелья в чем-то получше ваших, хоть и готовятся из грязи и крови. Так что будешь делать, что прикажу, останешься с нами. Ничего лучшего тебе уже не увидеть.

Сверток тихо застонал.

***

Крошка осталась вместе с кроликами на потаенной полянке недалеко от того места, где, как говорил Радагаст, творилось орочье непотребство.

Орков вправду было семь, и двое из них, один огромный, посеченный шрамами, и совсем молодой со светлой, почти нетронутой кожей, напомнили Ольве Азога. Такие орки, она слышала, обитали в Серых Россыпях и не так уж часто прибивались к темным воинствам.

Орки говорили негромко, но на вестроне. В середине яркого, солнечного дня эти бойцы были слабее, так как орочьи глаза не слишком хорошо переносили свет, а вот Ветка, Сет, Эстель и Эйтар, рассредоточившись и обговорив план нападения, понемногу занимали оговоренные для атаки места. Радагаст устроился на развилке замшелой старой ивы почти слившись с ней, и готовился поддерживать бой силой магии.

Орки путешествовали не на варгах, а на маленьких, толстых и невыносимо косматых лошадках. Неперелинявшие животные показались Ветке больными.

Около поваленного дерева, где орки запалили громадный костер, стояло нечто вроде рваной и видавшей виды палатки из грязной мешковины. И в палатке несомненно что-то происходило. То один, то другой орк по одному ныряли туда и появлялись снова через некоторое время, довольные и ухмыляющиеся.

После очередного непродолжительного отсутствия большой иссеченный орк вылез наружу, таща за собой тело женщины, человеческой женщины. У Ветки натянулась на лице кожа и она физически ощутила, как побелела от бешенства — у орков были пленницы и они их насиловали.

Слишком живо вспомнился Азог Осквернитель.

Слишком живо вспомнилось то, что он тогда делал. Только теперь в роли эльфов-спасителей была она и ее маленький отряд — а там в палатке оставалась, видимо, еще одна живая женщина.

Погибшую бросили у костра, совершенно очевидно собираясь сожрать тело.

Солнце дошло до нужной точки.

Сет беззвучно скакнул к орку, сторожившему лошадей, и одним движением челюстей перекусил его. Потом рявкнул на несчастных животных — лошадки бросились врассыпную.

Эйтар, защищенный броней, встал во весь рост и без малейшего промедления накрыл стрелами еще двоих — до того, как они успели отправить тело девушки в суп или хотя бы протянули лапы к своим черным арбалетам.

Эстель взял еще одного на клинок сзади и сбросил с меча. Осталось трое — два огромных серых скальных орка и еще один, который выползал из палатки.

Ветка, также не таясь, встала и подошла к орочьему стану.

— Кто вы такие? Откуда идете?

— Мы дезертиры, с Дол Гулдура, — ответил мелкий, трясясь. — Мы просто идем к Мордору, никого не трогаем…

— Так уж никого? — Ветка смотрела первому заговорившему в глаза, но отлично видела, как более молодой из скальных тянется лапой к кинжалу. По воздуху прошелестело — Сет сбил его и встал лапами на широкую спину, оскалившись.

— Я тебя знаю, — неспешно заговорил большой серый. — Я Кхзыр, и я в родстве с Азогом Осквернителем. Ты шлюха из Пущи, которая спала с орком. Тебе понравилось? Хочешь еще?

Ветка так удивилась, что даже не обиделась.

— Я была в плену у Азога, только откуда такая версия?

— Все орки знают, кого ты воспитываешь. Эльфийский царек не был бы способен зачать сильного потомка. Его род выродился, — рыкнул орк.

«Нормально вообще, — подумала Ветка, — вот так сидишь и ничего не знаешь»…

На секунду она отвлеклась — и этой секунды хватило, чтобы побежденные напали, а победители снова отвоевывали свое преимущество. Варг таки перекусил шею молодому скальному орку, Эстель разделался с последним мелким, а Эйтар готовился зарубить Кхзыра, но… Ольва взмахнула рукой, и Эстель с Эйтаром вцепились орку, который был в два с половиной раза больше каждого из них, в плечи, чтобы Повелительница могла поговорить.

Ветка еще раз осмотрела скального — никаких сомнений в его родстве с Азогом не было.

Затем нырнула в палаточку.

— Иди-иди, тебе понравится…

Вернулась непроницаемым выражением лица. Развернула ладонь.

— Это что?

На ладони лежал, мерцая голубым, крошечный флакон.

— Это такое средство пытки, — с иронией проговорил орк. — Бери, дарю. Тебе пригодится.

— Из чего это делают?

Эйтар ощутимо воткнул в орка кинжал, чтобы тот говорил.

— Из гончего листа. И крови эльфа…

Ветка подошла совсем близко и заглянула в маленькие, высвеченные солнцем глазки орка.

— Это действует так, как я думаю?

Орк ответил не менее длинным взглядом и проворчал:

— Попробуй, увидишь… одной капли хватит, сучка… и тут нет никого, кто сможет тебе помочь… кроме меня, конечно… бесполый эльф, ребенок и старик…

— Ага, — сказала Ветка. Вытащила свой кинжал, вогнала под сердце орку и начала медленно вращать.

— За ложь, за скверну, за подлость… — вырвала меч и одним ударом снесла голову. Мужчины пригнулись от брызнувшей крови и отскочили в стороны.

— А это за Азога, — подытожила Ветка. Затем нагнулась и сорвала с пояса трупа кисет, плотно чем-то набитый. — Глядите, у него есть гончий лист! Заберем, пригодится.

— Что там внутри? — спросил Эстель.

— Не заходите. Эйтар, принеси мою поклажу и позови мага. Уберитесь тут… мне нужна вода. Мы на какое-то время останемся здесь.

И Ветка нырнула обратно в палатку.

========== Глава 10. Делай, что можешь ==========

Кили бился в Мории.

Тауриэль не могла найти себе места в Дейле, хотя Синувирстивиэль и Тиллинель старались помочь ей, как могли.

В страже с людьми Тауриэль не прижилась, с разведчиками, которые несли дозор вокруг города, подгорной принцессе тоже оказалось не по пути.

В целительницы Тауриэль не хотела.

Чаще всего девушка грустила на сеновале, где когда-то скоротала ночь в разговорах с Мэглином. Мысленно она перебирала каждый камень, каждую балку разрушенного Полуденного приюта — и теперь, когда его не стало, вспоминала его как истинный дом, как место, где ей было счастливо. Было безопасно вспоминать это — так, поскольку вернуться все равно было нельзя.

А тогда, в самом Приюте, сложнее всего было выносить взгляды путников — а путники смотрели на нее, на Кили, на них двоих.

Кили гордился и наоборот, стремился встать к ней поближе.

А Тауриэль никак не могла начать гордиться.

Вместе и наедине они были счастливы, а при всех, публично, лесная эльфийка ощущала себя как с содранной кожей.

Ее вечно тянуло в странствия — обратно в Лес, в Ривенделл, в Лориен.

Ей всегда было сложно найти место для себя. Ей было трудно выразить себя в разговорах с другими эльфами. В точности сказать то, что она думала.

Она и раньше делала странные вещи, и потом жалела.

А больше всего, всем сердцем, ей хотелось попасть в другой мир — туда, откуда пришла Ольва. Почему-то теперь Тауриэль казалось, что именно там она найдет то, что безотчетно ищет всю жизнь. Какую-то такую форму свободы, которая невозможно здесь, в Средиземье. Даже мысленные поиски этой свободы больше всего походили на детскую задачку на логику — «представь то, что представить невозможно». Быть с тем, кого любишь — но не положив при этом себе на плечи великое бремя осуждения и обсуждения, традиций, обычаев и правил; делать то, что хочешь — но без риска гибели или насмешки…