Белль садиться за стол, нажимает клавишу загрузки на корпусе старенького библиотечного компьютера, и дождавшись, когда с экрана исчезнет значок песочных часов[2], кликает на светящуюся синим «G».
«Сказки о лягушках и жабах», - вводит она в строку поиска и с силой стискивая в ладони непослушную «мышку» подводит курсор к кнопке с надписью «Мне повезёт!»
–
[1] Об этом говорится в 5 сезоне сериала. Роза из-за проклятия Малифисенты проспала сто лет, но была разбужена королём Стефаном. Спустя двадцать лет после этих событий Малифисента, по совету Реджины, усыпляет и её дочь Аврору, а её возлюбленного превращает в огненного зверя Ягуая.
[2] В сериале компьютер в библиотеке выглядел настолько дряхлым, что я не удивлюсь, если там до сих пор стоит Windows-98.
Комментарий к Глава 3
Да, меня саму начинает напрягать то, как неспешно развивается действие.
Ну и - буду благодарна читателям за фидбек.
Как вам? Не слишком ли сахарно, нет ли ООСа героинь (герои в этой главе вроде не действуют).
Да, я читаю отзывы и благодарна вам за них вне зависимости от того - критические они, одобрительные, состоят из короткого “спасибо” или содержат вопросы, но из-за того что реал меня нещадно ест, отвечать могу с задержкой в несколько дней.
========== Глава 4 ==========
Рул Горм чувствует себя странно, как будто играет чужую роль, проживает не свою жизнь, как было там, в придуманной Айзеком реальности, где все они жили на болотах и заманивали случайных путников в самую топь, на верную погибель. К счастью, по возвращению в Сторибрук оказалось, что все эти смерти были понарошку. В последствии все события, произошедшие по воле нерадивого автора, точно стёрлись, стали казаться нереальными, но Рул вздрагивала, точно от холода, когда вспоминала стоны и мольбы тех, кто, увязая, захлёбывался болотной жижей. Сегодня они слышались ей и в доносившемся с детской площадке радостном щебете, и в скрипе дверей, и в резких выкриках чаек.
— Замёрзла? — Румп задаёт вопрос, кладёт ладони ей на плечи, и, не дождавшись ответа, уже стягивает пиджак, чтобы укрыть её от дующего от воды ветра.
Рул тепло, солнце греет совсем по-летнему, но этого проявления заботы она не отвергает, может быть, потому, что ей не хочется прерывать молчания.
Румп смотрит кисло, с силой вдавливает каблук ботинка в утрамбованный песок, без нужды поправляет манжеты, и, кажется, чувствует себя виноватым.
Сегодня утром, в доме чародея, они почти получили доступ к библиотеке — и к двери в Эренделл, хотя возможность пройти сквозь неё Рул рассматривала лишь как крайний случай. И получили бы, стоило лишь заключить сделку с Тёмной, выгодную прежде всего им самим. Но не вышло — в последний момент Румпельштильцхен воспротивился, испортив всё дело.
Когда, уже наедине, Рул адресовала ему справедливый упрёк, он взорвался. Рухнул на стул, сжал руками виски и чуть не потопил её в мутном потоке своей речи, неразборчивом и бессвязном. Уверял её, что это слишком опасно, не кончится добром, что он не знает «ничего такого» и не хочет знать. В попытке успокоить Рул дотронулась до его плеча, но тут же отдёрнула руку. Румпа этот жест протрезвил. Он умолк, ссутулился, точно уменьшился, и пробурчал, что пойдёт к Белль, нужно выручать «этого простачка». Рул Горм и сама до конца не понимала, отчего отговорила Румпа и взяла эту миссию на себя.
Да, появляться перед женой своего «любовника» — это слово царапало нёбо, точно спрятанный в хлебном мякише острый шип, — было неловко. Пусть теперь Рул Горм и связывали с бывшим Тёмным гораздо более прочные узы - узы магии фей, отпускать Румпельштильцхена к жене не хотелось совершенно. Минувшей ночью… После произошедшего в монастырской трапезной отступать было некуда, да и сама Рул не хотела медлить и полностью подчинилась воле мужчины. Сначала Румп был с ней нежен, и ей было даже приятно, пусть и непривычно. Рул Горм прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться на новых ощущениях. Но в какой-то момент дыхание у Румпельштильцхена сбилось, и он сильно, до боли сжал её плечи. Рул Горм открыла глаза, удостовериться, что всё в порядке и с трудом узнала в задыхающемся, с искажёнными как в агонии чертами, мужчине своего возлюбленного. Рул едва не умерла от страха, но вскоре Румп дёрнулся со странным шипением, и вновь стал собой. Взгляд его прояснился, дыхание выровнялось, он звонко чмокнул её в мокрое от пота плечо, укрыл их обоих какой-то тканью и почти сразу уснул. А Рул всё никак не могла выкинуть из головы ту гримасу — боли, гнева? — исказившую его лицо. Что пошло не так? Могла ли она его обидеть, причинить вред? Рул Горм не знала. Она долго лежала неподвижно, не в силах заснуть и боясь пошевелиться. Недавняя испарина пропитывала наволочку, между ног было липко и мокро, она ощущала тёплую тяжесть руки своего возлюбленного на груди и щекочущие вдохи и выдохи на лбу, у линии роста волос. Рул начинала замерзать: от задней двери тянуло сквозняком, но пока она в магической форме, простуда ей не грозит, так что беспокоиться было не о чем. Наконец, Румп выпустил её из своих объятий, не просыпаясь повернулся к ней спиной и, подтянув колени к животу, зарылся в покрывало. Жёсткие крылья царапали кожу, и Рул Горм пришлось отодвинуться. Хотелось вернуть себе человеческую форму и размер, но с этим стоило погодить до утра. Рул не заметила, как уснула, провалившись в странный кошмар: ей грезилось, что она летает над болотом, и крылья ей холодят влажные зловонные испарения, а в топи, из последних сил хватаясь за скользкие мокрые стебли прошлогоднего розога, барахтается Румпельштильцхен. Там, в этом странном сне, ей было ничуть не жаль его, и она, смеясь, летала вокруг своей жертвы.
Рул Горм жмурится и стискивает пальцами переносицу, словно это может помочь изгнать из мыслей лишние воспоминания. Они всё идут по пляжу, мокрому после недавнего дождя, и Румп немного прихрамывает — лишь от привычки ставить повреждённую ногу более осторожно, а Рул всё ещё дрожит, несмотря на накинутый на плечи пиджак и прояснившееся небо.
— Как Белль? — интересуется Румп, и беспокойство в его голосе больно уязвляет.
— Она на верном пути.
— Это хорошо, — откликается Румп невыразительно и добавляет: — Ну, что, снова пойдём к Эмме? Конечно, теперь она возьмёт дороже, но что, если ей предложить… что-нибудь волшебное? Знаешь, я раньше не понимал, а теперь некоторые вещи просто жгут мне руки… А медная маслёнка вообще разговаривает. Я-то её в свободную продажу выставил! Всего за четверть сотни. Пожалуй, нужно что-то действительно ценное. Но не самое… А то у неё больше не будет интереса с нами иметь дело.
— Нужно просто пообещать ей, что мы постараемся сделать так, чтобы дверь работала в обе стороны.
— А феи разве так могут? — Румпельштильцхен останавливается и смотрит на неё удивлённо приоткрыв рот.
— Нет, — вздыхает Рул Горм обречённо и неловко просовывает руки в рукава пиджака. Теперь из них торчат только кончики пальцев. — Но постараться мы можем.
Глаза Румпельштильцхена раскрываются ещё шире, и кажется, что глазные яблоки вот-вот выпадут из придерживающих их век и выкатятся на щёки. Наконец, Румпу удаётся вдохнуть, и на его лицо возвращается невозмутимое выражение.
— Я думал, — произносит он, — что феи на стороне добра.
«Я тоже так думала», — хочет согласится Рул, но вместо этого возражает с возмущением, которого вовсе не чувствует:
— Обитель на грани анархии, волшебство выходит из-под контроля, а ты заботишься о какой-то Тёмной.
— О матери моего внука, — уточняет он между прочим. — Но после того, как она сегодня чуть тебя не поджарила…
— Это не могло мне повредить, — перебивает Рул, и сжимает руки в кулаки, так что теперь из-под ткани не выглядывает ни миллиметра кожи.
— Я-то откуда знал, — голос Румпельштильцхена звучит обижено, — вчера тебе вполне могло повредить всё, что угодно. И я пока не понял, что изменилось.
— Я и сама не поняла, — признаётся она тихо, а Румпельштильцхен приближает своё лицо к её, и она прикрывает глаза в ожидании поцелуя, но он только смеётся ей в губы, и она чувствует как по плечам тяжёлой волной рассыпаются волосы. Румпельштильцхен подбрасывает в руках её заколку, и когда Рул Горм тянется, чтобы вернуть её, со смешком отпрыгивает влево:
