А Персей посмотрит на всё это её возмущающее его разум беспокойство, и сразу её строго-настрого предупредит. – Ты, дорогая, (вон как ёрничает) оставь все эти феминистские штучки. Я такое не потерплю в стенах своего дома. Не забывай, кто тебя здесь кормит и поит, при этом ни разу ещё не пропустив время кормления (уже начинаются упрёки). Хотя сколько раз мог, для твоего воспитания. Я всё доходчиво и понятно сказал? – врезав кулаком по журнальному столику, Персей, можно сказать, угрозами склонил Медузу к своему безволию и соглашательству с ним во всём. И что спрашивается, он этим добился в их отношениях, так себя по-свински по отношению к ней ведя? Ясно, что только ещё большего недоверия и жестокости взглядов на него.
И хотя, ни им, ни ей, изначально такая обоюдная встреча не планировалась, а всему виной была воля богов, как себя оправдывал Персей, а по её мнению, такая уж у них, горгон, безрадостная судьба, с одними подонками и негодяями, мнящими себя героями, сталкиваться на своём жизненном пути, всё же они столкнулись, и так уж получилось, что временами очень обаятельный Персей чем-то её взял и она по его вине потеряла голову, и теперь полностью находилась в его власти. И как только случилось, что она вот так полностью отдала себя в его руки, то тут-то и выясняется жестокая правда жизни: Персей, как и всякий собственник и ревнивец, нисколько не уважает её независимость взглядов и позволяет смотреть лишь на то или на кого, на кого он сам желает. В общем, подмял под себя всю её самостоятельность и идентичность, и хочет из неё сделать ту, кем она по своей природе не является: безвольную овечку, белую и пушистую, без всяких с её стороны колкостей и укусов внимательности, а не критичности, как думают вот такие Персеи.
А она дама целеустремлённая, с принципиальным и требовательным подходом ко всякому делу и отвечающему за это дело человеку, с кого она обязательно за всё спросит, и за что её на работе в общем и ценят. А вот у Персея на всё это иные взгляды и его совершенно не устраивает такая её принципиальность взглядов на него, – ты, дорогая, на меня так принудительно не смотри, как смотришь на своих подчинённых, и я с места не сдвинусь, если сам того не захочу. – И что за сволочь, сидит с каменным лицом и на все её, по делу крики, – да когда ты перестанешь меня изводить своим пренебрежением и безжалостным отношением ко мне, совершенно меня не замечая?! – никак не реагирует.
«А чего ты вечно так недовольно смотришь на меня и на этот мир вокруг», – издевательски усмехнётся Персей, на которого смотри, не смотри, даже таким принципиальным взглядом как у Медузы, он от этого всё равно не изменится – он изменчив сам по себе, в независимости от твоих взглядов на него. Здесь Персей в порыве воодушевления разольёт всё содержимое из банки, промахнувшись мимо рта, и Медуза по пошатывающему состоянию Персея, направившего не стройной походкой за добавкой на кухню, с замиранием сердца (это такие у неё фантомные ощущения в голове так и остались) начнёт боковым зрением поглядывать в сторону кухни, откуда вскоре вернётся Персей, от которого в таком его состоянии можно всякого паскудства по отношению к себе ожидать.
И первыми начали опасаться за свою сохранность змеи на голове Медузы, своими поджилками чувствуя, что как бы они не пресмыкались перед Персеем, он всё равно их не захочет стерпеть, взявшись за ножницы. Типа я всегда хотел стать стилистом, вот на тебе моя Медуница, я это дело и опробую. А это уменьшительно-ласкательное обращение к ней, ещё один признак того, что Медузу ждут новые потрясения со стороны Персея, кому, как и всякому герою, одному скучно жить на свете без отважных поступков и геройства, и значит, надо пить, вот он и распыляет себя таким образом. И это не пустые слова и параноидальные мысли Медузы, а в прошлый раз, когда Персей, вот так же у телевизора вдохновлялся, то он после одной рекламы так разошёлся в своём воображении, что решил непременно сделать из Медузы блондинку.
– Может вслед за головой и мысли у тебя просветлеют. – Вот так теоретически обосновав своё желание изменить во внешнем виде Медузы хоть что-то, Персей достал откуда-то перекись водорода и давай им травить эту жгучую живность на голове Медузы. – Ты у меня типа была жгучей брюнеткой, а станешь, так я решил и точка, жгучей блондинкой. – Заявляет Персей, пытаясь вывести весь этот тёмный подвид на голосе Медузы всей это химией. А Медуза всё это дело изо всех сил терпит, своей ещё не до конца вытравленной душой понимая, что он не только ради себя, но и для неё так старается, собираясь сделать этот мир для себя светлее и краше. К тому же не от всякого Персея (это, конечно, образно сказано) дождёшься такого к себе внимания и забот о твоей красоте, и уж потерпеть немного всей этой самодеятельности, не такая уж большая плата за такое к себе внимание.
Ну а то, что у Персея не хватило сил, а скорей навыков, в этом очень не простом деле по наведению порядка на голове у дамы не самой обычной, а со своей индивидуально-специфичной выразительностью себя, ещё называемой красотой, то Медуза за это на него много зла не держит, а лишь только той частью своей головы, где по его вине произошёл этот частичный мор и она лишилась части своей индивидуальности и разумений, за которые отвечала каждая в отдельности головная живность.
А вот сам Персей так не может простительно к себе подходить, и он начинает недовольничать, ища крайних, на кого бы было можно списать это своё неумение. – Вот толку от тебя никакого, говорящая только голова. – Персей прямо вбивает Медузу в онемение этим своим заявлением. – Только и можешь, что сверлить меня вечно чем-то недовольным взглядом и язвить по любому поводу. Словно какая-то русалка, от которой тоже никакого толку нет, но та хоть молчит и не лезет под руку со своими советами. Тьфу, напиться опять хочется. – А такие невозможно представить Медузе что за сравнения с русалками, до глубины души её потрясают и обидно слышать ей. Да и разве так можно сравнивать несравнимое, где русалка, эта примитивность, и она, на несколько эволюционных шагов опередившая эту водную недоразвитость. И если на то пошло, то все её нынешние недостатки, за которые Персей корит опять же её, проявились благодаря его поспешности действий. Лишил значит, её всего природного, данного от рождения функционала, а сейчас, когда он ему понадобился, бесится.
И Медуза не может сдержаться и всё-всё, что у неё накипело, высказывает прямо в лицо Персею, пока он не залил свои шары пивом. – А, прежде чем что-то делать, головой нужно думать, а не тем местом, которым вы всегда думаете и оттого нет вам никогда покоя. Я как вижу, то из нас двоих только у меня есть в наличие голова. – С такой подкожной язвительностью всё это даже не сказала, а выплеснула вместе со слюнями Медуза, что Персея застопорило на месте при виде такой её выразительности. И он, не имея возможности как-то это всё парировать на интеллектуальном уровне, аргументированно, вытирает рукавом рубашки обрызганное слюнями Медузы лицо (а они у неё сильно жгучие, по причине постоянной накопленности в них недоговорённости – Персей вечно её перебивает и не даёт договорить) и с обалдевшим лицом прибегает к угрозам.
– Да я тебя! – вот так многозначительно подступает к Медузе Персей. А Медуза видимо настолько сегодня выведена из себя этим сравнением с русалкой, а там глядишь и до жабы болотной дело дойдёт, что она нисколько не тушуется, да и отвести взгляд от Персея никак не получится, и она, ответно вопросив его: «Что?», так самоуверенно смотрит на него, как будто у неё есть средство и всё остальное для тушения разгоревшегося пожара страсти Персея. А Персей при виде такого горящего огнём и страстью лица Медузы, на мгновение теряется и сам чуть не обращается в камень. Но у него сила воли такая, что он ни одному взгляду привлекательной леди и даже дамы не верит, и никогда не поддаётся, оставаясь хладнокровным и нечувствительным, что не позволяет им взять над ним верх и, затем обдурив, оставить каменеть в сердце в своей безнадёжности.
