Дверь резко отворилась, и, опираясь руками в проемы, на пороге стоял Максим. Он как-то встревожено смотрит на меня и открывает рот, в явном порыве сказать что-то важное, но в итоге произносит лишь: «Прости, что я без приглашения».

Я несколько теряюсь, делаю шаг в его сторону и, смущенно улыбаясь, осторожно беру его за руку и сплетаю свои ледяные пальцы с его обжигающе горячими. Блестящие глаза спокойно и ласково смотрят на меня. Я чуть поворачиваю голову, прижимаясь еще ближе и дышу в маленькую ложбинку между его ключицами.

– У тебя такие красивые волосы, – низко заговорил он вибрациями в груди. – Так и тянет накрутить их на палец… Сколько получится оборотов? Давай попробуем… Пять с половиной, почти шесть… Как у сложного замка, дополнительные пол-оборота – для блокировки. И медленно опустив кончик локона вниз по плечу, он чуть наклонил голову и прижался щекой к моему лицу. Сразу стало тепло и уютно, стало невероятно трогательно. Я приподнялась на цыпочки, как балерина, и, чувствуя, что теряю баланс равновесия, успела обхватить его руками за торс.

– Что за предпосылки неустойчивости? – удивился он, подхватывая меня под локти.

– У меня от тебя не то, что голова кружится, – стрелки на чулках сами собой разъезжаются и помада размазывается … – улыбнулась я и слегка прикусила нижняя губу.

Превосходно физически сложенный, незаурядный, как Джонни Депп и такой же нужный в хозяйстве он перешел мою жизнь в опасном месте. Рост средний, брюнет, глаза глубокие, не женат. Я даже боялась прикасаться к нему по первости, а когда это произошло, думала, сойду с ума от желания. Он занял большую часть мыслей в моей голове, и мне не хотелось говорить ему "прочь". Он стал для меня особенным, не таким, как все. Я много наблюдала за ним и с каждым разом убеждалась все больше, что мы, женщины, оказывается, очень мало знаем, а чаще и совсем не знаем любовный строй утонченной мужской души. Неоспоримым фактом оставалось лишь то, что только тот, кто достаточно мужчина, способен освободить в женщине женщину.

Это ведь была обычная среда. С утра я успела уладить некоторые текущие дела, посетовать в кофейне с чрезмерно общительной пожилой дамой о непогоде, поработать с текстом, постоять в пробке, прослушать новую музыкальную подборку, снова выпить кофе и так дотянуть до времени вечера, в которое записалась на тренировочную площадку. Мысль об освоение двухколесного транспортного средства возникла спонтанно, как и много в моей жизни, и буквально вчера. Час изучения в сети образовательных учреждений по данному направлению, пара удобных по месторасположению, один телефонный звонок и старые кеды в багажнике тут же привели мою мысль в исполнение.

Нет, та среда не была обычной, как могу я смело заверить теперь. В том красивом и наглом лице, представившимся моим инструктором, было что-то загадочное и привлекательное. У него были крепкие ладони, карие глаза, и пахло от него каким-то знакомым ароматом. И он был необычайно внимательным и на удивление доходчиво объяснял. Не вспомню, когда в последний раз мне было настолько интересно слушать, и тем более, – хотелось понимать. Я внимала, как губка.

– Отжимать нужно еще медленнее, тогда глохнуть не будешь, – прокомментировал он и накрыл мою руку своей, чтобы продемонстрировать.

Меня пробрало будто током, но понимание пришло мгновенно. После удачной попытки, я на радостях чуть не снесла разделительный конус и, снова заглохнув, разложилась прямо по центру площадки.

Я, наверное, слишком люблю боль – свою или чужую, – размышляла я, пока мне заботливо перематывали вывихнутое запястье эластичным бинтом. Маленькие инъекции боли – они же, как укол эндорфина прямо в сердце, действуют быстро и безотказно. В этом и была наша с ним неоспоримая схожесть, как выяснилось позднее. Макс то и дело загонял себя физическими тренировками, пытаясь заглушить постоянную душевную боль кратковременной физической. В движке сгорает не только топливо. Человеческие эмоции горят не хуже…

«Любовь нельзя ни искусственно вызвать, ни развить, ни убедительно изобразить. Она возникает по воле судьбы, а не по воле разума…»

Я осторожно взяла лежавшую поверх остальных изданий книгу и раскрыла ее на произвольной странице. Я любила рассматривать по утрам его книги, пока он спал. Книги. Только подумать, – в наше время электронных библиотек и онлайн публикаций еще кто-то предпочитает бумажные. Я листала потрепанный томик в мягком переплете, выхватывая оттуда отдельные фразы, и время от времени бросала виновато-шкодливый взгляд в сторону спящего Макса. Для меня это сродни вторжению в интимный мир – пролистывать чужие книги, – они могут сказать о человеке гораздо больше, чем его биография. И как выяснилось, мы с Максом были близки не только в постели. С каждым разом, листая его книги, я все больше задумывалась о том, как можно описать нашу связь. У нас было что-то вроде договора. Да. Это, видимо, самое подходящее слово. Я встретила его, мне было с ним интересно, я чувствовала себя в безопасности. Мы обнимались, целовались, занимались любовью. Я посещала его тренировки время от времени. У нас была физическая близость, которая ни к чему не обязывает. Связь без привязанности. Я вряд ли смогла бы ранить его своим уходом, он ничего мне не обещал, и уходя, я не испытывала чувства вины. Это был не союз, а договор, не предполагающий взаимной ответственности. И доверия. Хотя во многих трюках я доверяла ему свою жизнь. Но во всей парадоксальности ситуации к союзу с ним я все же никогда не стремилась.

«Счастье делает нас уязвимыми…», – я стояла под душем, закрыв глаза, и будто слышала тихий голос из прошлого, настырно шепчущей мне на ухо: «Тебе сразу становится есть, что терять».

Меня вдруг отчаянно затрясло. Я оперлась вытянутыми руками о стену и, низко опустив голову, глубоко задышала. Капли монотонно долбили в затылок, скатываясь по волосам. Я втягивала в себя воздух как загнанный скакун, открывала и закрывала рот, вздыхая и балансируя на гране безмолвного крика. Но не заплакала. Ни разу…

Я не знаю, существует ли предел выносливости, приходящийся на долю одного человека, но говорят, нам отпущено ровно столько, насколько достаточно сил.

– Мне сегодня приснилось, что ты станешь скучным, – заговорила я, когда что-то прохладное и нежное прикоснулось к моему плечу. Лишь после того, как всем телом я ощутила его присутствие, а его горячая рука обхватила меня за живот, я открыла глаза и увидела перед собой красную орхидею. – Ты бросишь спорт, купишь дом, посадишь дерево. Я рожу тебе сына. А ты вдруг приносишь мне цветок… – я прижималась к нему спиной, а он держал меня в крепких руках и осыпал поцелуями мои мокрые плечи, будто вкладывая в каждый из них некий потаенный смысл, который я никак не могла ухватить.

Все это его чертовы наркотические губы. – Не делай этого, прошу тебя, Макс. Не надо. Я все равно не смогу полюбить тебя сильнее.

Хотя он об этом и не просил…

Огромный зал московского Шереметьево-2 встретил меня длинной очередью на паспортный контроль. Там-то я и ощутила сначала волнение, а потом беспокойство. Оно пришло внезапно и не оставляло, как докучливая икота в ожидание момента, когда мне предстояло предъявить паспорт человеку в форме. Симпатичная женщина в форме – круглолицая, как на иллюстрации к русской сказке (без кокошника разве что), дружелюбно улыбнулась и незаметно поправила прическу, когда я посмотрела ей в глаза, а потом положила мой раскрытый паспорт на какое-то считывающее устройство. Она не собиралась снимать у меня отпечатки пальцев, не сканировала сетчатку глаза и не расспрашивала с пристрастием, «почему и с какой целью я прилетела». Она лишь пожелала мне «всего доброго» и вернула паспорт. Как это ни странно, но именно эта женщина-пограничник за пуленепробиваемым стеклом дала мне понять, что я для нее не только номер паспорта и визы, пусть и не совсем подлинный, и что, невзирая на ряд предстоящих сложностей, я все же вернулась домой.