Она начала смеяться. — Да, на самом деле, есть. Она искрится как молния. Она выглядела такой довольной собой. — Ты любишь химию, так что поверь мне, ты должна обязательно пойти на прогулку.

Я застонала и глубоко вдохнула. — Ладно.

— Ладно? В ее глазах мелькнуло возбуждение.

— Да, Боже, хорошо.

— Хорошая девочка. Она взяла меня за руку и подтолкнула обратно к двери, открывая ее, чтобы встретить широкую улыбку Люка. — Она вся твоя.

Она сунула меня в его объятия и закрыла за собой дверь.

Он поймал меня, но я вырвалась из его рук, прежде чем он смог взять меня за плечи.

— Вся моя. Он улыбнулся. — Ты готова, кукла?

Нет, я не была готова, но я этого не сказала. Я просто внимательно посмотрела на него и пошла по тропинке без него.

Мы шли бок о бок к пляжу.

Обычно в это время дня он был бы занят, но только несколько коипаний людей собрались у берега. Мне приходилось гулять там раз в неделю, обычно по воскресным вечерам, и я ходила туда каждый день, когда мы впервые приехали. Близость к пляжу была причиной того, что Джиджи и я купили дом.

Мы с Люком шли десять минут, чтобы добраться сюда в тишине: я с руками, сложенными под грудью, и он, с руками за головой, сжав пальцы. Время от времени он смотрел на меня не мельком или быстрым взглядом, а одним из тех проницательных взглядов, которые я чувствовала по всему телу.

Наконец его голос преодолел напряжение. — Как твоя грудь?

— Я в порядке.

— Ты уверена?

— Да. Я в порядке.

Он вздохнул, медленно выдохнув.

Мы шли некоторое время, к счастью, не продолжая этот разговор.

— Знаешь, я не представлял, что мы молча гуляем по пляжу, — размышлял он, повернулся, чтобы идти задом и смотреть мне в лицо.

Мягкий морской бриз поднял кончики его волос, и моих тоже.

— Иногда молчание — золото.

— Не тогда, когда ты пытаешься узнать кого-то. Он засмеялся. Это был ровный раскат мужского смеха, дошедший до меня.

Я задумалась на мгновение. — Ты действительно думаешь, что среди нас есть предатель?

— Не работа.

Я прищурилась. — Что значит не работа? Ты был тем, кто подразумевал, что Монтгомери помогли сбежать, а другая ночь казалась мне довольно запланированной. Я-

— Амелия, нет. Я не собираюсь сейчас говорить с тобой о работе. Мы сегодня не копы. Эта улыбка осветила его лицо. — Мы можем говорить по делам с понедельника по пятницу или если мы дежурим по выходным, но сегодня мы просто мужчина и женщина, идущие по пляжу и знакомящиеся друг с другом.

Это выбило меня. Я была работой. Люди говорили со мной о работе, все, кроме Джиджи и Макса.

Я перестала идти. Он тоже, и мы просто смотрели друг на друга.

Что-то теплое осело в моем сердце, открывая мне безобидность этой ситуации.

— Что ты хочешь узнать обо мне?

— Что тебе нравится? — его губы изогнулись.

Я прикусила внутреннюю часть моей щеки. — Ты хочешь знать, что мне нравится?

— Да, кукла, я хочу знать, что тебе нравится.

Мой взгляд упал на землю, затем я снова взглянула на него. Он действительно ждал ответа и, казалось, искренне интересовался, что мне нравится. Хорошо… Может быть, я могла бы немного расслабиться и быть более дружелюбной. Что мне нравится? — Клубника в шоколаде, — ответила я.

— Я делаю такое. Он выглядел гордым.

— Правда?

— Да, но в ресторане моего отца делают её лучше. Он наклонил голову в сторону.

— В самом деле? Ресторан… Я всегда хотела иметь ресторан или кафе.

— Ого, она чем-то поделилась, — он посмеялся. — Видишь, это было не так уж и плохо, кукла?

Легкая улыбка потянула за уголки моего рта. — Думаю нет.

— Ты красивее, когда улыбаешься, — отметил он.

— Да?

— Будьте уверены, мисс Амелия.

Взгляд, который он бросил на меня, захватил меня, и я больше не могла держать щит. Я не могла не заметить химию, которая действительно зажглась между нами. Трудно было игнорировать то, что ты жаждала. Возможно, он был моим напарником, но, черт возьми… Я бы соврала себе, если бы по крайней мере не признала химию.

И… привлекательность.

— Ты всегда такой, детектив?

— Да. Когда его улыбка расширилась, моя стала более выразительной, и тогда наш разговор действительно начался.

Ночь уже давно наступила.

Было восемь часов, восемь часов вечера, а мы были здесь с двух или около того. Я помнила, что было около двух часов, когда Люк приехал в дом.

Как мы могли быть вместе на пляже шесть часов, разговаривая? Прошло много времени с тех пор, как я разговаривала с кем-то в течение этого времени, но, да, я говорила с Люком в течение шести часов, рассказывая ему, что могла о себе, и узнавая много о нем тоже, вещи, которые я не узнала ранее и мне было стыдно.

Ему было тридцать три года, у него был брат, который был на два года старше его и жил рядом с отцом в Чикаго, как говорил брат. Это были основные вещи, которые я могла бы узнать в течение первых нескольких дней после знакомства с ним, но первый день его прибытия был беспокойным, и затем, когда в Синклера стреляли, мой разум пришел в упадок. Я могла бы спросить больше, особенно после того, как Синклер очнулся, и я поняла, что он вне опасности.

Вместо этого я продолжала защищаться и бросилась в работу, полностью избегая его. Хотя этот день был другим. Мы были такими, какими мы не могли быть на работе, или со мной, когда я волновалась из-за Синклера.

Я была на самом деле мягкой. Я не знала, как ему удалось вывести меня на эту стадию, учитывая события прошлой ночи, но здесь я держалась за его каждое слово.

Нам посчастливилось найти место в районе, предназначенном для костров, и он разжег небольшой костер, который мы оба поддерживали.

— Ты не должна смешивать супер острые перцы вместе. Это не хорошо. Конечно, острый перец с перцем средней остроты, но не похожим на призрачный перец чили и малагетас, — посоветовал он.

— У него такой же вкус — острый, — ответила я.

— Конечно, острый, но для тебя это нехорошо. Не говори мне, что ты это ешь. Он поднял брови.

— Ни за что. Я ненавижу что-то супер острое. Это убивает вкус, если только это не тот аромат, к которому ты стремишься. Мой папа — он любит еду с чили за то, что обычные люди считают её съедобной.

Мой отец — мой настоящий отец — не имел вкусовых рецепторов, потому что он убил их острым. Во всяком случае, это было то, что я помнил, и я подозревала, что он не сильно изменился.

Люк рассмеялся и выпрямился.

— В самом деле?

— Да, твердо кивнул.

— Твой отец кажется интересным человеком. Он сосредоточился на мне и положил руки на колени. Мы сидели напротив друг друга на песке, и наши тела отражали друг друга. — Ты близка со своим отцом?

Вау, если бы он только знал. Интересно, что он будет делать, если узнает, кем был мой отец? Раньше я вспоминала, как парни боялись спрашивать меня. Это было до того, как я узнала правду о моем отце, моей семье. Я долго думала, что со мной что-то не так, и никогда не думала, что на работе может быть что-то еще.

— Не так, как раньше.

— Не так, как раньше… это необычный способ выразить это. Он ухмыльнулся.

— Это долгая история, но мы не близки. У нас было огромное несогласие, с которым я не могла жить, поэтому я ушла из дома.

— Это действительно печально. Мне жаль. Как давно это было?

— Слишком давно. Если я скажу тебе, ты подумаешь, что я ужасная дочь.

— Сомневаюсь. Скажи.

Я подумала, как бы это сказать. Я только однажды рассказала Максу и Джиджи окольную версию правды, и для них я все же время от времени навещала своего отца. Я бы никогда никому не сказала, что мой отец был мафиози.

— Десять лет. Мне было странно говорить это, тем более что я никогда никому об этом не заявляла.

Он выглядел удивленным. — Это очень долго, очень долго, — отметил он.

— Ты плохо думаешь обо мне?

— Нет. Моя мама была… — его голос замолчал, и он посмотрел вперед на мягкий прилив волн, бьющих по берегу. Когда он посмотрел на меня, я увидела боль в его глазах. — Когда я был моложе, мы жили здесь, в Лос-Анджелесе, в неблагополучном районе. Мой отец приехал сюда, потому что моя мама хотела попробовать себя в роли актрисы. Мы от много отказались ради нее, чтобы осуществить эту мечту, и нам не было на что жить. Мой отец работал круглосуточно, чтобы оплатить уроки актерского мастерства и оплачивать маленькую крышу над головой. Наступил ее большой прорыв, и когда это свершилось, она оставила нас, моего брата и меня, и у моего отца остался огромный долг. Она даже не пыталась исправить нашу жизнь, просто оставила нас и никогда не оглядывалась назад. Это было двадцать лет назад.