– Может ты чем-нибудь посодействуешь. – Обращается к нему Каутский. А Михаил, сбитый со своей мысли, не сразу и сообразит, что от него требуется. И он начинает в недоумении смотреть на Каутского, затем на недовольного Клаву, и вроде как схватывает, чего от него хотят. И он лезет свободной рукой во внутренний карман своего пиджака, откуда вынимается интересный футляр, как сейчас же выясняется, носящий в себе, никогда бы Клава не подумал, такие интересные и так ему понравившиеся очки. – С автоматической регулировкой затемнения. – От характеризовал очки Михаил, вручая их Клаве. – И вообще, последний писк технической мысли. В них чего только нет. Даже сам ещё толком не знаю. – С завистливым видом посмотрел на Клаву в очках Михаил, как понимается Клавой, всё это привравший, чтобы поднять себя в его глазах. Мол, сам смотри, как я к тебе отношусь, и мне для тебя ничего не жалко, окромя только того, что в конверте, который я подальше уберу себе в карман, чтобы ты, отвлечённый на свои очки, забыл о нём. – Носи и помни, кому обязан так продвинуто и имиджево выглядеть. – Добавил Михаил.

И хотя Клава ещё воочию не убедился, как он выглядит в очках, всё-таки у него появилось такое чувство, что здорово, и его даже Каутский не выводит из себя через эти очки. – Это оттого, что он стал от меня подальше, хоть и на такую чуточку, как стекло очков. – Решил Клава.

*****

– Так только в кино бывает. – Обратился к Михаилу Клава, после того как они покинули кабинет Каутского.

– Ты это о чём? – спросил Михаил, пребывая мыслями где-то в другом месте, возможно во внутреннем кармане своего пиджака, где лежит конверт и так крепко греет его сердце.

– Да все эти случайности и неожиданности в один момент случившиеся, и мне вдруг предоставляется такой шанс на взлёт, или на падение. – С задумчивым видом рассуждает Клава.

– Ну так что с того. – Остановившись, удивляется Михаил. – К тому же шансы вот так просто не даются, и для их возникновения, как раз и нужны все эти обстоятельства непоследовательного недоразумения.

– Да я не против, – говорит Клава, – мне бы только хотелось знать, истинную подоплёку событий. Не хочется, чтобы меня дёргали за невидимые ниточки те, кто организовал эти стечения необъясняемых нам обстоятельств совокупности событий.

– А ты на верном пути. – Сказал Михаил.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Клава, не понявший ничего из сказанного Михаилом.

– А то, что для работы в областях необъяснимого, где жизнь в основном течёт за кулисами, а публичность и выставка себя напоказ, служит прикрытием этой настоящей жизни, где каждый встречный и поперечный тебе готов голову задурить имиджевыми и прорывными проектами, и не от делать нечего, а он так живёт и думает, – заодно думает, что так живёт и по другому не может думать и жить, – куда нас направил Каутский, по его и честно сказать, и по-моему разумению, как раз и нужен такой не укладывающийся в обыденный стандарт мышления, конспирологический подход. – Вот как изящно всё это дело обставил Михаил, косвенно защитив Каутского. И не за просто так, а за оказанное ему доверие, и, конечно, больше за пухлый конверт.

И хотя у Клавы насчёт всего этого дела имелись свои догадки, где свою роль играли его новоиспечённые родственники, наделённые непомерным по некоторым разумениям влиянием, он посчитал, что сбрасывать со счетов предложение Михаилом не стоит. Правда, ему бы хотелось знать … Но Михаил, кого-то по коридору заметив, сейчас даёт ему только одно знать – подожди меня на выходе, я скоро, – скороговоркой сказал Михаил и побежал кого-то там догонять. Ну а Клава не против побыть один и подумать над многим, тем более он ничего в ответ сказать и не успел.

И вот он, глубоко отвлекшись на себя, то есть пребывая в задумчивости, само собой положившись на свои зрительные и другого характера физиологические рефлексы, выдвинулся по лестнице вниз, к выходу из здания не самой редакции, а из бизнес-центра, где один из этажей занимало интеллектуально-аналитическое крыло их редакции (технический персонал со своей типографией расположились в другом здании, подешевле). Ну а когда тебя на твоём пути ждёт своя размеренная последовательность, что на прямую относится к ступенькам лестницы, которая притупляет и отчасти усыпляет сознание, то легко можно зайти очень далеко, пропустив свой этаж.

Вот и Клава, находясь в задумчивом состоянии, зашёл несколько дальше, чем ему требовалось. И он, пропустив первый этаж, следуя по ведущим его за собой ступенькам, спустился в подвальный этаж. И только тогда, когда он здесь очутился, – ему в нос ударила не ожидаемая им свежесть и затемнённая яркость освещения помещения, – то он не сразу поняв, что тут с ним происходит и куда это он попал, начал в недоумении оглядываться по сторонам и почему-то принюхиваться (хотя первое, что он тут делал, так вбирал в себя местный, повышенной сырости воздух).

– И куда это я попал? – усмехнувшись, задался вопросом Клава. После чего собрался было развернуться в обратную сторону, и вот чёрт! Натыкается на жуткого вида тётку, которая так незаметно и близко оказалась рядом с ним, что он не от одного только неожиданного её появления одёрнулся в испуге назад, а эта близкая расположенность и внимательность к нему со стороны этой жутко страшно выглядящей тётки, больше всего напугала его.

– Хочешь значит, знать, куда ты, милок, попал. – Не просто глядя, а прямо всматриваясь в Клаву своим перекошенным от внутреннего дьявольского содержания мутным глазом (а второй глаз закатился за ум-разум этой точно ведьмы, а по-другому они и выглядеть не могут), вопросила его эта страшенная тётка. А Клава, усиленно сглатывая страх в жидком состоянии, натекающий ему в рот беспрерывно, понимая одно, что этой ведьме лучше не перечить ни в чём, соглашается с этой её постановкой вопроса (только в единственном случае можно пойти ей поперёк, если она покусится на его честь и затребует в качестве оплаты своих услуг интимность – а ты не бойся, милок, я обернусь красоткой, и тебе будет легче справиться с тошнотой).

А эта ведьма, в свойственной всем ведьмам манере начинает голову Клаве дурить своими оккультными, а больше, конечно, с играми разума и понятиями недоразумениями. – А ты, милок, – говорит ведьма, – попал туда, куда шёл и хотел. – А Клаве совершенно непонятно и противно слышать свой адрес такое к себе, милок, обращение. – Что это ещё за милок?! И с какой стати, она себе такое позволяет. – Перекосился в лице и возмущении Клава. – И я, конечно, понимаю, что вековые традиции ведьминого искусства того требуют от неё, – у них все заговоры и заклинания строго регламентированы в словосочетаниях, – но всё-таки сейчас время другое, прогрессивное, и можно было бы обновить свои заговоры. – К тому же такая её не конструктивность подхода к нему, – попал туда, куда шёл и хотел, – нисколько не приближает его к пониманию того, чего она от него хочет (денег само собой, но чего она ещё от него хочет, хотелось бы знать).

– А по конкретнее нельзя. – Интересуется Клава у ведьмы, начиная к ней привыкать и уже не так пугаться её носа, с бородавкой на острие этой привлекательности.

– А с какой это стати, я должна для тебя делать исключения, когда предсказания будущего всегда озвучиваются в переплетении иносказуемости и домыслов. К тому же любое, даже твоё будущее, это не чётко очерченный линиями судьбы проектный план твоего осуществления и становления как личности, или может быть безликой ничтожности. А это в первую очередь пунктирные линии твоего и внешнего доразумения на твой личный счёт, где много будет перечёркнуто, а многое перенаправлено в другую жизненную стезю. Всё будет зависеть от твоего умополагания и взаимодействия с внешним миром. А моя задача заключается лишь в том, чтобы дать тебе эти будущие наброски и так уж и быть, указать на некоторые знаковые случайности, которые могут стать для тебя поворотным пунктом или точкой отсчёта в новой твоей жизненной дислокации. – Со своей мудрённостью, и как понял Клава, прочитав его мысли и апгрейдив свой нарратив, заявила ведьма.