И я залезла на ожидающую конструкцию. Тяжело. Да, первым ощущением была именно тяжесть. Я едва доставала ногами до земли, и удерживать в таком положении мотоцикл было крайне сложно без особо натренированных мышц. Еще сложнее при этом было, не теряя концентрации, плавно отпускать сцепление и трогаться. Все казалось каким-то дико неудобным и непонятно для кого созданным. Но настрой пересилил. Очень уж давно хотелось проехаться на подобной вещице, причем проехать самой. Макс, особо не утруждая себя наставничеством, показал пару основных манипуляций и ушел. Просто встал в стороне и изредка поглядывал, медленно потягивая сигарету. Я не понимала, почему он не контролировал мои действия, почему не сидел сзади и не комментировал каждую манипуляцию, ведь навернусь же сейчас… Здесь особого ума не надо, чтоб навернуться, Да, и, бог с ним, если сама покалечусь, так ведь мотик поцарапаю или того хуже, разобью. Не жалко, что ли красивую вещь?

Я уселась поувереннее. Где-то слышала, что расположение собственного веса на мотоцикле во многом влияет на его поведение. Только как, блин, его по грамотному располагать, особенно, когда его не так много изначально… Спрашивать не хотелось, хотя вопросов с каждой минутой становилось все больше. Раз уж доверил, надо справляться самой. С третьей попытки получилось неплохо. По крайней мере, дернул не сильно и не вышиб внимание с управления. Еще через пару другую повторов результат меня уже радовал. Я украдкой поглядывала в сторону Макса в надежде увидеть одобрение и там, но он лишь стоял, следя за мной исподлобья, и двусмысленно ухмылялся. Затем кивнул. Я кивнула в ответ. Через минуту он сидел за мной, обхватив руками край сиденья позади себя, а мой корпус коленями. ''Поехали'' – сказал он. И я тронулась, чувствуя, как мое сердце забухало с удвоенной частотой.

Это было похоже на танец. Эдакий баланс психического заболевания и инстинкта самосохранения, осознания хрупкости человеческого создания в условиях абсолютной незащищенности и в то же время глубокое удовлетворение от мысли, что эта хрупкость находится целиком и полностью в твоих руках и более того, ты в состояние ее контролировать.

Я катилась по безлюдной заводской «кишке» мимо припаркованных монстров отряда 'ВАЗ' и чувствовала, как восторг, скапливаясь клубком внизу живота, жаркой волной поднимается к диафрагме.

– Отжимай! – донеслось до меня сквозь шуршание шин и звукоизолирующий материал шлема.

Нога неловко нащупала передачу и утопила ее. “Жаба” недовольно дернулся, но тут же примирительно заурчал, почуяв руку хозяина, вовремя нашедшую рукоять газа. Дыхание снова перехватило. Дорога замелькала быстрее. Третья скорость прошла легче, за ней четвертая, пятая. И будто завороженная открывшейся передо мной полоской трассы, напористым дыханием встречного ветра, монолитом дорожного покрытия и пьянящего чувства безграничности я не замечала, как рука непроизвольно все сильнее открывала газ. Это несоизмеримые ощущения ехать вторым пассажиром и собственноручно управлять данным аппаратом. Везти его и чувствовать, как он ведет тебя. Воистину, только человеческий гений мог создать подобную вещь.

Тем-то и уникален человеческий разум, потому что обладает неимоверно широкими границами своего существования, от полной деградации, проживания на мусорных свалках, до истинного ума, порождающего прогрессы цивилизации.

Бетонные блоки ограждения резво ушли влево, скручиваясь в затяжной поворот, и мы выехали на второстепенную дорогу какого-то шоссе. Понятия не имею, какого. Понятия не имею, как я вообще заложила мотоцикл в этот поворот, наклонив его корпусом. Я чувствовал всю мощь машины. Взрывы в цилиндрах сотрясали тупой, оцепеневший мозг. Поршни молотками стучали в моей крови. Я прибавила газу. Машина пулей неслась по шоссе. Мотор загремел еще сильней. Воздух бил мне в лицо. Я пригнулась за ветровым щитком и будто провалилась в грохот двигателя. Машина и тело слились в одном напряжении, в одной высокой вибрации, я ощутила под ногами колеса, я ощущала бетон шоссе, скорость… Ночь завывала и свистела, вышибая из меня все постороннее, мои губы плотно сомкнулись, руки сжались, как тиски, и я вся превратилась в движение, в бешеную скорость, я была будто в беспамятстве и в то же время пределом концентрации. Невозможно передать словами то чувство перерождения, когда в тебе будто все снова встает на места.

Еще один день близился к завершению. Я медленно сняла очки, рефлекторно сжимая пересохшие веки, положила их на письменный стол, отошла к окну и закурила. Курить по новым правилам можно было только в специально отведенном помещении, только кого вообще волнуют правила? После того, как я прокрутила компании за месяц годовой ее доход и устранила главного их конкурента на рынке, меня уже в принципе мало, что волновало. Разве что затянувшаяся осень и постоянно воспаленные глаза. Я всматривалась в остатки зелени за окном, в надежде хоть как-то погасить напряжение, и одновременно отслеживала траекторию движения щуплой фигурки, перемещающейся по центральной парковке. Фигурка семенящими шагами прошмыгнула между редеющим строем машин, и несколько раз обернувшись, скрылась в своей потрепанной малолитражке. Все слишком очевидно и предсказуемо. Впрочем, как и всегда.

Потеряв всякий интерес к панораме внизу, я отошла от окна и прикурила очередную сигарету. Со временем это стал мой огромный недостаток: если что-то переставало меня интересовать, я либо сразу ухожу, либо, если не могу уйти, перестаю воспринимать. Я не впускаю в себя ни единого бита информации, если она мне ничего не дает. А получать я привыкла многое…

По официальной версии моя работа заключалась в выколачивание денег из еврофондов под дурацкие проекты. К примеру, сорок пять тысяч евро на разработку этикетки маринованных помидор. Папка объяснений – почему так дорого – весила полтора килограмма. Там были гистограммы, слова: фокус-группа, стробоскоп, стохастическая функция, читабельность бренда, скорость распознавания шрифта и психофизиология восприятия цвета, вплоть до фразы: «Треть нарисованного помидора рождает больше помидорных эмоций, чем целый живой помидор». На деле же, я просто занимала достаточную позицию, чтобы находиться в нужном месте в нужный момент. Иными словами, основная часть моей работы была – сближаться с людьми, которые окружают моего босса.

Самолет вылетал в девять. Я на скорую руку покидала какую-то одежду в спортивную сумку, сгребла пару тюбиков из ванны, по привычке проверила документы и вышла из квартиры. Такси не подвело, подъехало вовремя и непременно тащилось с минимально разрешенной скоростью, наматывая время почасовой оплаты. В восприятии неизбежного я всматривалась в стекла проезжающих мимо машин, в их причудливые временами расцветки и в лица существ их наполняющих. От таких лиц хотелось блевать, уж извините. Зомби апокалипсис – во всей красе. Утренняя версия.

Монотонно накрапывал дождь. Под скрежет дворников накатила усталость. И в правду в дороге лучше забыться. Счастливы, говорят, не ведающие. А ведающие просветленно им завидуют, уходя все больше и чаще в медитативную спячку, чтоб хоть как-то остановить поток мудрых мыслей. Так было и так будет.

Я провалилась.

Очнулась только на парковке аэропорта. Водитель такси как раз искал место на забитой стоянке, плутая в узких проездах по указателям.

– Да, я дойду. Есть время, – сказала я, понимая бесцельность всего процесса. И, расплатившись, выпрыгнула в мокрое утро.

Металлоискатель, паспортный контроль, багаж, которого не было, – все прошло как-то сонно и обыденно. В ожидание рейса я пила невкусный кофе и тупо пялилась в прыгающие картинки на настенной плазме, работающей без звука. Аэропорта вообще мало чем друг от друга отличаются. Размерами, разве что. А так везде все одинаково общественно, картинно и искусственно. Салфетница неловко слетела со стола. На кого только рассчитаны эти узкие столики… Передвигая что-нибудь одно, обязательно спихнешь другое… Для жизни, наверное. Жаль только, в жизни изначально не прилагается такого же молоденького и шустрого официанта, способного быстро и бережно собирать осколки.